Народы и личности в истории. Том 1
Шрифт:
Следует надеяться, что скоро эта игра закончится. Гравюра XVIII в. Париж. Национальная библиотека.
Это понимали многие умные представители высших кругов знати. Так, герцог Сен-Симон с горечью отмечал, что «посреди изобилия, царящего в Страсбурге и Шантильи, население Нормандии живет только полевыми травами». Когда король спросил епископа Шартрского о положении людей в его епархии, тот ответил, что голод и смертность так велики, что «люди там едят траву, точно овцы, и мрут как мухи». Герцог Орлеанский сообщал своему монарху, что и в его Туренском округе люди питаются травой уже более года. Епископ из Клермон-Феррана Массильон пишет кардиналу Флери (1740 г.) о том, что жители деревень не имеют ни постелей, ни даже самой простой домашней утвари. Мало того. Они вынуждены вырывать изо рта детей и семьи последний кусок хлеба на уплату налогов. Ничуть не лучше жизнь и в самой столице. Хлеб из старой, испорченной муки и тот дорожает каждый день. Бедняки лишены элементарных средств к существованию. В ответ на рост налогов по стране прокатилась волна крестьянских бунтов. Крайнее недовольство выражали рабочие и ремесленники. Зачастую хлебные бунты перерастали в настоящие сражения с властями (войска расстреливают несчастных, колют штыками, рубят саблями). И все за требование хлеба!
Ухудшилось положение и в армии. Генералы и высшие офицеры имеют все, что пожелают (власть,
521
Тэн И. Происхождение общественного строя современной Франции. С. – П., 1907, с. 111, 641.
Что предпринял двор, чтобы справиться с кризисом? Вы думаете, он сократил расходы на приемы, туалеты, содержанок? Вы плохо его знаете! Он лишь отдал бразды власти банкирам. Подобно Неккеру, те наживали миллионные состояния с помощью монополий. Большие мастера лжи и обмана! Толпа, гордо именуемая «свободной нацией», приносила им кровные сбережения и вкладывала их в ценные бумаги. Неккер нажил состояние на индийской торговле (Кондорсе ее окрестил «торговля грабителей»). Однако в своих выступлениях женевский финансист выглядел невинной овечкой. Как Неккер «пел», выступая против поземельных собственников, говоря: напрасно те думают, будто бы «принесли свою землю с какой-либо другой планеты и могут ее туда унести с собою». Он витийствовал: «Землевладельцы и бедняки, это – львы и совершенно беззащитные животные, живущие вместе». Речь так растрогала буржуазию и академиков, что Неккера тут же удостоили премии Парижской академии. Однако в свое управление «филантроп» издал эдикт, позволявший собственникам в Булони уничтожить право пастьбы на их земле, грудью встал на защиту ценных бумаг, попавших в руки банкиров (нет ничего «более достойного уважения, чем собственность, заключающаяся в государственных бумагах»). Против диктатуры банкиров выступил умница Кондорсе. Он возражал Неккеру: «Деньги финансиста так же не свалились ему с неба, как и земли землевладельца. Банкиры всегда становятся тем богаче, чем беднее становится общество и чем в больший упадок приходит государство… Банкиры, которые живут в городах, приобретают любовь к изнеженности, распущенность, лень и равнодушие к общественным делам и находят поэтому очень удобным помещать свои деньги в государственных фондах… При помощи одной банковой операции собственник денег может сделаться англичанином, голландцем, русским». [522] Вердикт Кондорсе во многом и поныне сохраняет свое звучание.
522
Лафарг П. Сочинения. Под ред. Д. Рязанова. Т. 2. М. – Л., 1928, с. 94.
Фронтиспис книги Жака Савари «Совершенный негоциант».
Принят был ряд превентивных мер. Один из них известен как «метод потемкинских деревень». Король и буржуа постарались скрыть нищету, выгнав ее с улиц и набережных, чтобы та уж не слишком смущала взор владельцев дорогих экипажей и приличной публики. Сирых и убогих отправляли в «дома призрения» (в 1768 г. в стране было 80 домов). Что они собой представляли? Мерсье дает их описание: «Эти новоявленные тюрьмы были выдуманы, чтобы побыстрее очистить улицы и дороги от нищих, дабы нельзя было созерцать невыносимого убожества по соседству с невыносимой роскошью. Самым бесчеловечным образом их помещают в мрачные, зловонные жилища и предоставляют самим себе. От безделья, скверной пищи, скученности несчастные вскоре гибнут один за другим». [523] Положение осложнялось демографическим взрывом в Европе. В XVIII в. население старого континента увеличилось на 50 процентов (во Франции – с 18 до 26 млн. человек). Хотя люди продолжали жить в деревнях, они все чаще устремлялись в города, переполняя кварталы ветхих лачуг, где царили чудовищная бедность, нищета, болезни, высокий уровень детской смертности.
