Нарты. Эпос осетинского народа

Автор неизвестен

КАК РОДИЛСЯ БАТРАДЗ

Был кувд однажды в нартовском селенье. В нем с вечера царило оживленье, Здоровые без остановки шли, А ослабевших на руках несли. Три древних рода нартских пировали, На пир они свои стада пригнали. И с завистью смотрели горы, долы На праздник нартов шумный и веселый. Расселись старцы по местам своим, А молодежь прислуживала им. От розовых и сочных шашлыков Шел пар густой до самых облаков, И ронг шипел, весь в искрах при разливе, И белизной сверкала пена в пиве. Здесь и донбетры черноморских волн: И рыжий Арфандон, и Урвахтон; От беломорья — старый Кафтысар, Всех рыб морских могущественный царь. Здесь молодежь — ей вместе веселее — Хамыц, Сырдон, Сахуг, что всех смуглее. Сидят и пьют в предутреннем тумане. Жена Хамыца у него в кармане. Муж для жены кусочки мяса тайно Просовывал в карман. Сырдон случайно Заметил это и подумал: «Странно, Ведь рта не существует у кармана, Так для чего ж куски туда пихать?» И стал он за Хамыцем наблюдать. А тот, соседу бросив два-три слова, В карман пихнул кусочек мяса снова. Сырдон лукавый носом потянул. Теперь уже он кое-что смекнул! Подсел, как будто невзначай, к Хамыцу, Чтоб поболтать с ним и повеселиться, Сам незаметно острие клинка К его карману приложил слегка. Жена Хамыца громко запищала. Сырдон воскликнул: «Случай небывалый Г Как низко пали молодые, право, Что на пиры таскают жен лукавых! Как жаль мне неимущих и несчастных, Что жен должны кормить украдкой мясом!» Жена Хамыца злобой запылала, Смутившегося мужа защипала. Хамыц вскочил. О черная беда! Не находил он места от стыда И удалился незаметно с кувда. «Пропащий ты! — жена кричит. — Отсюда Неси, неси меня скорее к морю!» Что делать? Он пошел, себе на горе. Там из кармана вылезла жена. «Грех на тебе! — промолвила она. — Не знаешь разве, что твоя жена Тебе родить наследника должна. Зачем на кувд носил меня с собой? Беременной я не вернусь домой. Теперь скорее стань ко мне спиной, Хочу, чтоб сын твой, как и ты, стальной В отцовском доме мною был рожден, Водой морскою был бы закален». Но не успел еще моргнуть он глазом, Стальной бешмет жена вспорола разом И всунула меж двух лопаток быстро Зародыш свой; он в огненных был искрах. Бешмет она сама ему зашила, Кольчугу застегнула торопливо. «Теперь скорей беги к своей Сатане, Пусть дни она считать не перестанет. И на девятом месяце случится То, что должно, — и мальчик наш родится. И чтоб с тобою не случилось горе, Ты вместе с ней пойди на берег моря. Пусть там она тебе прорежет спину, Родившегося бросьте вы в пучину, Чтоб закалилась сталь в воде морской». И не успел проститься он с женой, Как бросилась она на дно морское И навсегда исчезла под водою. Потупив взор, Хамыц домой идет, Он меж лопаток мальчика несет. Печальный, злой пришел к себе домой И там упал на камни головой. Сатана злые козни распознала, Заботливо к Хамыцу подбежала. «О солнышко, скажи зачем печален? Зачем ты бьешься головой о камни?» Тогда Хамыц подробно рассказал О злоключенье, что он испытал, Про горе черное, что так нежданно Случилось с ним. И с этих пор Сатана Все время дни и месяцы считала. Спина Хамыца сильно разбухала. Растет зародыш между двух лопаток, До родовых уже доходит схваток. Он сгорбился, томится на досуге, Не носит больше золотой кольчуги И, потеряв свой бодрый вид обычный, Он двинуться не может в путь годичный. Дни тянутся, как будто без движенья. Но вот приходит и конец мученьям. Сестра Сатана говорит Хамыцу: «О солнышко, дитя должно родиться, Идем скорее к берегу пучины, Там я ножом тебе разрежу спину. И мальчика, рожденного тобой, Мы закалим, как сталь, в воде морской». Идут, спешат, все мысли об одном. Но вот они на берегу морском. Хамыц ложится на песок ничком, Она над ним склоняется с ножом. И вот Сатана опухоль Хамыца Разрезала до самой поясницы. И из нее, как уголь раскаленный, Упал к ногам Батрадз Стальнорожденный. Глаза его сверкали, словно пламя. Сатана быстро сильными руками Швырнула мальчика в морскую пену. От жара море высохло мгновенно, И до конца не мог он закалиться. Его домой она снесла с Хамыцем. Послали вестника к Курдалагону, Чтоб он скорей спустился с небосклона И запаял разрез спины Хамыца. Курдалагон на молот сел. Как птица, Над облаками в небе покружился, Потом на землю плавно опустился. Небесный гость свершил весь путь свой дальний С громадным молотом и наковальней. Развел огонь, бушующий как море. Разрез продольный запаял он вскоре, И, сев на молот, от великих нартов К себе домой он полетел обратно. Хамыц опять кольчугу мог носить И в путь годичный с нартами ходить.

БАТРАДЗ, УРАГОМ И СЫН БАРДУАГА

Батрадзу стальногрудому с рожденья Не находили средств для насыщенья. Все матери, те, что детей кормили, Кормилицами для Батрадза были. Но не хватало молока в селенье, И умирал Батрадз от истощенья. Своих кормилиц он лишал здоровья, Их молоко высасывая с кровью. Сайнаг-алдар же к нартам пристает: «Пока он только вашу кровь сосет, А подрастет — сожрет и вас самих. Себе на горе возитесь вы с ним, Весь нартский род он скоро уничтожит. Ужели вас все это не тревожит? Пусть лучше он растет на стороне, Вдали от вас, в неведомой стране!» Все на ныхасе это обсудили И так единодушно порешили: «Убить младенца — глупая затея, За кровь его заплатим мы своею. Пусть лучше заберет его Хамыц И увезет от нартовских границ, Закинет там, где глухо и безлюдно, Где разыскать ребенка будет трудно». И вот Хамыц, не говоря ни слова, Взял мальчика и вышел в путь суровый. Терзаемый

сомненьем и тревогой, Он долго шел неведомой дорогой, Равнинами сменялись цепи гор. Не солнце жгло, а жег его укор. Свершает то он, что велел ныхас: Берет он сына в этот скорбный час, И, хоть дрожит отцовская рука, В расщелину кидает ледника. Хамыц домой отправился печален, Как будто грудь давил тяжелый камень. Не разбирал он, где вода, где суша, И голос сердца не хотел он слушать. Сайнаг-алдару он отмстить мечтал За то, что тот совет жестокий дал. А там, вдали, в той ледниковой груде — Кто мог подумать о великом чуде! — Был жар в груди Батрадза так велик, Что начал таять вековой ледник. От голода Батрадз в тоске звериной Лизал нещадно тающие льдины, И девственную воду ледника Он принимал за капли молока. А в это время юный сын донбетра Плыл по морю, играя с теплым ветром. Носил ребенок имя Урагома, Был баловнем родительского дома. На золотой свирели он играл, К себе стада оленьи созывал. Они к нему на середину моря Легко плывут, резвятся на просторе. Он, улыбаясь, вышел тут на сушу, За ним олени выплыли послушно. Играя на свирели золотой, Он вечером ушел к себе домой. Когда заря поля позолотила И солнечное утро наступило, Он снова вышел из воды на сушу И на свирели изливать стал душу. И музыкой и сладкозвучным пеньем Вновь собирал к себе стада оленей. Потом, резвяся в ледниковых водах, Подплыл к скале под самым небосводом И, обративши взор свой к ледникам, Большое озеро заметил там, А в озере Батрадза увидал. Тот глыбы льдин без устали сосал. И Урагом, недоуменья полный, Поплыл домой по ледниковым волнам. К родителям приходит Урагом, Рассказывает старшим обо всем: «Что я увидел в ледниковых волнах! Сидит там мальчик в озере огромном, Он лед сосет, верней, его он гложет, Но страшной жажды утолить не может. Все тело мальчика в булатных жилах, И в нем видна чудовищная сила. В его глазах — необъяснимый жар. Уж не от солнца ль этот дивный дар?» Донбетры тайну разгадали сразу, Узнали в нем могучего Батрадза И, наготовив гору угощений, Послали Урагома в то ущелье. Вот Урагом плывет по волнам моря, Вот он уже и в ледяном просторе. Приплыв к Батрадзу в странное жилище. Его снабжает он обильной пищей. Но можно ли насытиться Батрадзу? Всю эту пищу он съедает сразу И снова с жаждой ненасытной лед, Как груди материнские, сосет. Но в это время все заколебалось И озеро огромное прорвалось. В провал, который в тот же миг открылся, Батрадз Стальнорожденный провалился. Спустился Урагом за ним мгновенно, Играя на свирели вдохновенно. Оленьи самки шли за ним гуськом, Из их сосков сочилось молоко. И выход Урагом тогда нашел: Оленью самку к мальчику подвел. И вот Батрадз к тугим соскам оленя Припал губами в жадном нетерпенье. И Урагом с тех пор стал спозаранок К нему водить стада оленьих самок. Он никогда его не оставлял, Кормил Батрадза, вместе с ним играл. Заметил раз двух мальчиков чудесных Сын Бардуага с высоты небесной. На бороне, невиданной доселе, Он к ним слетел, играя на свирели, В ладоши хлопнул, бороной сверкая, С двумя друзьями игры начиная. Три мальчика чудесные играют, Веселых игр на миг не прекращают. Сын Бардуага шепчет Урагому: «Чей это мальчик? Из какого дома?» «Он — смелый нарт, — ответил Урагом, — Но потерял он нартовский свой дом. Изгнанник он, отверженный родными. И гордо носит он Батрадза имя. Заброшенный среди суровых льдин, Со дня рожденья он живет один». «О Урагом, — сказал сын Бардуага, — Да будет вечною твоя отвага! Дай мальчика ты ненадолго мне, Чтоб покатать его на бороне». Схватил Батрадза он в одно мгновенье И веткою стегнул своих оленей; Гремя своей чудесной бороной, Исчез тотчас он в бездне голубой. И вот привез, взлетевши высоко, Он мальчика к владыке облаков. А Урагом с поникшей головой, В печали, злой пошел к себе домой.

