Народная Русь
Шрифт:
Не в таких темных преданиях ищет себе исхода мечта, светлеющая в общении с природою, проникнутой для чутких сердец дуновением откровений Божественных, — природою, олицетворенной в умилительном представлении о прекрасной матери-пустыне, образ которой запечатлелся в пытливом сердце народной Руси, восклицающей под тяжким бременем обступающих ее трудную-страдную жизнь повседневных житейских забот:
«Ох ты, матушка-пустыня, Распрекрасная раиня! Еще кто б тебя поставил Среди темного леса, Во зеленой, во дубраве, — Не слыхать бы в тебе было Прелестнаго-злого мира…»Для этого, воздыхающего так глубоко, стихийного сердца ближе всяких самосожигателей-черноризцев
XLVIII
Введенье
21-е ноября, день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, отмечено в народном месяцеслове целым рядом особых поверий и связанных и ними обычаев, зародившихся в лоне матери-природы, отовсюду охватывающей повседневную жизнь крестьянина-земледельца.
Сохранился целый ряд простонародных песенных сказаний, являющихся в то же самое время и хвалебными величаниями впервые вступившей во храм Господень Пресвятой Деве. «Ты во церковь приведеся, архиереом воздадеся и от ангел предпочтеся», — начинается одно из них. За этим началом-«запевкою» следует повторяющийся и в самом конце стиха припев: «Приведутся девы, ближняя Ея, во след Ея во Святыя Святых!» Сказание, прерванное этим четверостишием, продолжается: «Захария сликовствует, пророчески извествует, веселяся торжествует. Руце старец простирает. Царицею называет, сладкимя гласы воспевает. Днесь подъемлет старец Деву, да возведет Евву, да разрушит клятву древню. Евва, ныне веселися: се Девая Днесь явися, на престоле спосадися. Дух Святый осеняет, а Девая принимает, трилетна всем ся являет. Прилетают херувими, окружают серафими, поют гласы трисвятыми. Ангел пищу принашает, а Девая принимает, кверху руце простирает»… Другой, воспевающий этот праздник стих начинается словами о горах Сионских, на которых Бог «завет положил, свыше нам с небес свет Божий открыл, струями словес сердце напоил». В третьем — приглашаются торжествовать «патриарси», «вси девы» — бодрствовать и «ликовствовать со пророки». В четвертом — веселится праматерь-Ева. И во всех них явственно слышится благоговейное чувство народа-песнотворца, воздающего честь-хвалу Богоматери.
Переход от Михайлова ко Введеньеву дню имеет, по старинной народной примете, весьма важное значение для всей первой половины зимы. Если «Зимняя Матрена» придет на землю в такой силе, что, действительно, поможет зиме «встать на ноги», а Федор-Студит, точно сговорившись с нею, все застудит, то санному пути в тот год не растаять до весенней распутицы. Когда же 10-го ноября, в канун дня, посвященного чествованию памяти св. Феодора, повиснет на древесных ветвях пушистая бахрома инея (в предзнаменование теплой погоды), да если на следующие за Студитовым днем сутки будет порошить снежная пороша, то — стоять разводящим дороги оттепелям-мокринам вплоть до самого Введенья.
В этот же день в деревне ждут новой перемены погоды: опыт старых, зорких памятью людей говорит о том — надвое. Бывает, что на Введеньев день проезжает по горам и долам «на пегой кобыле» красавица-Зима, одетая в белоснежную душегрейку, и дышит на все встречное таким леденящим дыханием, что даже вся нечисть, — о которой добрые люди боятся вспоминать на ночь, — а если и обмолвится кто о ней ненароком, то в ту же минуту оговаривает свою ошибку словами «не к ночи будь помянут», — даже все смущающие суеверную душу пахаря духи тьмы торопятся укрыться подобру-поздорову куда-нибудь подальше да поглубже от краснощекой русской красавицы, замораживающей своими поцелуями кровь в жилах. Тогда говорят в народе: «Введенье пришло — зиму на Русь завело!», «Введенские уставщики, братья Морозы Морозовичи, рукавицы на мужика надели, стужу уставили, зиму на ум наставили!», или: «Наложило на воду Введенье толстое леденье!» и т. п.