523
Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. – П., 1998, с. 400.
Время шло… Близилась эра революций (политических, социальных, промышленных, научно-технических). Во Франции же верхи общества все еще жили воспоминаниями «века Людовика». Как говорил один из деятелей той эпохи А. Р. Тюрго, интендант, морской министр и генеральный контролер (1750): «Время, расправь свои быстрые крылья! Век Людовика, век великих людей, век разума, спешите!.. О Людовик! Какое величие окружает тебя! Какой блеск твоя благодетельная рука распространила на все искусства! Твой счастливый народ стал центром просвещения!» [524] Увы, французский народ не был ни счастлив, ни просвещен.
524
Тюрго А. Р. Избранные философские произведения. М., 1937, с. 70, 72.
Каковы итоги правления Людовика XVI? Если говорить об уровне жизни и благосостоянии большинства народа, они губительны и ужасны. Королевская власть утопала в роскоши. Львиная доля богатств Франции принадлежала аристократии и духовенству. О роли этих «пожирателей народа» писал Ф. Ларошфуко: «Сколько фанфаронов наплодила доблесть Александра! Сколько преступлений против отчизны посеяла слава Цезаря! Сколько жестоких добродетелей взращено Римом и Спартой! Сколько несносных философов создал Диоген, краснобаев – Цицерон, стоящих в стороне бездельников – Помпоний Аттик, кровожадных мстителей – Марий и Сулла, чревоугодников – Лукулл, развратников – Алкивиад и Антоний, упрямцев – Катон! Эти великие образы породили бессчетное множество дурных копий. Добродетели граничат с пороками, а примеры – это проводники, которые часто сбивают нас с правильной дороги». [525] За 15 лет свего правления Людовик XVI «не провел ни одной реформы, способствовавшей обновлению, успокоению и процветанию своей родины». В нём выявилась наихудшая черта, какая только может быть
525
Франсуа де Ларошфуко. Мемуары. Максимы. Л., 1971, с. 212, 251.
Кафе патриотов. Париж. Музей Карнавале.
Что представлял собой король Франции Людовик XVI (1754–1793)? Его считали образцовым католиком, нежным мужем, добрым отцом. Честно говоря, нас мало интересуют семейные добродетели, когда речь идет о человеке, стоящем во главе государства и облеченном высшими полномочиями. К правителю страны у граждан особый счет. Людовик оказался неподходящей фигурой на поприще управления страной в трудные времена, из породы тех, кто за внешне решительным видом скрывает полное безволие и вялость. Болтливый, пустой фразер. Когда кто-то спросил его, под каким именем он хочет войти в историю, тот ответил: «Людовик Суровый». Безвольная, слабая личность, пытавшаяся выглядеть многозначительной. Окружение крутило главой государства, как ему заблагорассудится. Некоторые знания и способности у него были (переводил римлян, увлекался историей, знал географию, составлял инструкции для экспедиции Лаперуза), но они не очень-то шли на пользу отечеству. В то время как надо было железной рукой выводить страну из кризиса, он растрачивал время на приёмы, трапезы, празднества, охоту. Вместо того, чтобы закрыть границы страны на замок, он мастерил замки (ремесло слесаря). Горе стране, когда в её державном кресле оказывается такой вот «слесарь». Его пустые хлопоты удивительно напомнили нам «труды и дни» российского царя Николая II. Случайно ли, что и их трагический конец оказался схожим?!