РОЖДЕНИЕ СОСЛАНА

Нарт Урызмаг собрался в путь проворно. Вот он помчался на авсурге черном В Уартуфен, страну, где были битвы, Что находилась за страной кибитов. День ехал он в ущельях гор суровых. В горах его застал закат багровый, День потемнел, стал сумрачным и серым. Нарт Урызмаг нашел одну пещеру. Воткнул копье он в землю, сбрую снял, И скакуна к копью он привязал, Как одеяло, разостлал попону, На землю лег, походом утомленный. Но не успел глаза смежить еще, Как чей-то голос шепчет горячо: «Не торопись, прекрасный мой жених, И приготовь подстилку для двоих». Нарт Урызмаг обвел пещеру взглядом. «Кто это хочет лечь со мною рядом? Не разгляжу того, кто говорит». Он оглянулся. Видит — свет горит. Внезапно, как волшебное виденье, Пред ним предстала в радостном смятенье Красавица, владелица пещеры, Блистая красотою беспримерной. Как утро юное, была она, В ее лице — и солнце, и луна, Как новолуние, изгиб бровей, Глаза ее небесных звезд ясней. Она за Урызмагом наблюдала, Второй подстилки молча ожидала. Но Урызмаг сказал чистосердечно: «Сравнится ль кто с твоей красою вечной? Твоя улыбка солнце согревает, Пред нею каждый голову склоняет. Лицо твое, как полумесяц нежный, А взгляд такой глубокий и безбрежный. Но что мне делать? Не кори меня, Жене своей останусь верным я. Я клятву дал, жизнь отдал ей и душу И никогда обета не нарушу». Тогда красавица, сверкнув глазами, Из них исторгла золотое пламя. Не потухали глаз ее огни, Весь мир, казалось, подожгут они. Свой стройный стан к земле она склонила, Рукою белой горсть земли схватила, Его проклятьем поразив старинным: «Впредь только с камнем знайся как мужчина, Да сгинут все твои потомки нарты, Чтоб в бой спеша, оружье забывал ты, Пусть хлынет дождь, когда пойдешь ты в гости, Да будешь плакать в старости от злости, Пусть под кольчугой захиреет грудь, Чтоб ты не смог пуститься в дальний путь». И горсть земли, что тяжелей каменьев, Она в него швырнула с озлобленьем, Сама ж исчезла, точно мрака дочь. Безлунною и темной стала ночь. Заснуло все. Непроницаем мрак. Но глаз сомкнуть не может Урызмаг, Проклятье девы душу тяготит, Скала к себе таинственно манит. И он скалу, как женщину, ласкает, Из рук своих всю ночь не выпускает. Простившись с ней в молчании ночном, Лишь к утру он заснул глубоким сном. Вот солнце показалось над горами, Играя золотистыми лучами. Спит Урызмаг. Сон долгий не проходит, Хоть солнце высоко на небосводе. Но конь заржал, копытами забил, И Урызмаг глаза тогда открыл. На солнце посмотрел он с удивленьем И вдруг ночное вспомнил приключенье. Он скакуна мгновенно оседлал, По горным тропам вихрем поскакал. Но путь его был странным и недобрым: То обнажались каменные ребра Огромных скал, то возникали бездны. Казалось, ехать дальше бесполезно. Назад он мчался, по дороге новой, Опять блуждал и возвращался снова. Но, наконец, измученный тревогой, Пришел домой окольною дорогой. Он сел у очага. Глядит с тоскою. Хамыц спросил: «Урыз мой, что с тобою? Что в землю смотришь, нас не замечая?» Но Урызмаг ему не отвечает. Окаменел, не разгибает стана. Но вот подходит и сама Сатана И говорит печальному герою: «О Урызмаг, ответь мне, что с тобою? Сражен недугом ты или потерей? Ведь ты похож на раненого зверя». «Как не томиться черною тоской И как к земле не никнуть головой, Как не скорбеть о горьком злоключенье. Бывал в походах долгих и сраженьях, На дичь охотясь, я бывал повсюду, Но не встречалось мне такого чуда. В годичный путь поехал, все познав я. Застала ночь меня в пещере Тарфа. Я не успел сомкнуть глаза еще, Как кто-то прошептал мне горячо: «Не торопись, прекрасный мой жених, И приготовь подстилку для двоих». Не видел я того, кто говорит. Я оглянулся — яркий свет горит. Красавица, владелица пещеры, Блистая красотою беспримерной, Как дивное волшебное виденье, Передо мной предстала вся в смятенье. Как утро юное, была она, В ее лице — и солнце, и луна. И так она передо мной стояла, Второй подстилки молча ожидала. Я ей ответил: «Не кори меня. Жене своей останусь верным я. Я клятву дал, жизнь отдал ей и душу И никогда обета не нарушу». Тогда, как зверь, разгневанна и зла, Она меня навеки прокляла, В меня швырнула комьями земли. Ее проклятья сердце мне прожгли. Разгневанный, обиженный и злой Я до утра возился со скалой. Когда домой я убегал с позором, Она в пути нагромоздила горы». Все выслушав, Сатана так сказала: «Недаром я душою тосковала, Предвидела все это я заране. Но, солнышко, пусть мир теперь настанет! Поужинай и спать ложись скорей, Да будет сон твой месяца светлей!» Сама же осторожно размотала Клубочек белый. По нему считала Дни и недели, нить свою развесив. Когда исполнился девятый месяц, Хамыцу молвила Сатана громко: «К пещере Тарфа, нарт Хамыц, пойдем-ка, За нашим мальчиком к большой пещере, Чтобы ребенка не сожрали звери». Лишь пред пещерой путники предстали, Как чудо неземное увидали: Скала с громовым треском раскололась, Как будто с ней чудовище боролось. Огонь поднялся выше облаков, И дымом небосвод заволокло. Сослан, как молния, из чрева камня Упал на землю, превратившись в пламень Растаяла скала, как белый снег, Лес загорелся, небосвод померк. Хамыц схватил пылавшего Сослана И по воде понесся ураганом. В пещере Тарфа, под сухой землею, Чернело углем озеро большое. И вот туда, в живительную влагу, Хамыц кидает сына Урызмага. А в это время в озере огромном Звенела громко песня Урагома. Он плыл, свободно волны рассекая, Сослана к сердцу крепко прижимая. Хамыц мгновенно ринулся за ними, Боролся долго с волнами крутыми, За Урагомом гнался под водою. Уже почти схватил его рукою, Но выскользнул юнец-донбетр, как рыба, В пролив он устремился Уарыппа. Что было делать бедному Хамыцу? Без мальчика в селенье возвратиться? Озлобленный из озера он вышел И ничего не видел и не слышал. Домой вернулся с грустною Сатаной, Сослана вспоминая непрестанно.

