Народ
Шрифт:
Найди воду, еду и убежище… вот что нужно делать в незнакомом месте, а это место стало незнакомым, хотя он и родился здесь.
Деревня исчезла. Волна просто смела её с острова. Несколько обломанных свай отмечали то место, где раньше стоял деревенский дом собраний. А ведь он был тут… всегда. Волна, способная разбить риф, деревню, наверное, даже не заметила.
Мау научился изучать берега, когда путешествовал с отцом и дядьями. И теперь он видел историю волны, написанную перевёрнутыми камнями и сломанными деревьями.
Деревня стояла на южном берегу. Других вариантов у неё не было. С трёх сторон остров
Все, наверное, собрались на берегу, у большого костра. Удалось ли им расслышать рёв волны за треском огня? Догадались ли они, что это значит? Если догадались, то, наверное, побежали в Свиную долину, чтобы укрыться на возвышенности за полями. Но волна уже прокатилась вверх по восточному склону (он травянистый, никаких препятствий для воды), а потом хлынула обратно как раз по долине, где и настигла их.
А потом бурлящая смесь из воды, песка, камней и людей покатилась дальше, пробила западный край рифа и канула в глубоководное течение, где люди превратились в дельфинов.
Но не все. Волна оставила за собой рыбу, грязь и крабов, к немалой радости свиноногих птиц, серых воронов и, разумеется, птиц-прадедов. Этим утром на острове было полным-полно птиц. Птицы, которых Мау никогда прежде не видел, ссорились с обычными птицами, которых он встречал каждый день.
А ещё повсюду были тела – запутавшиеся в сломанных ветвях, наполовину засыпанные землёй и листьями. Просто один из элементов картины рухнувшего мира.
Мау понадобилось несколько долгих секунд, чтобы осознать: вон та сломанная ветвь на самом деле чья-то рука.
Он медленно огляделся вокруг и внезапно понял, почему здесь так много птиц, и почему они ссорятся между собой.
Он побежал. Ноги сами несли его, и он бежал, выкрикивая имена, вверх по склону, мимо засыпанных обломками полей, мимо плантаций на холме, которых волна не достигла, к самому лесу. Всё что он слышал в ответ, был его собственный голос, эхом отражавшийся от утёсов.
Никого. Должен же был хоть кто-нибудь уцелеть…
Но все они ждали на берегу, ждали возвращения того, кто уже перестал быть мальчиком, но ещё не превратился в мужчину.
Он подошёл к Женской половине – абсолютно запретной для всех мужчин, разумеется – и рискнул на секунду бросить взгляд за ограду, окружавшую нетронутые водой сады. Но там ничто не двигалось, и на его зов не откликнулся ни один голос.
Они все ждали на берегу. Он ясно видел их в своём воображении, как они говорят, смеются и танцуют вокруг огня, но не было больше серебристой нити, ничто не могло вернуть их обратно.
Они ждали нового мужчину. Волна обрушилась на них, словно молот.
По пути обратно к берегу он подобрал на полях отломанную ветвь, и без особого успеха попытался разогнать птиц. Около того места, где некогда была деревня, тела лежали повсюду. Просто поначалу их непросто заметить, они терялись среди обломков, потому что были серыми, как и покрывавшая их грязь вперемешку с пеплом. Ему придётся дотронуться до них. Их надо убрать отсюда. Скоро придут свиньи. Он представил себе свиней, пожирающих... Нет!
На востоке посветлело. Как такое может быть? Неужели прошла
Мау видел сон. Наверняка, это был сон. Он чувствовал, что раздвоился. Один из Мау, чьё серое тело было слеплено из серой глины, заботился о людях, которых не забрала волна. Он занимался этим аккуратно и бережно. А другой Мау прятался глубоко внутри, свернувшись клубочком, он спал и видел сны.
"И кто же я? – размышлял серый Мау. – Кто я теперь? Я стал как Локача, отмеряющий каждому его смерть. Но сегодня лучше быть им, чем Мау... потому что вот лежит тело. Мау не смог бы увидеть его, поднять его и заглянуть в его мёртвые глаза, потому что тогда он сошёл бы с ума, так что всё это сделаю за него я. А вот у этого тела лицо, которое Мау видел каждый день своей жизни, но сейчас я не позволю ему видеть это лицо".
И так он работал, а небо на востоке между тем посветлело, и солнце поднялось над украшавшим восточный горизонт столбом пара, и птицы принялись петь в лесу, несмотря на моросящий дождь. Он осматривал склоны у берега, пока не находил мёртвое тело, потом тащил или нёс его (некоторые были достаточно малы, чтобы их можно было нести) вниз на пляж, а потом дальше, на край рифа, откуда можно увидеть глубоководное течение. Обычно там плавали черепахи, но сегодня их не было.
Он, серая тень, находил камни или большие обломки коралла, которых немало валялось вокруг, и привязывал их к мёртвым телам тонковьюном. "А теперь я должен взять свой нож и прорезать в теле дыру, - думал серый Мау, – чтобы дух мог быстро покинуть тело, а потом затащить тело в воду и отпустить его там, где течение уходит вниз".
Спящий Мау позволил своему телу думать вместо него: ты поднимаешь вот так, тянешь вот так. Режешь тонковьюн вот так, и ты не плачешь при этом, потому что ты всего лишь тело, рука и нож, а они не способны пролить ни слезинки. Ты покрыт толстой серой кожей, которая не чувствует ничего. И ничто не может её пробить. Вообще ничто. Ты посылаешь очередное тело в глубокие тёмные воды, подальше от свиней, птиц и мух, там оно нарастит новую кожу и станет дельфином.
А ещё там были две собаки, это его чуть не доконало. Люди, ну, происходящее было настолько ужасно, что разум просто отказался функционировать, но два изломанных собачьих тела сломали саму его душу. Собаки наверняка были с людьми, возбуждённо бегали вокруг и не понимали, что происходит. Он тоже обернул их тонковьюном, прикрепил грузы и опустил в глубоководное течение. Собаки наверняка хотели быть там же, где и люди, потому что они сами были как люди, хоть и на свой особый лад.
А вот что делать с поросёнком, он никак не мог решить. Поросёнок был сам по себе. Наверное, свинья погнала свой выводок в горы, почуяв приближение волны. А этот отстал. Желудок Мау подсказывал ему, что поросёнок - еда. Но он сказал себе: нет, не этот, только не этот несчастный, всеми брошенный зверёныш. Мау и его отправил в глубокие воды. Боги сами разберутся. А Мау слишком устал.