Наружка
Шрифт:
Приятно — это даже меньше, чем мило.
Странно, но мозг Кости оказался способным только фиксировать слова, различать их тональность и давать им оценку. А сам Моряшин по-прежнему сидел в оцепенении, глядя перед собой. На вздыбленной земле самым надежным для него оказался руль, за который и держался. Выпустишь — уйдет последняя опора. Зря Лагута сегодня так распорядился, пусть продолжалось бы все, как прежде…
Катина рука дотронулась до его щеки, погладила. Сначала хотелось отстраниться, затем прильнуть к ней, но Моряшин остался сидеть как сидел. Выручил
— У нас посадка.
Ему из строительной будки дворик перед офисом как на ладони, а из машины пока ничего не видно.
— Давай я поведу, — предложила Ракитина, резонно опасаясь за состояние Моряшина.
Но тот лишь поджал губы и включил скорость. Выкатились ровно, легко вписались в поток — не Москва — и привязались к «бээмвешке». Она вытянула их на ремонтируемый мост через Енисей, повела по закоулкам и в конце концов удостоила чести быть принятыми во дворе клинической больницы. К «БМВ» тут же подскочили парень с девушкой, заглянули внутрь, что-то докладывая.
— Я на опережение, — первой просчитала ситуацию Катя и узким тротуарчиком средь золотистых лип перебежала к центральному входу.
Интуиция не подвела ее. Гость вышел из машины, в сопровождении парня направился туда же. Катя, к этому времени получившая в гардеробе халат, прихорашивалась перед зеркалом, когда вошедших остановили:
— Молодые люди, у нас вход строго в халатах, — подняла руку, как шлагбаум, бдительная гардеробщица. — Вы в какое отделение идете?
Когда об этом же спросили Катю, она из вывешенного поэтажного списка назвала хирургическое — к послеоперационным пускают всегда. Объект же назвал сразу палату, заодно и поинтересовался:
— К нему сегодня приезжали, не знаете?
— Нет, такого еще не посещали. День только начался, милок.
Посетительницы от санитарок и медсестер отличаются тем, что набрасывают халат на плечи. Катя надела его в рукава и вслед за мужчинами прошла в радиологическое отделение. Задержала бродившую по коридору девочку, наговорила ей всяческих комплиментов про прическу и тапочки, но дождалась, когда отойдет от своего поста дежурная медсестра. Вмиг оказалась около ее столика со списком больных: фамилия, номер палаты. Мысленно поблагодарила медсестру за разборчивый почерк — «Байкалов Егор Никитович». И — снова к скучающей девочке. Кате привязаться языком, создать вокруг себя толпу — несложный опыт, а больной — все разнообразие…
— Возьми в работу еще одну фамилию, — встретившись во время обеда, передал Лагута больного Соломатину.
— Смотрите, зашьетесь в связях, сам объект не увидите, — порекомендовал Борис.
Лагута даже опустил ложку в тарелку с борщом. Но про-, молчал. Простительно для первого раза. Он же не вываливает массу номеров машин, приезжавших в офис, адреса банков, которые посетил объект. Все это в анализе, а сейчас — конкретный человек в больнице. Кто он и почему оказался там — это работа опера и разыскников, а они — «наружка». Они дают связи и фиксируют все происходящее вокруг объекта. И не лезут в чужой огород, оберегая одновременно и свой от дилетантов.
—
Поели второе, и Борис дождался, когда Лагута выдаст последние известия под компот:
— Он — руководитель артели по золотодобыче. Я заходил к главврачу. Есть подозрение, что Байкалов попал под какое-то мощное излучение. Или его облучили. Пришлось устроить Катю нянечкой в больнице, попробует что-нибудь узнать изнутри.
— Это… не опасно? — наивно высказал Соломатин первое, что пришло в голову. После того, как Катя положила в номере телефонную трубку, они практически не общались. Какое у нее настроение?
— Есть опасность даже замерзнуть в бане, — не выпуская ложку, развел руками Лагута. — Как твои дела?
— Ты знаешь, интересно. Если не утону в информации, открою много нового для себя.
— Определяйся быстрее по нам — что делать, кого вести. И, пожалуйста, не тони. Когда-нибудь на досуге просветишь по золотишку.
— Попробую. А… Катя там с ночевкой?
Лагута повертел пустой стакан. Когда дважды в течение минуты звучит одно и то же имя, присматривать нужно не только за своим сменным нарядом, но и ближайшим окружением.
Ответить не успел. Подошел с подносом местный оперативник.
— Приветствую. Уже поели? Марков моя фамилия, — представился он Лагуте.
— Фамилия Байкалов тебе о чем-нибудь говорит? — задерживаясь с уже собранной посудой, спросил Соломатин.
— Байкалов? Байкалов… Есть. Докладываю. Двадцать семь приисков, не самых худших. Крут, самолюбив, неподвластен начальству и кому бы то ни было. Волк, который охотится сам по себе. В то же время достаточно осторожен с законом. Одним словом, не любит опеку. Откуда фамилия?
— Добыли, — не стал распространяться о работе «наружки» Борис. — Я в кабинете.
— Считай, что я тебя уже догнал, — не снимая тарелки с подноса, Марков набросился на еду.
Чувствуя, что капитана больше волнует Ракитина, чем заболевший старатель, Лагута предложил:
— В восемнадцать тридцать поеду за ней. Могу захватить.
— Тогда я жду тебя в управлении, — не стал невинно отнекиваться Соломатин.
— Прекрасно, — констатировала Катя, повязав косынку и со шваброй представ перед зеркалом. Убрала ваткой остатки макияжа, теней. Санитарка — хозяйка швабры и помойного ведра, а не фотомодель на конкурсе. К тому же отмеренные коридорные гектары предстояло убирать не понарошку.
— О, у нас новенькие, — неизменным возгласом встречали ее в мужских палатах и начинали запахиваться, расчесываться, прибираться.
— Что ж вы лежите тут. Такая погода за окном. Пора выписываться, — орудуя тряпкой, поддерживала любой контакт Катя.
— Зачем теперь выписываться. Смысла не видим. Мы остаемся с вами.
Бедные мужики. Смысл они углядели. Когда здоровые бегали по улицам, и взгляда им некогда остановить. А вот отлучили на какое-то время от женщин — готовы отжимать тряпку и менять воду.