СМЕРТЬ ХАМЫЦА

А на заре Хамыц пустился в путь, Скорбь по юнцу ему терзала грудь. Он был готов добраться до пучины, Чтоб набрести на Урызмага сына. Хамыц идет дорогой незнакомой, Спешит сразиться с дерзким Урагомом. А в это время в дом Сайнаг-алдара Пришел тайком его приспешник старый. Сказал ему с угодливым поклоном: «Хамыц в дороге. Горем удручен он. Ему не до тебя, и для отмщенья Ты не подыщешь лучшего мгновенья». Сайнаг-алдар, услыша эту новость, Сел на коня и произнес сурово: «Клянусь огнем и синим небосводом, Что душу мне отдаст рыжебородый. Пусть буду я повержен в прах судьбой, Когда не будет он наказан мной». И вот врагу заклятому навстречу Он полетел, чтоб уничтожить в сече. Они сошлись на Уарыппе вскоре, Кому на радость, а кому на горе. От пропасти бездонной в двух шагах Весь день, всю ночь сражались два врага. У одного согнулся меч стальной, С поломанным щитом стоит другой. Не остывала старая вражда. И закипел кулачный бой тогда. Казалось, злоба, тлевшая в веках, Собралась вся в их крепких кулаках. Но только, видно, не настал их срок. Один другого одолеть не мог. И бросили они пытать судьбу, Прервав ожесточенную борьбу. Нахмурившись, сказал Сайнаг Хамыцу: «Пусть на заре наш бой возобновится. До гроба ты раскаиваться будешь, Коль в это место завтра не прибудешь». Хамыц ответил: «Дай сначала клятву, Что сам приедешь, голову не спрятав. А коль обманешь, сделайся мишенью, Тогда умрешь ты от удара в шею!» Сайнаг-алдар отправился домой И поделился горестью с женой: «Убить врага, чтоб отомстить, желаю, Но от меча Хамыц не умирает». Ответила тогда жена алдара: «Он не погибнет от твоих ударов, Он пламенем палящим закален И от мечей булатных защищен. Но при рождении, в часы закала, В прохладных волнах рта не раскрывал он. Остался рот его не закален, Ударом в рот он может быть сражен. Вот почему во время битв суровых Он никогда не произносит слова. Коня пред боем накорми бардою, Тогда Хамыц заговорит с тобою». Сайнаг-алдар все это быстро сделал И на коне помчался в битву смело. Он до холма добрался на рассвете И, наконец, Хамыца-нарта встретил И вскрикнул так: «Доволен я судьбой, В последний раз с тобой вступаю в бой!» Хамыц коня лихого оседлал, Подпруги подтянул, меч в руки взял, И, как орел, воинственно и яро Сраженье начал он с Сайнаг-алдаром. Сайнага конь желанью волю дал, Навозом жидким пачкать ноги стал. Тогда Хамыц сказал Сайнаг-алдару: «Хорош твой конь, как раз тебе под пару. Барды объевшись, пачкает он землю, Ты ж, как фандыру, смрадным звукам внемлешь. О жалкий всадник, чтоб с твоей бардою Ты навсегда лишился бы покоя!» Алдар воспользовался тем мгновеньем, В рот нарта меч всадил без промедленья. Хамыц на шею лошади упал, От боли он сознанье потерял. У раненного в бровь Сайнаг-алдара Глаз выскочил от сильного удара. Но боль глухую радость заглушала, Что сердце нарта биться перестало. Домой он ехал битвой утомленный, Но отомщеньем удовлетворенный. Когда подъехал он к ограде дома, Увидел: бродит мальчик незнакомый. Жену свою спросил он с удивленьем: «Чей это мальчик? Что за наважденье? У нас в помине не было детей». Жена смутилась, стала у дверей, В светлицу быстро мальчика втолкнула. Лицо алдара тенью затянуло. Он, разорвав ее бешмет на части, Озлобленно вскричал: «Что за напасти? Коль полной правды не откроешь мне, Проклятая змея, сгоришь в огне!» «Не гневайся, владыка, ради бога, Не осуди за ослушанье строго. Убить дитя я не могла решиться, Остался жив невинный сын Хамыца. В одной семье подкидышем он рос И жизнь свою сквозь бедствия пронес». Лишь ясный месяц в небе заблестел, Убить жену алдар слуге велел И труп убитой тайно закопать, Чтобы о том никто не мог узнать. Так за обман с женой он расплатился. А чтоб позор его не разгласился, Приспешника уловкой ухищренной Он заманил на берега Тулона, И там его убил он вероломно И бросил труп в бушующие волны. Он думал так: «Концы упрятав в воду, Забуду я позор свой и невзгоду». О казни матери своей названной Не знал Созырко и пришел нежданно. В условном месте постучал он в дом, Чтоб повидаться с матерью тайком. Но встретила ребенка, причитая, Алдара грозного жена другая. Сказала тихо: «Уходи скорей От наших окровавленных дверей. Нет матери твоей уже в помине, Тебе опасность угрожает ныне. Но можешь скоро избежать злых чар ты, Иди туда, где обитают нарты. Там в скромном шалаше сестры названной Жены алдара — твой приют желанный. У женщины-колдуньи Кулбадаг Тебя вовеки не найдет твой враг». И мальчик, затаив в душе тревогу, С одной сумою вышел в путь-дорогу. Шел он ущельем, а потом равниной, И так добрался до земли родимой. Нашел впотьмах соломенный шалаш. Сказал он нартам: «Я — потомок ваш. Все потеряв и мать свою оплакав, Пришел я к вам в изодранных чувяках».

