Нарушая приказы
Шрифт:
– Наш пострел везде успел.
Фельдмаршал так и не простил Андрею, что тот увел у него прачку, на которую старый ловелас успел в далеком тысяча семьсот втором году глаз положить.
Особенно Золотарева поразило то, что в Преображенском полку был свой Андлар. Пока, эстонец был в Европе, Петр повелел во всех полках иметь данные для шары. Использовали их для разведки. Именно с Андлара и были в свое время замечены шведские войска, двигавшиеся к Стародубу. Золотарев выпросил разрешение у полковника подняться на нем несколько раз в небо и оглядеть окрестности.
Числа восемнадцатого октября прибыли
Эстляндец вошел в шатер и занял место в углу за столом. Сейчас в ему нужно было слушать диалог с Войнаровским, да еще и конспектировать, для истории беседу. Меншиков посмотрел на своего приятеля, а за последнее время они с Золотаревым даже сдружились. Неожиданно для себя Алексашка изменил об эстонце мнение. Даже подумал, что понял, почему Андрей пришелся по душе государю. Сел в резное кресло с вырезанным в спинке двуглавым орлом, не иначе подарок Петра, еще в первую свою встречу отметил граф.
Вслед за ним вошел казак. Андрей удивился тому, как Войнаровский принарядился для встречи, стараясь таким образом пустить пыль в глаза. Да вот только ни Золотарева, а уж тем более Меншикова таким видом не поразишь. Андрей встречал бизнесменов и покруче.
Казак снял с головы бархатную шапку, обнажив лысую голову с чупрыной, замотанной за левое ухо. Поклонился в пояс.
Золотарев оторвался от бумаги и стал его разглядывать. Разодет, что, Боже, твоя воля! Золото и серебро! Жупан на казаке красного сукна, по всей видимости самого дорогого, широкие суконные синие штаны, нависающие на перед красных сафьяновых сапог с загнутыми носками. Лядунка, перевязь и даже сабля, что болтается с боку, при этом чуть ли не земли касается, золотые. Взгляд у пана гордый, такому палец в рот не клади – всю руку откусит.
– Что же гетман не приехал? – поинтересовался Меншиков.
– Гетьман при смерти. Поихав у Борзну причещаться, – произнес Войнаровский.
– Сия о нем весть сильно меня опечалила, – произнес Алексашка, делая вид что жалеет старого гетмана, – первое тем, что не получится его видеть, а он зело нужен был здесь. – вздохнул, – жаль такого доброго человека. А теперь ступай – располагайся.
Племянник Мазепы ушел. Алексашка посмотрел на Андрея.
– Ну, что думаешь, граф?
– Хитрит старый лис, ой хитрит. Не желает вести войска. Пиши Петру об измене. Теперь доказательств достаточно.
– Верно говоришь, граф. Ох, верно. Бери бумагу и пиши.
В тот же вечер гонец с письмом к Петру Великому покинул ставку, а на следующий день, «не простившись», ушел по-английски, сказал потом Петру Золотарев, уехал к Мазепе и Войнаровский.
– Может с гетманом решил проститься, – предположил Меншиков в разговоре с Шереметевым.
Фельдмаршал развел в сторону руки, что-то ему не верилось.
– Тебе бы проведать гетмана, – посоветовал Борис Петрович, – если это не измена, так хоть простишься с умирающим.
Утром двадцать третьего октября, не дождавшись гонца от государя, Меншиков с драгунами и двумя
До Борзина добраться не удалось. В дороге встретили полк полковника Анненкова. Офицер доложил Меншикову, что встретил гетмана направляющегося в Батурин.
– Мне его величество, – докладывал Александру Даниловичу полковник, – дало указание забрать из Батурина артиллерию Туда Мазепа, еще летом свез около семидесяти пушек. Близость шведов, направляющихся в Малороссию, беспокоит Петра Алексеевича.
Последние оправдания рухнули. Меншиков больше не сомневался, что это измена. Оставалось только одно – дождаться письмо от государя. Интересно поверит ли монарх старому приятелю – Алексашке?
К Батурину подошли вечером двадцать шестого октября. Александр Данилович заставил разбить лагерь и повелел отправить парламентеров в город, давая тем самым Мазепе последний шанс исправить свою ошибку и вновь перейти на сторону Петра Великого.
Известия были неприятные. Мазепа оставив в Батурине гарнизон из четырех сердюцких полков, бежал.
– Опоздали, – прошептал Алексашка, глядя на Шереметева и Золотарева, – опоздали. Ну, и где теперь этот изменник? – воскликнул он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Мазепа со старшинами и двумя тысячами казаков идет навстречу с Карлом, – проговорил Андрей, и заметил, как удивленно посмотрел на него Борис Петрович.
– Наверное, – согласился Светлейший, посмотрел на Шереметева и добавил, – граф знал что Мазепа предатель. Пытался меня предупредить, я с ним согласился, но вот убедить в этом государя, увы, не смог.
– Я думаю, ваше сиятельство, – проговорил фельдмаршал, –нужно отправить гонца к Петру.
– Так и сделаем, – согласился Александр Данилович, – переговоры с крепостью поручим, он оглядел присутствующих, – Голицын и Золотарев. Граф Андрей, ты должен убедить полковника Чечеля, чтобы он сдал город. Вояка он не плохой и не хотелось бы его терять. Сейчас же садитесь, будем писать письмо Петру.
Андрей пошел к столу. Достал бумагу и приготовился.
– Пиши.– Проговорил Меншиков. – Государь должен доложить тебе о измене гетмана твоего – Мазепы Ивана Степановича. Ибо изменил он тебе и поехал до короля шведского, чему явно есть причина и то, что племянник его Войнаровский, будучи при мне в двадцать второй день сего октября, в самую полночь, без ведома и с нами не простясь, к нему уехал, и с того времени ни о чем он, гетман, не отзывался.
Далее описывалось, что Мазепа вселил в народ свой озлобленность к государю московскому.
В тот же вечер уже второй гонец мчался к Петру.
– Шведам нужно спешить к Батурину, да и нам медлить с взятием города не стоит, – проговорил на следующий день утром Меншиков, обращаясь к Золотареву. – После того, как мы с Петром двадцать восьмого сентября сего года разбили корпус Левенгаупта, под деревней Лесной, у шведов почти не осталось запасов. Поэтому и спешат эти изнищалые и изголодалые солдаты к Батурину, где им их верный, – тут Алексашка плюнул в промерзшую землю, – пес шелудивый – гетман Мазепа, приготовил зимние квартиры. – Меншиков на секунду задумался, – а еще пушки, порох и конечно запасы продовольствия. Светлейший князь вдруг предложил Андрею сесть в соседнее кресло.