Нарушая правила
Шрифт:
По телу прокатилась дрожь. От макушки до пят охватило волнение вперемешку с предвкушение. Безумие, Вика! А с другой стороны — почему бы и… да!
— Ренат, ты уже выехал в аэропорт? — басит в трубку отец.
Я включаю поворотник, перестраиваясь в крайний левый ряд, и только тогда кидаю:
— Уже минутах в сорока от него. Что-то стряслось?
— Уделишь пять минут старику? Есть разговор.
— Ну, если только пять, — перехватываю телефон другой рукой, бросая взгляд
— Надолго я тебя не задержу, не переживай.
— Окей.
— Встретимся в кафе, адрес скину сообщением.
— Принял.
Отбиваю вызов, на телефон тут же падает смс с геолокацией. Навигатор показывает десять минут езды — плюс-минус. Сойдет. Тем более мне по пути.
Интересно, что за разговор на «пять минут» у отца ко мне утром первого января? По поводу нас с Ясноглазой? Если он собрался устроить мне очередную головомойку — даже слушать не стану. Сутки на ногах, в растрепанных чувствах, мне не до его нравоучений.
До кафе, где отец назначил встречу, долетаю даже быстрее, чем пророчил навигатор. Паркую машину и выхожу из тачки. Игорь Антонович уже на месте. Сидит у дальнего столика с чашкой кофе.
Я отмахиваюсь от официанта, выскочившего мне наперерез с меню и падаю напротив отца, даже не снимая куртки. Времени реально в обрез.
— Привет, пап.
— Привет, сын.
Пожимаем друг другу руки. Со стороны посмотреть — как не родные. Однако у нас никогда не было по отношению друг к другу особо теплых чувств. Есть и есть. Может, оно и хреново, но такой формат отношений у нас не за день выстроился. Годы взаимных обид делают свое дело.
Не вовремя на ум приходит разговор с Ясноглазой, случившийся в пороге. Дети. Возможно, и я очень на это надеюсь, у нас тоже скоро будут дети. Ладно, если не скоро, то точно «однажды». До сегодняшнего утра я так далеко даже не думал, но сейчас понимаю, что хочу. Готов. Я точно знаю, что буду хорошим батей. А Вика самой лучшей в мире мамой нашему сыну. Или дочке? Да все равно. Можно сразу двойню…
— Надеюсь, Виктория до тебя добралась вчера? — интересуется отец с легкой улыбкой.
— Добралась. Спасибо, — говорю искренне, понимая, что, если бы он не вмешался, вряд ли бы Ясноглазая решилась на свой отчаянный «побег». Даже и при участии Розы.
— Без проблем.
— С ее отцом будут проблемы?
— Ай, — отмахивается генерал, — побрюзжит, помыкается и прижмет свой политический зад. Он знает, что со мной связываться опасно. Марк, может, и с гнильцой, но за свою шкуру трясется. Ему сейчас скандалы не нужны.
— Может, мне надо было самому с ним переговорить, как считаешь?
— Не сейчас. Пусть остынет.
— Ладно, — киваю. — Понял.
Мы замолкаем. Часики тикают. Отец тянется к чашке с кофе, я оглядываюсь. Так, чисто чтобы занять чем-то повисшую неловкую паузу. Сложно не заметить витающее между нами напряжение.
В кафе уютно, но совершенно пусто. Не удивительно. Утро первого января. Странно, что оно вообще сегодня работает. Бармен вон у стойки носом в кофемашину клюет, а официанты явно были
— Так, — тяну, когда пауза затягивается, — ты об этом хотел поговорить? О нас с Викой?
— Не совсем. Но если тебе есть, что мне по этому поводу сказать — всегда готов выслушать.
— Нет. Кроме того, что я люблю ее, вряд ли тебе что-то нужно знать еще о наших с Ясноглазой отношениях, — звучит довольно резко.
Отец кивает потеряно.
— В общем, пап, опаздываю, — делаю движение, собираясь встать. — Я пойду.
Отец почесывает подбородок и тормозит своим:
— Ренат, сынок, я хотел сказать… — замолкает.
Да, ему, как и мне, не особо даются красивые речи. Косноязычие — это у нас семейное. Но меня удивляет другое. Не заминка отца, а прозвучавшее из его уст «сынок». Совсем не свойственная ему манера обращения. Тем более ко мне.
Сажу свою задницу обратно на стул:
— Что ты хотел сказать?
— Наверное, пришло время решиться уже, — явно чувствует себя неловко Игорь Антонович.
— Решиться на что?
— Попросить у тебя прощения, — наконец-то перестает гулять взглядом по улице за окном генерал Шевченко, поднимая на меня взгляд. По его глазам никогда не понять, что творится у него в душе. Многолетняя выучка держать лицо в любых обстоятельствах и сейчас не дает сбой. Однако что-то в тоне папы настораживает. Надломленность может?
— Прощение? — развожу руками. — За что?
— За то, что бросил вас с матерью, когда ты так во мне нуждался. За то, что тебя бросил. Я сожалею. Я должен был повести себя по-другому. Знаю.
За грудиной давит. Я выдыхаю, откидываясь спиной на спинку стула.
— С чего ты сейчас решил завести этот разговор?
— Вчерашняя ситуация с твоей Викой напомнила мне, какой я был молодой и глупый в твоем возрасте. Мозгов заделать ребенка хватило, а стать достойным отцом — нет. Не хочу, чтобы ты повторил мою судьбу.
— Никогда, слышишь? — обрубаю жестко. — Как бы не сложились наши отношения с Викой, если у нас будут дети, у них все равно будет два родителя. Мать и отец, которым они одинаково будут нужны, — говорю, вполне отдавая себе отчет в том, что бью отца по больному. Но из меня так и рвется давняя, закостенелая обида.
Папа кивает:
— Мы с твоей матерью не смогли сохранить брак, но это не значит, что ты был мне не нужен. Я просто сглупил, Ренат.
— Сглупил? — ухмыляюсь. — Ты ушел. Молча. Я все понимаю, если у вас с матерью не было чувств, развод логичен. Но вопрос-то не в этом, верно? Ты вычеркнул из своей жизни не только ее, но и меня. Представляешь, каково было мне? Мелкому пацану, который искренне не понимал, что он сделал в этой жизни не так? За что родной отец от него отвернулся?
— Тут скорее уместен вопрос «почему». Потому что я идиот, — вздыхает отец. — Я уже двадцать лет ненавижу себя за это, поверь. Не в моих правилах обнажать душу и говорить о чувствах, но я правда сожалею. Я должен был завести с тобой этот разговор уже очень и очень давно, не доводя наши отношения до такого состояния.