БАТРАДЗ И СЫН ТАРА — МУКАРА

Был небосвод безоблачен и ясен. Вся молодежь собралась на ныхасе. Играли, пели жители селенья, Так проводили время в развлеченьях. Вдруг вестник прискакал. В большом волненье Он сообщил о вражеском вторженье. Скакун горячий дышит учащенно, Весь в белой пене, с мокрою попоной. Сказал им всадник: «Мир да будет с вами! Приехал я с печальными вестями. Ряды двойные новых войск Мукары, Грозя нам всем стремительным ударом, Вдруг показались на границе нартов, Потом на север двинулись обратно. Сам Уангур к нам с пешими стремится, Чтоб с воинами нашими сразиться. Там столько войск шагает ряд за рядом, Что невозможно их окинуть взглядом». Услышав это, нарты в должный срок Вооружились с головы до ног И понеслись вперед лавиной бурной На Уарыпп, навстречу Уангуру. Их вдохновляла доблесть и отвага Старейшего из нартов — Урызмага. От гула войска вся земля дрожала, И за спиною пыль столбом стояла. А на заре, холодным утром хмурым, Они столкнулись с войском Уангура. Мечи окровавленные сверкали, Звон раздавался искрометной стали. А в это время войско сына Тара Грозило неожиданным ударом. Мукара хитрый вестника послал К приятелю Дзагко, в его квартал. «Знай, побратим, что прохожу я мимо И видеть мне тебя необходимо. Коль ты здоров и не лежишь в постели, То приходи поговорить о деле И приводи отряды молодежи, Что храбростью своей с тобою схожи». Дзагко тотчас помчался к сыну Тара, Сын Тара был его приятель старый. И в первый миг, лишь встретился он с ним. Сын Тара крикнул: «Что же ты один? Где ж молодежь? Куда она пропала? Тебя она всегда сопровождала». Дзагко ответил: «Как мне быть, о боже! Нет никого из нашей молодежи. На нартов наступает Уангур. Но чтоб скорее дать отпор врагу, Судьбу его решить в жестокой сече, Вся молодежь пошла ему навстречу». Сын Тара только этого и ждал, Войскам приказ о наступленье дал. И вот они лавиной устремились, В тылу у нартов вскоре очутились, Село кольцом змеиным окружили. Мукара знал, что враг его бессилен. В село послал гонца с таким веленьем: «Вы — наши должники. Без промедленья Должны нам дать от каждого двора По девушке, как дань. Коль до утра Не отдадите, то возьму я силой». Но были старики неумолимы. Отчаянно все нарты защищались, В рядах мужчин и девушки сражались. Но был сильней их во сто крат сын Тара, Селенье нартов предал он пожару. Богатства нартов на волов навьючил, Погнал стада их через лес и кручи. Сто нартских девушек он взял с собой, Благословляя свой удачный бой. В то время Урызмаг, питомец чести, С отборной нартской молодежью вместе Кровь проливал в долине Уарыппа. Был грозен Уангур в бою открытом. С закатом солнца, с наступившей мглой Устали все и прекратили бой. А к Уангуру вестник прискакал, Слова Мукары он пересказал: «Село врага сравняли мы с землей И все добро их унесли с собой. Нет смысла наступать теперь войскам, Живой души ты не увидишь там». Сам Уангур все понял хорошо И в ту же ночь с войсками отошел. Как только звезды скрылись с небосклона, Блеснуло солнце на зеленых склонах. С оружьем нарты в этот день собрались, На поле битвы снова показались. Но не нашли там войска Уангура, Безлюдно, тихо было в поле хмуром. Нарт Урызмаг был этим озадачен: «Куда девался враг? Что это значит, Что в поле нет ни мертвых, ни живых? Уж не земля ли поглотила их?» Врагов искали нарты по полям И шли без устали по их следам. А в это время там, на небесах, Сын Бардуага мчался в облаках На бороне дубовой, на оленях, С Батрадзом юным, после похищенья. Казалось, им и в синем небе тесно. Неслись они и громко пели песни. Когда они над нартами летели, То Бардуаг остановил оленей И к голосам прислушиваться начал. Батрадз спросил его: «Что это значит? Зачем остановился? Сделай милость, Мне объясни». «Не видишь, что случилось? Не слышишь разве ты мольбы людей? Взывают нарты к помощи моей». Услышав эту весть, Батрадз могучий, Кипя от злости, пролетел сквозь тучи. Летит к земле он, искры рассыпая, Но Бардуаг Батрадза догоняет. Он в облако мгновенно обратился, Во двор Сатаны с нартом опустился. Доставив друга, улетел обратно. Батрадз огненноокий крикнул нартам, И крик его потряс весь мир земной: «Эй, кто живой здесь, коли есть живой?» И мудрая Сатана разгадала, Что мальчик — нартский, и ему сказала: «По взгляду вижу я, что ты из нартов, Войди и расскажи, как к нам попал ты И из какого нартского ты рода». «Пришел сюда я на мольбу народа. Все разъясни теперь мне по порядку: Кто сжег село и кто напал на нартов». Батрадзу так ответила Сатана: «Мукара злой напал на нас нежданно. Он нартское село сравнял с землею И лучших девушек увел с собою. Один его ты победить не сможешь». «Но и меня не победит он тоже, И я силен, и я стреляю метко. Дай мне скорей оружье наших предков». От этих слов Сатана просияла, И подвела его к дверям подвала. Вот с нетерпеньем юный нарт берет Тяжелый меч и толстое копье, Несет оружье, не моргнувши глазом. Тогда Сатана молвила Батрадзу: «Неопытность ты сразу обнаружил, Раз вытащил тяжелое оружье. Оно негодно для жестокой сечи, Ты выбери оружие полегче». Нарт торопился в бой вступить скорей, Взял лучший он из нартовских мечей. Вооружившись, он сказал Сатане: «Пусти меня скорей на поле брани. Коня лихого приготовь мне спешно, Ведь не могу ж отправиться я пешим». Сатана с грустью отвечала так: «Все табуны угнал жестокий враг. Есть, правда, конь Урыза — старый, хилый, Остались только кости в нем да жилы. Пасется он за нартовским селеньем И ждет, должно быть, смерти с нетерпеньем». Батрадз нашел несчастного коня, Пошел к реке, оружием звеня. Там он коня очистил от колючек, И конь, как прежде, стал одним из лучших. Нарт вышел из воды, омывшись в волнах, Неся коня в своих руках огромных. Подпруги подтянул и оседлал. Когда ж засунул в рот он удила, Невиданным виденьем изумлен, Как вкопанный, остановился он. Открылись десны лошади. Из них Сверкнул блестящий ряд зубов стальных, Похожих на булатные клещи. Батрадз сел на коня и взял свой щит. Конь взвился птицей, над грядою гор Средь облаков летит во весь опор. Летит авсург, летит и ржет тревожно. Меч ерзает от жажды боя в ножнах, И над мечом, звеня, булатный щит На ярком солнце серебром горит. Когда подъехал он к твердыням Тара, Окликнул он воинственно Мукара: «Эй, ты, сильнейший, выгляни наружу, Во двор спустись, коль с мужеством ты дружен». Стрелу пустил он — смелый вызов к бою. Вскричал Мукара: «Кто передо мною? Откуда ты? Коль ищешь бранной встречи, То завтра утром приезжай на сечу». В назначенное утро, на рассвете, Сел на коня Батрадз и не заметил, Как к Уартдзафу стал он приближаться, Чтоб на холме с Мукарой рассчитаться. Батрадз в пути беседует с конем О поединке будущем своем: «Коль в схватке злой я загорюсь в огне, Какую помощь ты окажешь мне?» Конь отвечал, копытами звеня: «Рассчитывать ты можешь на меня. Коль будет враг упорно наступать, Его смогу копытами подмять. Коль все же будет враг одолевать И станет, как в тисках, тебя сжимать, Тогда зубами, чтоб глаза смежил он, Я мигом разгрызу ему все жилы». Лишь солнце показалось на вершинах И озарило горы и долины, Батрадз к горе высокой прискакал И на Мукара дерзкого напал. Враги сначала копья испытали, Потом сражаться начали мечами. Лишь только солнце скрылось за горой, Как завязался рукопашный бой. Противники друг другу мнут бока. Стальной Батрадз почувствовал накал. Когда к земле он наклонился низко, От привязи конь оторвался быстро. Батрадзу помогал скакун, как другу, И на Мукаре разорвал кольчугу. Мукара же, оружием звеня, Не обращал вниманья на коня. Конь задние копыта в ход пустил И два ребра Мукаре раздробил. Но, видно, враг привык на бранном поле Не чувствовать ни устали, ни боли. Тогда скакун вступил в сраженье сам, Схватил врага и бросил к небесам. А юный нарт, как уголь раскаленный, Помчался вихрем к волнам разъяренным, И в море Черное, чтоб охладиться, Быстрей стрелы сумел он опуститься. Батрадза волны тотчас поглотили И скрыли в глубине, в пучине синей. Мукара, пав на землю, встал тотчас, Сел на коня и мигом скрылся с глаз. Укрылся у маликов он, разбитый, Отдал себя как гость под их защиту Все, что случилось, рассказал он им. Ответил царь: «Батрадз рожден стальным. Нет сил, которых испугался б он, Лишь хитростью он может быть сражен. Теперь он будет гнаться за тобой, Потянется он к крепости рукой. Но у стены мы выкопаем яму. Когда придет он к крепости, упрямый, В ловушку попадет, не ожидая, И мы его камнями закидаем». И царь маликов свой народ собрал, Он яму рыть скорее приказал. Малики все пошли туда гурьбой, Лопаты, кирки принесли с собой И выкопали яму у ворот Глубокую, имея свой расчет, Покрыли яму свежими ветвями. Батрадз в то время долами, горами На черном скакуне летел могучий. За нартом пыль вздымалась черной тучей. Вот он уже у вражеских ворот, С коня слезает, смело вглубь идет. Ворота он толкнул плечом легко И в миг на восемь расколол кусков. Но только сделал шаг один вперед, Как провалился в яму у ворот. Тогда малики собрались толпой, Одну скалу тащили за другой И начали забрасывать Батрадза. Батрадз свой меч из ножен вынул сразу, И поднял острие над головой, Одну скалу ломая за другой. Вершины скал и гор крутых отроги Ему мукою сыпались под ноги. Малики успокоиться не могут. Таскают валуны и бьют тревогу. Батрадз Стальной сражается упрямо. А пыль и щебень наполняют яму И подымают воина все выше. Батрадз Стальной палящим жаром пышет. Когда из ямы, точно блеск луча, Вдруг показалось острие меча, Малики разбежались от испуга По сторонам, крича, давя друг друга. Никто не видел, кто куда бежал, Дороги пред собой не разбирал. Тогда Батрадз на корточки присел И, выпрямившись, быстро вверх взлетел. Стал гнать перед собою он галопом И сына Тара, и маликов толпы. За жизнь свою маликам стало страшно, Они поднялись по ступеням в башню. Батрадз не оставляет их в покое И башню рушит силою стальною: Выламывает двери он плечом, Все семь дверей уже идут на слом. И за последней дверью, за седьмой, Направил меч непобедимый свой Он на царя маликов и Мукару. Они еще сопротивлялись яро, Звенели долго их мечи стальные, И рассыпались искры золотые. Когда Мукара и малики стали Уже слабеть, то насмерть испугались И пред Батрадзом стали на колени. Стальной Батрадз сказал с ожесточеньем; «Два выбора у побежденных есть: Быть меченными или выбрать смерть». Враги, дрожа от страха, отвечали: «О пощади! Мы биться перестали. Ты лучше меткой нас отметь своей И отпусти из плена поскорей». Батрадз в ответ взял острый меч стальной И сделал метку собственной рукой. Так в этой битве, грозной и великой, Он победил Мукару и маликов И пленникам, кто в рабстве прозябал, Освобожденье от неволи дал, Их взял с собой в ущелье нартских гор. Маликов царь с Мукарой с этих пор Им платят дань за пролитую кровь Для всех сирот, для стариков и вдов.