Крушение монархии во Франции было неизбежным. Верха полностью скомпрометировали себя и всю систему. Конечно, Писарев прав, говоря, что массы не стали бы слушать пророков, глашатаев бунта и революций, если бы сами французские короли не позаботились сделать народную боль «действительно невыносимой». О, кто-кто, а правители умеют сделать так, что массы встают на путь мести! Сколько умов пыталось в дальнейшем исказить подлинные причины и цели революции! Историк Л. Тихомиров говорил сто лет спустя после Французской революции: «Ни в этих надеждах на будущее, ни в этом отрицании настоящего ни разу не видно достаточных разумных оснований. Накануне 1789 года новые люди кричали, что они задыхаются, что ancien regime невозможен. Без сомнения, субъективно они были правы, как субъективно прав и сумасшедший, воображающий, что его преследуют чудовища. Но существовали ли эти чудовища в действительности? Теперь старый строй, столь неистово разрушенный, давно уже обследован беспристрастной историей. В нем было много глубокой социальной мысли. Были… недостатки, несправедливости, бедствия, но где же их нет?» [526] «Не видно достаточных разумных оснований?!» Какие еще «разумные основания» вам нужны, чтобы убрать бездарей, убийц и воров?! Поразительная неспособность понять ход событий. Вот она, слепота господ интеллектуалов. Нас хотят убедить в необходимости гуманного разрешения спора с бандитами и грабителями, что столетиями нещадно грабят и обирают народ. Напомним читателю: нередко среди святош и эволюционистов он найдет вчерашних отпетых разбойников и революционеров. Сказанное вполне применимо и к Л. А. Тихомирову. Митрополит Иоанн давал ему такую характеристику: «Участник заговора против Александра II, террорист, известный в подполье под кличкой «Тигрыч», приятель Желябова, Лаврова и Плеханова, без пяти минут жених Софьи Перовской, беглец, эмигрировавший из России, спасаясь от полиции, – он неожиданно раскаялся, был прощен Александром III и, вернувшись на родину, превратился в крупнейшего теоретика монархизма, редактора самой монархической газеты России – «Московских ведомостей», советника Столыпина». [527] Превращение разбойника в «послушника», как ни странно, частое явление у нас на Руси.
526
Тихомиров Л. А. Критика демократии. М., 1997, с. 191.
527
Митрополит Иоанн. Русская симфония. Очерки русской историософии. С. – П., 1998, с. 245.
Так, Л. Тихомиров пишет: «Все, что мы ни возьмем: власть ли политическую, организацию экономическую, условия ли воспитания личности в семье и религиозных учреждениях – все это получает возможность благотворно действовать только тогда, когда складывается в стройную систему, пропитывающую общество от мелких его ячеек до центра… На все это требуются десятилетия и столетия». В основе его аргументации лежит мысль о том, что «здоровое складывание и рост общества представляет процесс медленный». Никто с этим и не спорит. Медленно, очень медленно идут иные процессы. Но именно этот «аргумент» и опрокидывает все рассуждения консерватора-монархиста. У прошлой системы были не десятилетия, а целые столетия в запасе. Почему сложившийся порядок продолжал оставаться для миллионов людей такой чудовищной, многовековой каторгой? Не означает ли это, что вся система – порочна и антигуманна. А значит, ее надо в корне менять: не только эволюционным, а возможно, и революционным путем в случае необходимости. Но не лучше ли «запастись терпением» и ждать? Ждать чего? Новых обманов, грабежей, насилий, издевательств?! Французы не желали более быть «простаками». Характерно, что накануне революции парижане в театре Варьете встречали шквалом аплодисментов фразу из пьесы «Торговля в Саду равенства»: «Нас долго усыпляют этим терпением». Их терпению пришел конец.
Каждое поколение ведет счет «своего времени» на десятилетия, а не на столетия. Оно хочет реализовать себя здесь, в земной жизни, а не в загробном раю. Народ не хочет и не должен ждать, пока короли, президенты, банкиры, спекулянты, депутаты, чиновники, епископы «поумнеют», продолжая грабить, насиловать, убивать, роскошествовать, паразитировать в рамках неправедной системы. Стадом народ быть не должен! Смерть тиранов и грабителей хотя и не доставляет народу радости, но бесспорно является «актом высшей справедливости» для тех, кто веками был унижен, проклят и отвержен. Однако этого еще недостаточно для запуска страшного, но одновременно спасительного маховика революции. Нужно было суметь довести народ до последней черты, крайней точки, за которой смерть в битве против лютого врага будет выглядеть как награда. И напрасно толпы сытых, самовлюбленных фарисеев будут доказывать народу гибельность революций! Считаю, что внушение мысли о бесполезности и ненужности революций – «Люди могут делать сколько им угодно революций, могут рубить миллионы голов, но они так же бессильны выйти из социальной неизбежности, как из-под действия законов тяжести» – акт позорный, гнусный и реакционный. [528]
528
Тихомиров Л. А. Критика демократии. М., 1997, с. 200.