Народ
Шрифт:
Но мое сердце болезненно сжимается, рука, держащая перо, замирает… Я вынужден признаться, что и родине, и семье мало проку от моих высказываний. Описанные мною рыбацкие артели скоро будут достоянием истории; в ряде прибрежных городов их уже заменили банки и ростовщики, (вытесняющие всюду все.
Великое племя нормандских моряков, впервые открывших Америку, основавших фактории в Африке, завоевавших обе Сицилии, Англию! [262] Неужели вас можно увидеть только на гобелене в Байе? [263] У кого не защемит на сердце при сравнении захиревших берегов Нормандии, где одни лишь утесы да дюны, с процветающим северным побережьем Ла-манша; при сравнении бездеятельности Шербура [264] с лихорадочным, бурным оживлением Портсмута? [265] Неважно, что в Гавре [266] полно американских судов – это торговля транзитная, лишь использующая французскую территорию; Франция не участвует в этой торговле,
262
Норманны, выходцы из Скандинавии, завоевали в X в. северо-запад Франции, в XI в. – Южную Италию и Сицилию, а в 1066 г. нормандский герцог Вильгельм завоевал Англию. Мишле произвольно отождествляет с норманнами их отдаленных потомков – нормандских рыбаков.
263
В музее городка Байе (Нормандия) находится гобелен, изображающий завоевание Англии норманнами, изготовленный в конце XI в. по заказу епископа Эда Контвильского, брата Вильгельма Завоевателя. Этот настенный ковер ручной вышивки (шириной 50 см и длиной 70 м), выполнение которого приписывается жене Вильгельма, – одно из древнейших произведений раннего французского искусства.
264
Шербур – порт на северо-западе Франции.
Бездеятельность в том, что касается флота, но каменщиков там хватает, как и везде Инженеры проявили похвальную активность, чтобы закончить строительство мола. (Прим. автора.)
265
Портсмут – военный и торговый порт на юге Англии, у Ла-Манша.
266
Гавр – порт в устье Сены.
Тягостное проклятие! Суровая кара за нашу неспособность к объединению! Наши экономисты заявляют, что Франции свободные ассоциация ни к чему, наши академии вычеркивают самое слово «ассоциация» из тем, предлагаемых на конкурсы. Это слово стало равнозначно преступлению, предусмотрено нашим уголовным кодексом. Лишь одно объединение дозволено – все более тесная связь между Сен-Клу [267] и Виндзором… [268]
Правда, есть объединения торговцев, но они имеют целью поглотить мелкую торговлю, разорить мелких коммерсантов. Пользы от этого мало, вреда – много. Крупные торговые дома и коммерческие общества, основанные с этой целью, мало чего добились. Они не процветают; появление каждого нового общества ведет к убыткам и застою в делах остальных. Некоторые из таких «товариществ на вере» уже распались, а сохранившиеся не проявляют тенденций к развитию.
267
Сен-Клу – местопребывание двора французских королей.
268
Виндзор – резиденция английских королей. Мишле намекает на наметившееся в 40-х годах XIX в. сближение английской и французской внешней политики.
В сельских местностях я могу указать на земледельческие общины в Морване, [269] Берри, Пикардии, [270] известные с незапамятных времен. Они тоже мало-помалу распадаются, этот распад оформляется официально. Общины эти просуществовали много веков, некоторые из них процветали. Они походили на монастыри, с той разницей, что монахи здесь были женатые. Каждая такая община объединяла десятка два семей, которые находились в родственных отношениях, жили под одним кровом, избирали себе старейшину, руководившего ©сей жизнью общины. Несомненно, такое объединение было экономически выгодно для его членов. [271]
269
Морван – гористая местность в центре Франции.
270
Берри, Пикардия – французские провинции, первая – в центре, вторая – на севере страны.
271
Но, что всему вероятно, они препятствовали двум чувствам, характерным для нашего времени: стремлению к личной собственности и стремлению иметь семью. См весьма любопытную брошюру Дюпена-старшего о Ньевре (Dupin aine. L'excursion dans la Ni`evre, 1840), а также мое «Происхождение права» – о collaboratio, о «парсонье», о ломте хлеба, об общем котле и общем каравае. (Прим. автора.)
Ньевр – департамент в центре Франции, часть бывших провинций Ниверне и Орлеане.
Collaborate – сотрудничество (лат.).
Парсонъе – термин, обозначавший издольщика во Франции в средние века.
Если перейти от этих крестьян к людям наиболее образованным, например к литераторам, то духом объединения здесь и не пахнет. Несмотря на то что их естественно должны были бы сближать и культура, и взаимное уважение, и общность интересов, эти люди тем не менее живут разобщенно. Даже родство душ, создаваемое гениальностью, мало сближает таланты. Я мог бы назвать четырех или пятерых подлинных аристократов духа, стоящих головой выше всех своих сограждан. Если бы эти люди, чьи имена никогда не будут забыты, жили на протяжении нескольких столетий, то горько сожалели
При одной моей поездке в Лион я посетил нескольких ткачей и по своему обыкновению выяснял, в чем их беды, как им помочь. В особенности я расспрашивал, не могли бы они, несмотря на расхождения во взглядах, объединиться, чтобы достичь определенных материальных, экономических целей. Один из ткачей, человек большого ума и высокой нравственности, хорошо чувствовавший, как близко к сердцу я принимал их положение и какими добрыми намерениями были вызваны мои расспросы, позволил мне зайти в них дальше, чем мне это когда-либо удавалось. «Беда, – сказал он сначала, – заключается в том, что правительство целиком на стороне фабрикантов». – «А затем?» – «В их монополии, тирании, придирчивости». «И это все?» – спросил я. Он несколько минут помолчал, а затем со вздохом произнес: «Нет, сударь, еще одна беда: мы неспособны к объединению».