Но случается, что погода пойдет об эту пору совсем на иную стать. Приходилось русскому деревенскому люду видеть, что «Введенье ломает леденье», — почему и пошла гулять, рука об руку с только что приведенными выше старинными поговорками, и молвь о том, что «Введенские морозы не ставят зимы на резвые ноги». Это, не согласующееся с установившимся мнением деревни о прочности работы вековечных кузнецов Кузьмы-Демьяна, изречение стоит обок с тем, в незапамятные времена впервые выпущенным из уст народного опыта замечанием, что введенские оттепели надолго портят-бороздят белую камчатную скатерть зимнего пути и совершенно
В старину праздник Введение во храм Пресвятой Богородицы был днем первого зимнего торга. Белокаменная Москва начинала с этого дня расторговываться санями, свозившимися в нее к тому времени из промышлявших щепным и лубяным промыслами слобод и посадов, целыми грудами-горами складывавшимися на Лубянской площади, — укрепившей, вероятно, от этого и свое имя за собою. Между лубяными и санными рядами расхаживали калачники, пирожники, сбитенщики, приглашавшие покупателей и продавцов — «не ввести в зазор» их и «проведать стряпни домостряпанной, не заморской, не басурманской, не немецкой» и т. д. Сами торговцы Лубянского торга, славившиеся своим мастерством на красное слово, нет-нет да и выкрикивали заходившему в ряды люду московскому прибаутки, вроде:
«Вот санки-самокаты, Разукрашены — богаты, Разукрашены-раззолочены, Сафьяном оторочены! Введеньев торг у двора, Санкам ехать пора! Сани сами катят, Сами ехать хотят! Ехать хотят сани К доброму молодцу во двор, К доброму купцу, К хозяину тороватому, Ко тому ли вожеватому!..»И сани, особенно ходко шедшие с рук у продавцов в этот день, пестрели-рябили в глазах у покупателей своею яркой росписью. Первое место по цене и хитрому узорочью занимали в красовавшихся грудах зимнего товара галицкие сани, раскрашенные не только красками, но и позолотою. К вечеру, если не вся, то добрая треть Первопрестольной, каталась на новых санях.
Со Введеньева дня в старину, — а местами и в настоящее время, — начинались не только зимние торги, но и зимние гулянки-катанья. «Делу время, потехе — час!» — говорит и в наши дни русский человек, чередующий свои работы и заботы с отдыхом. К первому санному гулянью старинные люди относились как к особому торжеству. Наиболее строго соблюдались обступавшие его обычаи в семье, где были к этому времени молодожены-новобрачные. В такой дом собирались — званые-прошеные — все родные, все свойственники, приглашались, по обычаю, «смотреть, как поедет молодой князь со своею княгинюшкой». Выезду последних предшествовало небольшое столованье, прерывавшееся «на полустоле», чтобы закончиться после возвращения поезда новобрачных во двор. Отправлявшиеся на гулянье молодые должны были переступать порог своей хоромины не иначе, как по вывороченной шерстью вверх шубе. Этим, — по словам сведущих, знающих всякий обычай, людей — молодая чета предохранялась ото всякой неожиданной беды-напасти, могшей, в противном случае, перейти ей дорогу на улице. Свекор со свекровью, провожая невестку на первое санное катанье с мужем молодым, упрашивали-умаливали всех остальных поезжан-провожатых уберечь «княгинюшку» ото всякой беды встречной и поперечной, а пуще всего — «от глаза лихого»:
«Ой, вы, гости, гости званые, Званые-прошоные! Ой, вы, братья-сватья, Ой, вы милые! Выводите вы нашу невестушку, На то ли на крыльцо тесовое, Вывозите нашу свет-княгинюшку Белою лебедушкой… Берегите-стерегите ее: Не упало бы из крылышек Ни одного перышка, Не сглазитл бы ее, лебедушку, Названную нашу доченьку, Ни лихой удалец, Ни прохожий молодец, Ни старая старуха — баба злющая».