Нарушение правил или Еще раз и Шерлок Холмс, и Зигмуд Фрейд, и многие другие

Встречное движение «реально» жившего человека и «вымышленного» персонажа стремительно, чему способствует музеефикация, увековечивание их предметного мира, их частных «прижизненных» музеев. В настоящее время число посетителей Музея Шерлока Холмса на Бейкер стрит 221b в Лондоне, пожалуй, превышает число таковых в Музее Фрейда на Марисфилд гарденз, 20 в Лондоне. Предметный мир Фрейда представлен огромной библиотекой, собранием древностей, фотографиями, репродукциями, кушеткой, креслом и т. д. На Бейкер стрит мы видим не менее реальные вещи: скрипку, на которой играл Шерлок Холмс, склянки, в которых он смешивал препараты, карты местностей, которыми он пользовался, книги, которые он читал, трубки, которые он курил, трость, которую он брал с собой, парик, который изменял его внешность, книги, которые он написал, стакан, из которого он пил, саквояж, с которым он покидал свой дом-музей, кресло, в котором он отдыхал, картины и фотографии, которые он разглядывал, перо, которым он писал, лупу, которая помогала ему различать детали и т. д. Нужно сказать, что первые изображения жилища Холмса на Бейкер стрит, где он жил с 1881 по 1904 гг., появились в «Странде» еще в 1891 году. «Да, вот так они и сидели здесь, в этих креслах, Уотсон и Холмс», – забывшись, говорит мой друг.

Человек-Волк обращает внимание на особый интерес, проявляемый Зигмундом Фрейдом и Шерлоком Холмсом

к мелочам. Незначительные детали могут оказаться весьма существенными следами, ведущими к искомому. Искомое же – истории желания, разворачивающиеся в сновидениях, симптомах, ошибочных действиях, фантазиях, бредовых построениях, ложных показаниях, преступлениях – во всех этих нарушениях правил, правил, предписанных принципом реальности, заставляющим отложить получение удовольствия, отказаться от него, чтобы избежать наказания, чтобы угомонить на время приступающий страх.

Мелочь, нечто едва заметное, необходимо различить, увидеть, но прежде нужно признать значение ускользающей от взора детали: «– У вас поразительная способность замечать мелочи, – сказал я. – Просто я понимаю их важность», – ответил Шерлок Холмс своему другу доктору Уотсону. [3] Все важно для Фрейда в сновидении. Случайностей нет. Неважных вещей нет, «в качестве объекта внимания следует брать не сновидение во всем его целом, а лишь отдельные элементы его содержания». [4] Все важно для Фрейда в анализе душевной жизни пациента, в ходе которого жизнь эта разбирается на элементарные составные части, обнаруживающие элементы влечений в отдельности, в изолированном виде, [5] в связи с их напряжением, источником, целью и объектом.

Доказательство построенное на деталях, уже известное Артемидору, открывает Фрейду дорогу к толкованию сновидений, к значению, назначению и предназначению сновидения. Психоаналитик интерпретирует сновидение en detail, а не en mass. Именно эта процедура разложения сновидения на составные элементы ставит его в оппозицию большинству снотолкователей, что нарушает еще и правило категорического восприятия [Pragnanz]. [6]

Анализ предполагает расчленение сцены события. Фрагментация позволяет установить связь с другими сценами. Пересборка частей позволяет реконструировать их значение, (вос)создать его в контексте проводимой интерпретации. Однако, прежде части эти нужно различить, выявить, подметить. Детектив, идеальный детектив, как говорит Холмс, должен обладать тремя качествами: уметь наблюдать, на основе наблюдений строить выводы и обладать знаниями. В начале своей научной карьеры, в физиологической лаборатории Зигмунд Фрейд получает от своего наставника Эрнста Вильгельма Брюкке, пронзительный взгляд которого будет преследовать его даже во сне, практически тот же завет: наблюдать – делать открытия – строить теории.

Пристальный взгляд, внимательное наблюдение позволяют увидеть едва заметные следы. Это могут быть отпечатки исчезнувших пальцев, ступни ушедших ног, печать профессии на костюме или пепел выкуренной сигары. «Я написал несколько небольших работ. Одна из них под названием „Определение сортов табака по пеплу“ описывает сто сорок сортов сигарного, сигаретного и трубочного табака». [7]

Стоит оглядеть сцену еще раз. Стоит опросить свидетелей еще раз. Это «еще раз» должно дать отклонение от повторения. «Практика свидетельствует о том, что если допрашиваемый говорит неправду, то, как бы он ни готовился к ложным показаниям, предусмотреть все детали того или иного обстоятельства он не может и потому вынужден импровизировать их в ходе допроса. Вновь давая показания на том же допросе через некоторый промежуток времени или на следующем допросе, допрашиваемый обычно не может вспомнить детали своих показаний или старается „улучшить“ их. В результате обнаруживаются противоречия, подтверждающие, что допрашиваемый… дает ложные показания». [8] Нельзя дважды повторить одно и то же. И все же, повторение, стремление к точному воспроизводству показаний – подозрительно. Признак бессознательного, возможного бессознательного сопротивления вызывает подозрение. Частичная амнезия оказывается в большей степени правилом, чем феноменальная память: «забывание есть настолько естественное явление, что следователя должно настораживать не то, что свидетель или потерпевший, по его заявлению, забыл обстоятельства, а то, что допрашиваемый слишком легко сообщает подробности происшедшего довольно давно факта. Чаще всего это свидетельствует о заученных показаниях». [9] Однако, повторение истории, повторение сновидения может обнаружить новые детали, улики, пропущенные ранее: «рассказ пациентки при втором посещении не обнаружил противоречия с тем, что я услышал в первый раз, но те дополнительные детали, которые в нем содержались, разрешили все сомнения и трудности». [10]