КАК БАТРАДЗ ЗАКАЛЯЛСЯ

Лишь брызнули рассветные лучи, Батрадз проснулся, на ноги вскочил И в ручейке, под черною скалой, Омыл лицо жемчужною водой. И взвился он по солнечным лучам, Протянутым, как нити, к небесам. И, двигаясь стрелой по небосклону, Примчался к кузнецу Курдалагону, Остановился на его пороге, Сказал: «Хозяин, я к тебе с дороги. Наружу выйди, встреть земного гостя, С поклоном он тебя об этом просит». На зов его пришел Курдалагон, Спросил его, кто и откуда он. Тогда Батрадз решил ему открыться. «Да будет фарном труд твоей десницы! Хочу закал, необходимый мне, Принять в твоем немеркнущем огне». Курдалагон подумал про себя: «Коль закалю такую силу я, То никому не даст она покоя». Но вслух кузнец сказал совсем другое: «Работаю я каждый день упорно, Но в праздники не разжигаю горна. Да и к тому ж задача нелегка, Когда в запасе нет и уголька. Ты знаешь сам, что для закалки крепкой Потребуются угли, а не щепки. Коль через год придешь ты в это время, То на себя возьму я это бремя. Ну, а теперь входи без огорченья, Домашнего отведай угощенья. Уже давно от нартов гостя жду я». Ответил нарт: «Тебя благодарю я, Но

должен возвратиться я обратно, К себе домой, задолго до заката». И маленький Батрадз пустился в путь. Ему волненье разрывало грудь. По солнечным лучам он вниз спустился, С Сатаной неудачей поделился: «Ни с чем пришел я от Курдалагона, Не хочет он, чтоб был я закаленным». Тогда Сатана мудрая спустилась В сокровищницу, где кольцо хранилось, И вынесла его на свет к Батрадзу. И золото сверкнуло солнцем сразу. Она сказала: «Не найдешь ты краше. Возьми кольцо — наследство предков наших. С ним в небо поднимись без промедленья. Оно небесной лестницы ступени Тебе, как солнце, осветит лучами. По лестнице ты поднимись сначала, Как я советую, к владыке бурь. Он молниями разожжет лазурь И бурями огонь легко раздует, И небеса пожаром забушуют. Огня владыка — и к нему зайди — Тебя огнем и углем наградит. К владыке туч ты соберись потом, На землю он обрушится дождем, И вздуются озера и моря. Тогда, одним желанием горя, Ты крепче стали закалиться сможешь, Стальную мощь во много раз умножишь». И вот Батрадз, покинув стены дома, На небеса зашел к владыке грома. Дал Бардуаг ему небесных искр. К владыке бурь его поход был быстр. Усилил бурю Бардуаг великий. Огонь и уголь дал огня владыка. Владыка туч — потоки вод студеных. Потом Батрадз пошел к Курдалагону. Там, в облаках, он стал еще проворней И спрятался без разрешенья в горне. Никто его не видел, и в углу Он со своим фандыром сел в золу. Владыка бурь развел огонь в том горне. Огня владыка свой огонь огромный Одной рукою в этот горн кидал, Другой рукою уголь подавал. И все сильнее раскалялся горн, Огонь, слепя, пылал со всех сторон. Себя Батрадз в том горне ловко скрыл, Поет себе, лаская свой фандыр. Курдалагон был сильно удивлен, Когда увидел, что пылает горн. Он в кузницу вошел и обомлел: «Я много видел необычных дел, Но не видал такого чуда в мире. Эй, кто играет в горне на фандыре? Как видно, гость. А я и не приметил». Батрадз из горна кузнецу ответил: «А ну, кузнец, раздуй меха сильнее, От холода я, право, коченею». Кузнец Батрадза смелого узнал По голосу и так ему сказал: «Ну, ладно, я свое нарушу слово. Лишь для тебя», — добавил он сурово. Курдалагон снял со стены совок, Все угли всыпал в горн до одного. Батрадза тело долго накалялось, И грудь его от жара расширялась. И нарт фандыр свой в руки взял опять И струны ловко стал перебирать. И чем Батрадз играл искусней в горне, Тем и кузнец бил молотом задорней. Стук молота и грохот наковальни Сливались с пеньем в небесах хрустальных. Как гром, те звуки отзывались в мире И всех существ на свете пробудили. Кузнец небесный продолжал стараться, Хоть угля перевел возов двенадцать. И выбился из сил Курдалагон. А нарт Батрадз поет под гром и звон: «Великий мастер неба и земли, В огне меня скорее закали!» И час желанный, наконец, настал: Он закалил Батрадза, как металл. С работой справился Курдалагон, Своим закалом был доволен он. Курдалагон промолвил Бардуагу: «В награду за великую отвагу, Чтоб до конца Батрадз стал закаленным, Отдай его пучине разъяренной. Пусть охладится он в воде холодной». И Бардуаг тогда вздохнул свободно, Высоко поднял молот свой, не споря, И выбросил Батрадза в волны моря. Батрадз исчез, покрытый белой пеной. От жара море высохло мгновенно. Донбетры моря, дружные с водой, Вдруг очутились на земле сухой. Тут Бардуаг послал свирепый ливень, Что несравним с дождями проливными. Тогда морские рыбы и донбетры Нырнули в море под напевы ветра И от мучений были спасены Прохладою и влагою волны. И вновь вода дошла до берегов, Обильным снова в море стал улов. А маленький Батрадз покинул море, Пошел домой он, торжествуя, вскоре, Пошел он к нартам с сердцем облегченным, Огнем, водой навеки закаленный.

БАТРАДЗ И ХАФТАНГУР

Домой вернувшись, нарт Батрадз спросил: «Кто землю нартов кровью оросил?» И, опустивши головы в печали, Старейшие в волненье отвечали: «Злодей коварный к нам пришел с востока, То Уангур, дерущийся жестоко. Мы вывели войска ему навстречу, Чтоб окружить и уничтожить в сече. Вступили в бой за нашею границей, До вечера не прекращали биться. Мы с Уангуром бились так геройски, Что убежал он ночью вместе с войском». Батрадз ответил старикам почтенным: «О замысле скажу вам сокровенном — Хочу я Уангура проучить, Чтоб близко к нам не смел он подходить». Батрадз коня лихого оседлал И по дороге пыльной поскакал. За ним пустились толпы молодежи: «С тобою в бой пойти хотим мы тоже. Возьми и нас, чтоб мы могли сражаться И в битвах грозных духом закаляться». Батрадз сказал им, взяв с собой в дорогу: «Вы будете в сраженье мне подмогой». Оставили они свое селенье, Не чувствуя ни страха, ни волненья. Вперед они летят лавиной бурной К земле врага, на битву с Уангуром. А на авсурге черном впереди Летит Батрадз с огнем в стальной груди. Глаза Батрадза грозно мечут искры, И своего коня он гонит быстро, А где ступают конские копыта, Там впадинами вся земля изрыта. Так подскакали к вражьему селу, Врагу послали вызова стрелу. А лучник-вестник, возвратясь в дружину, Сказал: «Врагами был я ранен в спину», И больше он не произнес ни слова, Упал с коня. Бил землю конь подковой. Отсутствовал в то время Уангур, Явился в бой брат младший — Хафтангур. Свои войска повел он в наступленье, Стальным мечом взмахнул с ожесточеньем. Батрадз в ответ на это, обозленный, Из ножен вынул меч свой закаленный. Лишь встретился с врагом Батрадз Стальной, Как и дружины их вступили в бой. Они друг друга копьями кололи, Не чувствуя в пылу сраженья боли, Без устали сражались целый день, Пока на землю не спустилась тень. Усталый Хафтангур щит опустил И отступить с войсками поспешил. А Уангур в вечерний этот час, Из дальнего похода возвратясь, Заметил, что старейшие села Несли к западзу мертвые тела. Спросил старейших он, луны бледнее: «Кто поле боя мертвыми усеял?» Старейшие ответили сердито: «Будь проклят ты за то, что мы разбиты. Своим злодейством ты навлек гнев нартов. Героев павших не вернешь обратно. С врагами биться мы не в силах боле, А завтра надо быть на бранном поле». Когда узнал могучий нарт стальной, Что возвратился Уангур домой, Он вестника к нему отправил снова. Промолвил войску Уангур суровый: «Бессильны мы. Пред нами враг могучий. Заплатим-ка дань крови нартам лучше, И в безопасности от них мы будем. Щит примиренья приготовьте, люди». Зарезали быков, столы накрыли, На кувд в знак мира нартов пригласили. Сиротам всем и неутешным вдовам Героев, павших в тех боях суровых, В оплату крови, пролитой в сраженье, Направили немало подношений.