Эти слова больно резнули меня по сердцу, поразили, словно смертный приговор. Как много раз я вспоминал о них, как много у меня было случаев убедиться в их справедливости и верности! «Как! – говорил я себе. – Франция, всем известная своей исключительной способностью к общению, к передаче другим своих нравов, своего духа, теперь стала разобщенной разделенной навсегда? Если это так, то какие у нас шансы выжить, и не погибли ли мы уже, еще до наступления часа гибели? Неужто наши души мертвы? Неужто мы хуже наших отцов, чью способность объединяться так хвалят историки? [272] Неужто любовь и братство навеки изгнаны из этого мира?»
272
Старинные союзы варваров связывала, словно железной цепью, жизненная необходимость в таком объединении и уверенность в том, что разобщенность приведет к гибели (см. в моем «Происхождении права» о жутких обычаях пить кровь друг друга, совместно проливать ее на землю и т. д.).
В монастырских общинах дружба строжайше воспрещалась, как кража того, что принадлежит богу (см. мою «Историю Франции», т. 5, примечание к стр. 12).
По существующим и в наши дни примитивным союзам подмастерьев, по их попыткам реформировать свою структуру (А. Пердигье*) мы можем судить о том, что представляли собою ассоциации ремесленников в средние века. В таких братствах, членов которых объединяли общая опасность, общая молитва (столь естественная в минуту опасности), ненависть к чужакам была развита больше, чем любовь друг к другу. И в процессиях, и в стычках цеховые корпорации сплачивались вокруг знамени с изображением святого – покровителя цеха. Это были не столько братства, сколько оборонительные союзы, а иногда и наступательные, вызванные к жизни соперничеством между отдельными ремеслами и взаимной завистью. (Прим. автора.)
Пердигъе Агриколь (1805–1875) – поэт-столяр, деятель французского рабочего движения.
Одолеваемый этими кранными мыслями, стараясь, словно умирающий, дать себе отчет, жив ли я еще, я не стал искать ответа ни в высших, ни в низших слоях общества; я заглянул в собственную душу и увидел человека ни хорошего, ни дурного, принадлежащего одновременно к нескольким классам, человека, много видевшего и много страдавшего, в чьих мыслях отражались мысли народа, которому служили и ум его, и сердце. Хотя человек этот жил уединенно и обрек себя на добровольное одиночество, но тем не менее он сохранил способность к общению с другими людьми, симпатию к ним.
Точно так же обстоит и с остальными. В глубинах их душ таится незыблемая, нерушимая способность к взаимному общению. Она оставлена про запас; я чувствую ее в народных массах повсюду, где бываю, слушаю, наблюдаю. Но нет ничего удивительного в том, что эта инстинктивная тяга к общению, так подавляемая последние время, заглохла, глубоко затаилась. Партии обманывали народные массы, когда те проявляли этот инстинкт; промышленники его использовали; правительством он взят под подозрение. Он – в состоянии спячки, ничем не проявляет себя. Все силы общества ополчились на наше стремление к общности! Они умеют соединять лишь камни, а людей разъединяют.
Благотворительность никак не может возместить нехватку духа общения. Идея равенства, появившись недавно, убила (на время) предшествовавшую ей идею благожелательного покровительства, родственного, отеческого отношения. Богач сурово заявил бедняку: «Ты требуешь равенства, звания брата? Ну что ж, ладно! Но с этой минуты не рассчитывай на мою помощь. Бог возложил на меня обязанности отца, ты сам освободил меня от них, потребовав равенства». [273]
Наш народ поддается обману меньше, чем какой бы то ни было другой. Несмотря на всю его общительность, его нельзя провести ни заискиваниями, ни разыгрыванием какой-нибудь социальной комедии. Французы не склонны к уничижению, как немцы, и не снимают шляпу, как англичане, перед всяким, кто богат или знатен. Заговорите с французом, он ответит вам учтиво, приветливо; поверьте, что его интересует не занимаемое вами положение, а вы сами.
273
Мир должен ради своего спасения стремиться установить согласие между этими двумя идеями. Братство и отцовство, противоречащие друг другу в семье, вполне совместимы в обществе. Как я уже говорил, общество может найти путь к их примирению между собою, взяв за образец внутренний мир каждого человека (см. конец второй части). (Прим. автора.)
Французы многое пережили: революцию, войну. Таких людей, конечно, трудно шести за собой, трудно объединять. Почему? Именно потому, что у любого из них сильно развита индивидуальность.
Во время войны в Африке, войны, требовавшей от вcex большого мужества, ибо каждый мог рассчитывать лишь на себя, французы показали себя закаленными, как сталь. Мы, конечно, вправе ждать «и добиваться, чтобы они были такими же и накануне кризиса, грозящего Европе. Но не удивляйтесь, что эти львы, вернувшиеся лишь недавно, остались до некоторой степени нелюдимыми и независимыми, хоть они и обузданы Законом.