Деталь (может быть) не важна сама по себе. Однако, она может выполнять роль прикрытия, маскировки. Она может отвлекать внимание от другой детали. Большое может прикрывать маленькое. Маленькое может прикрывать большое. Значение может смещаться. Деталь не существует изолированно, она указывает на другие детали, она дает показания не (только) о себе, но о других. Устанавливаются ассоциативные связи. Необходимо дать возможность свидетелю, пациенту, потерпевшему снять контроль за скольжением мысли по ассоциативным цепочкам – таково основное правило психоанализа, о котором

не должен забывать и криминалист: «нельзя перебивать свидетеля, торопить его, предлагать держаться „ближе к делу“. Нужно учитывать, что для некоторых людей… для восстановления в памяти какого-либо обстоятельства необходимо использовать ассоциативные связи, вспомнить предшествующие и последующие факты, отдельные моменты, увидеть и узнать какой-либо предмет, относящийся к событию». [11] Уже в работе с одной из своих первых пациенток, Эмми фон Н. (1889–1891), Фрейд понимает, что он ничего не добьется тем, что будет прерывать ее повествование; он понимает, что нужно слушать истории во всех деталях [in jeden Punkte] [12] от начала до конца. Необходимо разговорить человека, создать условия вербализации, обнажить ненаказующее пространство признания, в котором симптом утрачивает свою силу перед могуществом выговаривающего его слова. [13]

Движение от общего к частному указывает на метод: дедуктивный или аналитический. Поиск причин, движение от явного содержания к скрытому – цель науки со времен Аристотеля.

Результат может оказаться невероятным: «Сколько раз я говорил вам, отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался», [14] ведь «правдоподобие не обязательно для истинного, а истина не всегда правдоподобна […das Wahrscheinliche nicht notiwendig das Wahre sei und die Wahrheit nicht immer wahrscheinlich]». [15] Важны факты, и не важно тождественны ли связи между ними логике сознания, соответствуют ли они событиям в материальной реальности. Факты важны. «Дорогой Уотсон, проанализируйте факты, – сказал он с легким раздражением. – Вы знаете мой метод». [16]

Факт – деталь, событие, совокупность деталей, стечение обстоятельств, расположение объектов. Факт – основание науки, будь то материальная улика, психоделическое видение или (ф)акт высказывания типа «мир есть совокупность фактов». Факты, их чувственное восприятие становятся одним из оснований научной мифологии по меньшей мере со времен Френсиса Бэкона. Через два столетия, во времена, когда начинают писать Зигмунд Фрейд и Конан Дойль вера в научное знание окончательно утверждается в своих силах. Теперь, впрочем, эмпиризм, эксперимент, факты, следы, улики необходимо подлежат мыслительной переработке. Эмпиризм сходится с рационализмом. Науки умножаются. Зарождается психоанализ. Зарождается криминалистика. Ее развитию способствуют и Зигмунд Фрейд, и Конан Дойль. Можно предположить, что криминалистика появляется тогда, когда исследовательский интерес смещается с преступного деяния на личность преступника, на стремление осмыслить особенности человека-преступника, выявить специфику его поведения, его психологии. Одним из начал криминалистики становится опубликованная в 1876 году книга Чезаре Ломброзо «Человек преступный».

Криминалистика и психоанализ зарождаются приблизительно в одно и то же время в связи с попыткой понять психологию человека-невротика и психологию человека-преступника. [17]

Совершенно уместным может показаться вопрос, почему Фрейд не писал ни о преступлениях, ни о психологии преступника? [18] На этот вопрос можно найти, как минимум, четыре ответа:

во-первых, Фрейда интересует человеческая психика как таковая, психический аппарат человека и особенности его функционирования – Фрейд стремится создать не просто «невротику», но новую научную психологию, метапсихологию;

во-вторых, граница между невротиком и «просто несчастным» человеком размыта, более того, полиморфно-перверсивная конституция инфантильной сексуальности и стадийная история психо-сексуального развития предполагают запрограммированную комплексность и бесконечную вариантивность динамики психогенеза;

в-третьих, с 1897 году реальное преступление, реальное соблазнение, реальная травма уступают место бессознательным фантазиям, не в последнюю очередь на тему преступления, на тему преступного разрешения семейного романа, иначе говоря, реальное преступление отступает в психоанализе на второй план: «каждый» может убить, чтобы найти реальное основание для своей вины («констатирование того, что возрастание бессознательного чувства вины может сделать человека преступником, было неожиданностью, и все же это несомненный факт. У многих преступников, особенно у молодых, можно доказать наличие сильного чувства вины, которое существовало до преступления. Оно является, таким образом, не следствием, а мотивом преступления, как если бы ощущалось облегчение в возможности связать это бессознательное чувство вины с чем-то реальным и актуальным» [19] ), или, иными словами, согласно известной формуле Лакана «психоанализ дереализует преступление, не освобождая преступника от ответственности»; [20]