КУВД БУРАФАРНЫГА

Когда Батрадз, сражавшийся геройски, В селенье нартов возвращался с войском, С отарами для дряхлых стариков И для сирот, и для несчастных вдов, С ним встретился у крепости старинной Бурафарныга старший сын с дружиной. И встречный воин дерзко закричал: «Эй, вы, младенцы! Где же ваш причал? Откуда вы? Коль ехать далеко, То с губ своих сотрите молоко. От ваших стад, хоть я вас не неволю, Но вам придется уделить мне долю». Батрадз могучий стал мрачнее тучи: «Удар меча — задаток самый лучший. А крови дань, что взяли мы для вдов, Сирот своих и дряхлых стариков, Мы первым встречным не вернем обратно» Фарныга сын тут вызов бросил нарту. Стрелу врага Батрадз перехватил И, вынув меч, врага им поразил. Потом свой меч проворно в землю вбил, Дубовые носилки смастерил, Врагам сказал спокойно: «Не взыщите, Носилки злополучные возьмите. Заботе вашей поручаю их». Вскочили нарты на коней лихих И полетели быстрою стрелой, Лес оглашая песней боевой. И скот был отдан вдовам, дряхлым старцам, Чтоб не пришлось им более нуждаться. Тогда Батрадз отправился к Сатане И снял с себя доспехи поля брани. Надел он шубу ветхую, арчиты, Заснул в гумне на сене, как убитый. Бурафарныг в то время пир устроил И молодежь вниманьем удостоил, А сам степенно поместился рядом Со стариками и Сайнаг-алдаром. Лишь только тост произнесли почетный, Как стук потряс тяжелые ворота И на пороге появился вестник. Застыли пировавшие на месте. Он от порога два шага отмерил, Сжав плеть рукою левой — знак потери. Во двор большой он ввел коня гнедого, А вслед за ним и скакуна другого Ввел под уздцы, с седлом, но без подпруг. Опомнились пирующие вдруг. Вот показались черные носилки. Покрытый черной буркой, на подстилке Лежал погибший от руки Батрадза. Убитого узнали гости сразу. И пир алдаров, что недолго длился, Мгновенно горькой тризною сменился. Погибшему западз соорудили, И с плачем горьким труп похоронили. А утром у гонца отец спросил: «Скажи, кто сына моего убил?» «Убийца из бораевского рода, — Гонец ответил. — С виду благородный. Глаза его, как сито, велики, Железные кувалды — кулаки, Имел не зубы, а клещи тот встречный, Холмов булатных крепче были плечи. Домой он ехал, песни распевая И никого ничем не задевая. Твой сын ему дорогу преградил И дерзким словом первый оскорбил». Тогда сказал хозяину Сайнаг: «Нет, не погибнет от стрелы твой враг, Убить его возможно только ядом На южных склонах ползающих гадов». Бурафарныг созвал своих людей, И принялись они за ловлю змей. И вот корзины доверху набиты Тяжелым грузом, скользким, ядовитым. Тогда гонцов хозяин разослал, Чтоб каждый вестник всех оповещал. «Снимаю траур и прошу в мой дом Друзей и тех, кому я был врагом. Все приходите на веселый пир, Таких пиров еще не видел мир». Тут нартов хлынули живые реки. Здоровые, больные и калеки — Все собрались на этот кувд великий. Из дальних стран явились и малики. Задумано все было хорошо. Один Батрадз на пиршество не шел. Бурафарныг, пылая жаждой мщенья, Послов отправил в нартское селенье. И чтобы вдруг не получить отказа, Направил и невестку он к Батрадзу: Нарт женщине не может отказать. Батрадз пришел, чтоб с ними пировать, Бурафарныг, застыв от черной злости. С притворной лаской преподносит гостю Искусно разрисованную чашу: «Пей, нарт, до дна во имя дружбы нашей!» Склонился нарт над чашею своей, Усов концами он коснулся змей. Исколотые острыми усами, Они Батрадза испугались сами, На дно нырнули и свернулись там. А смелый нарт всю чашу осушил И, кинувши лжецу, проговорил: «Благодарю тебя за угощенье. Твой сладкий ронг я выпил с наслажденьем. Ну, а теперь, хозяин, будь смелей И сам отведай ядовитых змей». Бурафарныг был посрамлен пред всеми, А нарт, смеясь, пошел в свое селенье. С тех пор при срыве всяких дел нечестных Ответ дают пословицей известной: «Затея эта провалилась мигом, Как провалился пир Бурафарныга».

КАК СОСЛАН ВОЗВРАТИЛСЯ К НАРТАМ

Вернувшись с кувда, от Бурафарныга, Батрадз помчался к пастуху на выгон. «Пришел к тебе как гость, издалека, Овечьего отведать молока. Я выпил ронг, отравленный злодеем, Змеиный яд хочу запить скорее». С гостеприимством был пастух знаком, И напоил он гостя молоком. И нартом был обычай соблюден — С ровесником затеял игры он. Играли, пели и, шутливо споря, Пришли на берег голубого моря. И там, где волны скалы берегут, Загнали на ночь всех овец в закут. И, приготовив из травы постели, Ночному сну предаться захотели. Едва сомкнули юноши глаза, Как над землею пронеслась гроза, И белой пеной закипело море. Тогда из пены на морском просторе Внезапно выплыл мальчик огнеокий, За ним второй плыл на волне широкой. Тот мальчик огнеокий был Сослан, Второй, которого волна несла, — Сын Хуандона, юный Урагом, Резвившийся всю жизнь на дне морском. Они на берег вышли и смеются, Их голоса в ущелье раздаются: «Эй, пастухи! Вставайте-ка скорее, Берите вы хлопушки и свирели». Тогда пастух Батрадзу прошептал: «Пойдем к донбетрам, если не устал. Я издавна с их играми знаком, И время мы неплохо проведем». Тут к мальчикам пошли они навстречу И в играх с ними провели весь вечер. На берегу резвились, громко пели, Играли вдохновенно на свирелях. Веселью их и звукам песни внемля, Сам Месяц сына к ним послал на землю. Примчался быстро на рогах оленьих И сын Афсати из лесов в то время. Баргуна сын вдруг прилетел стрелой, Измерив взором весь простор морской, И заиграл он на своей свирели Не хуже тех, чьи песни здесь звенели. И этим песням голос эха вторил. К ним сын Фалвара опустился вскоре, Веселый и неугомонный мальчик; Со сверстниками он играет в альчик. А с высоты, что головы кружила, Со звездных гор смотрел сын Уацилла. Спустился тоже он на берег моря, Веселой песней юным песням вторя. Когда собрались юноши гурьбою, Повеселело небо голубое, Проснулись звери, прилетели птицы И в общей пляске начали кружиться. В проворный пляс пустились вслед за ними Песок и камни с волнами морскими. И стаи рыб пришли тогда в движенье, Резвясь всю ночь под музыку и пенье. С тех пор те мальчики всегда дружили, На берег моря часто приходили, И берег моря оглашался пеньем, И не было конца увеселеньям. Об этих играх, смелых и веселых, Весть разнеслась по дальним нартским селам. К поляне молодежь стекаться стала В неделю раз из каждого квартала. Играют в кен, и в альчики, и в бат, Живой игрою сердце веселят. Из молодежи выделялись трое, Как самые отважные герои. Для пастуха, Батрадза и Сослана По ловкости не находилось равных. Играющие лук и стрелы взяли, В стрелометанье состязаться стали. Всю молодежь собрав, Батрадз кричит ей: «Кладем втроем мы шапки и арчиты Здесь на скале. Попробуйте их сбить, Чтоб нас в стрельбе из лука победить». Был принят вызов. Полетели стрелы. Их было столько, что в глазах темнело. Но в цель они никак не попадали, Как будто их на зло заколдовали. Одни, не долетев, в траве лежали, Другие далеко перелетали. Противников же шапки и арчиты Стрелой мгновенно были все пробиты. Все проигравшие к себе домой Вернулись с непокрытой головой. Бредя по улице села смущенно, Они случайно встретили Сырдона. Тот их спросил: «Что приключилось с вами, Что вы чужими смотрите глазами? Без шапок вид у вас осиротелый». Тут рассказали те, в чем было дело, Какое с ними приключилось горе В игре с тремя героями у моря. Сырдон сказал: «Не унывайте, дети, Случается и худшее на свете. Сейчас идите спать, а утром ранним Просите вы совета у Сатаны. Она мгновенно все узлы развяжет И верный путь к победе вам укажет». И юноши послушали Сырдона, Пошли к Сатане, к играм благосклонной. Пришли они и так сказали ей: «О лучшая из нартских матерей, Пришли к тебе мы с просьбою одной. Как поступить нам? Будь для нас родной. Уже не раз на игры бардуагов Ходили мы с обычною отвагой. Вчера с позором мы вернулись с поля. Там состязались с нами три героя, Их стрелы наши шапки прострелили И нашу обувь в клочья обратили. Из моря вышел мальчик, с солнцем схожий, И одолеть его никто не может. Как искупить нам наш позор нежданный, Ты научи нас, мудрая Сатана». Сатана улыбнулась и сказала: «Тот мальчик — нарт, он нашего закала». «Раз так, пойдем к нему мы с этой вестью, Чтобы отныне жил он с нами вместе. К земле отцовской мы его вернем». «Нет, солнышки, он не покинет дом, Из моря никогда не выйдет он, Навеки жить он в море обречен, Пути на сушу для него закрыты. Но если Урызмаг наш именитый Наутро выйдет вместе с вами в путь, Сослана к нам вы сможете вернуть. Не думая о шапках и арчитах, Как можно лучше отточите бритву. Когда придете вы на берег моря, То Урызмага, тихо и не споря, Начните брить вы левою рукой И стороной не острой, а тупой. Не выдержит Сослан. Быстрее ветра Покинет он своих морских донбетров И выплывет, чтоб научить вас брить. Вот тут-то вы должны его схватить И голову слегка ножом поранить. Тогда о море думать он не станет И будет принужден сухим путем Вернуться снова в нартовский свой дом». И юноши, прослушав наставленье, Прохладным утром вышли из селенья. Нарт Урызмаг, весть получив о сыне, Шел вместе с ними к волнам моря синим. Был пройден путь, что нартам так знаком. И вот они на берегу морском, Брить Урызмага начали не просто — Тупою стороною бритвы острой. По очереди Урызмага брили, А сами за морской волной следили. Заволновалось в это время море, И вышел мальчик с пламенем во взоре. На юношей взглянув, он закричал: «Эй, вы, пришельцы, кто вас обучал? Что сделал вам несчастный человек? Не видели вы бреющих вовек Иль бритву в руки никогда не брали?» А юноши спокойно отвечали: «Один — умен, другой — еще умнее. Один — силен, другой — еще сильнее. Коль не умеем, научи нас брить». Вторично гость не дал себя просить, Он к Урызмагу поспешил скорее, Чтоб пристыдить неловких брадобреев. Но не успел и бритвы взять у нартов, Как в голову он ранен был внезапно. Он, раненый, не мог нырнуть в пучину, И юноши вернули нартам сына. Идут домой, ведут с собой Сослана, Рожденного скалою мальчугана. Ведут в село, в бораевский квартал, Чтоб каждый нарт в нем нарта опознал Бораевы же всей своей семьей Устроили Сослану кувд большой. Селенье все на этот кувд созвали, Старейшин к небожителям послали. И бардуаги, полные веселья, Пришли на пир с обильным подношеньем. Сын Уацилла к ним пришел с сохой, Ячмень с пшеницей сыпал им горой. И мельничные жернова донбетры Несли с собою, чтоб связать их с ветром. Пришел Фалвара с жирными бычками, А сын его — с лихими скакунами. Уастырджи — с кольчугою булатной, Курдалагон принес мечи и латы. Владыка туч явился с серой буркой, Владыка грома — со стрелой и луком, Сын Бардуага — с бороной дубовой. И, поздравляя нарта с жизнью новой, Осыпали подарками Сослана. А радовалась больше всех Сатана.

АЦАМАЗ — СЫН УАЗА

Средь черных гор, куда проникнуть трудно, Жила в светлице гордая Агунда. Сайнаг-алдар, алдаров всех сильней, Души не чаял в дочери своей. Когда она, неся кувшин из меди, Шла к роднику, казалось это лебедь По озеру волшебному плывет, Чтоб красотою поразить народ. Сюда, к горе, что называлась Черной, Шли толпы нартов по тропинкам горным. Но, гордая душой, на нартов смелых Красавица Агунда не глядела. О, сколько было — вспомни молодежь — В пути воловьих стоптано подошв У бедных сватов, шедших из селенья, Чтобы невесте сделать предложенье. Они лишь время проводили даром, Пытаясь сватать дочь Сайнаг-алдара. И Ацамаз — сын славного Уаза— Ее красой был околдован сразу. Как опьяненный, целые недели Играл в лесу на золотой свирели. Над черною вершиною горы Светлело небо от его игры. Он вспоминал, играя, каждый раз, Как умирал его отец Уаз, Как завещал ему любовь святую — Свою свирель, как солнце, золотую. И вспоминал, как остальным двум братьям Он уступил все земли без изъятья, Как уступил богатые стада, Чтоб овладеть свирелью навсегда. С тех пор в лесу, среди кремневых скал, Он на свирели золотой играл. И вот однажды на скале крутой Он заиграл, как не играл никто. Под переливы золотой свирели В глухом лесу раздались птичьи трели. Ветвистые рога закинув вверх, Олени в пляс пустились раньше всех. За ними следом серн пугливых стаи Пустились в пляс, над скалами взлетая. И черные козлы, покинув бор, Спустились к турам круторогим с гор И в симд стремительный пустились с ними. Проворней пляски не было доныне. Не утерпели зайцы и лисицы И на полянах начали резвиться, И понеслись, средь свежих трав мелькая, Друг друга в легком беге обгоняя. Играет нарт, пленяет всех игрой. И звук его свирели золотой Достиг Полночных гор, в берлогах теплых Медведей разбудил нерасторопных. И ничего не оставалось им, Как заплясать свой неуклюжий симд. Цветы, что были лучше всех и краше, Раскрыли солнцу девственные чаши. Из дальних ульев утренней порою Летели пчелы к ним жужжащим роем. И бабочки, вкушая сладкий сок, Кружась, с цветка порхали на цветок. И облака, чудесным звукам внемля, Роняли слезы теплые на землю. Крутые горы, а за ними море, Чудесным звукам стали вторить вскоре. И песни их со звуками свирели До ледников высоких долетели. Лед, обогретый вешними лучами, Вниз устремился бурными ручьями. В ответ на звуки песни вдохновенной Агунда, позабыв завет священный, Отбросила в волненье рукоделье, Плененная волшебною свирелью. Подумал Ацамаз: «Что приключилось? Ужели сердце у нее забилось, Что вдруг она при белом свете дня Стоит одна и слушает меня?» Она ж сказала: «Юноша прекрасный, Ты душу отдал песне сладкогласной. Живи на радость матери своей, Будь вечным светом для ее очей! О ты, стоящий на скале крутой, Утешь меня свирелью золотой. Хочу я ею овладеть навек, И буду я тогда счастливей всех». Но нарт влюбленный не ответил деве, Он о скалу свирель ударил в гневе. Свирель со стоном жалобным и громким Мгновенно разлетелась на осколки. Навек простясь с любимою свирелью, Домой он шел, шатаясь, как от хмеля. А гордая красавица Агунда Спустилась со скалы в одну секунду И собрала осколки золотые, Для Ацамаза бедного — святые. Ударила их войлочною плетью, Соединила вмиг осколки эти. Теперь уже красавица Агунда Одна владела той свирелью чудной. Закутав в шелк, она ее под утро Запрятала в ларец из перламутра. Шел Ацамаз, печалью злой объятый, В свой дом родной, в селенье славных нартов. Вдруг видит он Уастырджи и Сафа. Обрадовался юноша, узнав их. И видит он, как в тишине звенящей От их коней исходит свет слепящий. Два всадника, как будто ждал их пир, С улыбкою оглядывали мир. Бештау слева в снеговых сединах, А впереди — широкая равнина. Завидя Ацамаза, как пред другом, Остановили всадники авсургов, И крикнули они ему, смеясь: «Куда бредешь ты, славный Ацамаз? Что так печален? Молви, не тая. А где свирель волшебная твоя?» «Да славьтесь вечно, сердцу дорогие, Надежда нартов, зэды все святые! О кто пойдет по этим горным скатам, Любя меня, к Сайнаг-алдару сватом? О мог бы согласиться ты, скажи, Быть шафером моим, Уастырджи? И Сафа шафером иметь мне лестно. И остается зэдам поднебесным Всем дружками моей невесты быть. Тогда б вовеки я не стал тужить». Ответили ему святые дружно: «Все сделаем мы для тебя, что нужно. Ты ж извести друзей своих о том, Что будем помогать тебе во всем». И сын Уаза, славный Ацамаз, Совет их добрый выполнил тотчас. Через неделю, затаив тревогу, Он выехал с друзьями в путь-дорогу. С ним на своем Арфане ехал рядом Созырко-нарт с открытым, ясным взглядом. Они неслись, горя от нетерпенья Вручить друзьям на свадьбу приглашенье. Дома друзей — в местах непроходимых: На Уазае — Сафа их любимый, На Адайхох — Афсати, царь лесной, Фалвара был за Кариу-горой, На Уарыпп — Уастырджи священный, Что в бурке белой ходит неизменно. Заехали, святых всех уважая, К владыкам облаков и урожая, И, к лицам их не подымая глаз, Сказали им, почтительно склонясь: «Не огорчите нас своим отказом Быть дружками на свадьбе Ацамаза». На сватовство собрались все святые, И ангелы, и жители земные. К владыке черных гор спешат недаром, В обильный дом спешат к Сайнаг-алдару. Как старший, Сафа шел белобородый, За младшего — Афсати благородный. На удилах лучи горят златые, И совещаются в пути святые: «Коль и теперь Сайнаг-алдар упрямый Отказ пошлет уклончиво иль прямо, Что нам тогда указано судьбой? Без девушки уедем ли домой?» Ответил так Уастырджи священный, Что в бурке белой ходит неизменно: «Я, шафер сына славного Уаза, Скажу вам прямо: если только сразу Сайнаг-алдар на просьбу «да» нам скажет, То хорошо, а если он откажет, Упрется, станет нам противоречить И дочери он не пойдет навстречу, Не станем слушать мы его речей, Пусть он простится с дочерью своей». «Но ведь скала, — сказал тогда Афсати, — Так высока, что сил у нас не хватит Красавицу похитить у отца. К скале с какого подойти конца?» А Сафа так владыке облаков Сказал: «Прошу, не будь ко мне суров. Дай облачко одно мне покрупнее, И мы тогда увидим, кто сильнее: Сайнаг-алдар надменный или я, Скала стальная или мощь моя. Я слов на ветер не бросаю даром. И увезем мы дочь Сайнаг-алдара». Афсати быстроногий, царь лесной, Уже земли не чуял под собой: «Мужчиною всегда во всем быть надо, Я сам оленей отберу от стада, В серебряную их впрягу телегу, Удобную для быстрого побега». «А я, — промолвил добрый зэд полей, — Тогда вперед помчусь стрелы быстрей И буду вам указывать дорогу, Чтоб вы забыли про свою тревогу». Фалвара мудрый так сказал тогда: «Я предоставлю вам свои стада». Так, не заметив, как мелькнули дни, К скале стальной приблизились они И соскочили радостно с коней Под черной грушей, средь густых ветвей. И бурки, что белей снегов пушистых, Уже лежали на траве душистой. Расположились дружки на просторе; Играет ветр прядями их бород. От старого алдара вышло двое, Чтоб, как гостей, приветствовать героев. Гостей хозяин встретил на пороге, Почтительный, но сдержанный и строгий. Он — с тонким станом и широкоплечий, В прекрасной шубе из отборной шерсти, В руках его серебряная палка. «Прошу вас в дом. Для вас добра не жалко. Должно быть, утомились вы в пути?» И просит он их в горницу войти. Уастырджи и Сафа, как все гости, Садятся на диван слоновой кости И дело начинают излагать: «О ты, который может все понять, Чье сердце — клад, чьи мысли глубоки. Мы, сваты, просим у тебя руки Красавицы твоей для Ацамаза, Для сына достославного Уаза. У сватов долг висит ведь на плечах, Святая правда в искренних речах. Никто не вымолвит плохого слова О сыне нарта нашего родного. Уаз был лучшим и храбрейшим нартом, И сын его — из молодежи знатной, Он на свирели лучше всех играет, И баранту свою он охраняет, Он каждому из нас, как брат родной, С широкой благородною душой. Ты милость нам большую оказал бы, Когда просящему не отказал бы». «О знатные и дорогие гости, На прошлое мне стоит взгляд лишь бросить, Чтоб вам сказать: сегодня лучший день, Его вовеки не коснется тень. Как вам угодно действуйте. На речи Столь справедливые как я отвечу? Но вы поймите. Именем святого Прошу взглянуть на старика больного. Нет у меня и тени прежней силы, Я подошел к преддверию могилы, Зима моя меня сразила сразу, Размякли кости, помутнел мой разум. К могиле темной приближаюсь я, Мне заменяет солнце дочь моя. Скажите, сваты, правду до конца, Как ей покинуть бедного отца? И очень молода она к тому же, Чтоб думать ей о свадьбе и о муже». Святые не ответили ни слова На речь отца и в путь собрались снова. Хоть речь его казалась им жестокой, Они ушли, не высказав упрека. С бровями в стрелку, стройная Агунда Отца спросила об ответе мудром. Узнав, что он отказом им ответил, От ярости забыла все на свете. Нахмурив брови, вышла из светлицы, Была подобна разъяренной львице. Сказал отец, увидя этот гнев: «Да ты упрямей всех упрямых дев И, видно, полюбила молодца, Коль позабыла бедного отца. Его свирель тебя навек пленила, Еще сильней певца ты полюбила. Не зря осколки золотой свирели, Что при паденье жалобно звенели, Запрятала ты в свадебный сундук От черных глаз и посторонних рук». Когда вторично появились сваты, Прося за Ацамаза, как за брата, Сайнаг-алдар уже не возражал И дочери благословенье дал. Послал гонцов он к нартскому народу, Звал молодых и звал седобородых, Чтоб чашу ронга поднести к устам. Но вот расселись гости по местам. Был мудрый Сафа с белой бородою Единодушно выбран тамадою. Напитков было больше, чем воды, А кушаний несчетные ряды. И тура рог для них бокалом был, Не отрываясь, каждый брагу пил. Ломились фынги от оленьих туш, Ешь сколько хочешь, достославный муж! Но нет у них веселья кутежей, И вместо песен слышен лязг ножей; А сердце сытого взывает к песне. Тогда Сайнаг, что всех владык известней, Решился Ацамазу так сказать: «Что ж не играешь, мой почтенный зять, Ты на свирели звучной и прекрасной, Что овладела девой полновластно?» И Ацамаз, томясь, с душевным жаром Осмелился сказать Сайнаг-алдару: «Давно уже забыл я эти трели, Свою игру на золотой свирели. Свирель свою в каком-то злом угаре В тот грустный день я о скалу ударил. На мелкие куски она сломалась». Тогда Агунда тихо засмеялась И тотчас принесла свирель, ликуя, Свирель, вдвойне для сердца дорогую. И вновь раздались звуки песен разных, У молчаливых был язык развязан. И, как обычно на пирах веселых, Бывающих нередко в нартских селах, У круглых фынгов кушаний отведав, В ладоши гости хлопали победно. И начал танцевать один из младших Особый танец на заздравной чаше. Ковер цветной был постлан во дворе. Все отличались в плясках и в игре. И длились эти танцы и игра С утра до ночи, с ночи до утра. Когда же стол покинули, то скоро Живою цепью двинулись за горы. А дружки свадебные Ацамаза Ведут невесту в золоте, в алмазах, Несут с собою множество добра. Коляска вылита из серебра, Ее везут рогатых семь оленей, Что дал Афсати из своих владений. А дальше едет семь повозок чудных, В них впряжены выносливые зубры. Они везут приданое невесты В ущелье тесном, среди гор отвесных. Был шафером Уастырджи святой, Нарт Урызмаг по старшинству — второй, А мудрый Сафа, озаренный солнцем, Летел вперед. Он был знаменоносцем. На скакуне — владыка облаков. Как гром небесный — цоканье подков, Как молнии — блеск смертоносных копий, А след копыт — бесчисленные топи. Мужи, известные своей отвагой, В селенье нартов дочь везут Сайнага. Приехав в дом невестою желанной, Она склонилась молча пред Сатаной. И начался у нартов снова пир, Веселье, танцы, праздник на весь мир.