Нарвское шоссе

Сезин Сергей

Да, в пролом стены заскочил Гаврилов. На голове пилотки нет, вместо нее шапка бинтов, но голос веселый.

– Отбились? Молодцы! И ты, Саша, молодец вдвойне, что с дисками помог. Должны они тебе за помощь.

– Кому я должен, всем прощаю!

– И другу моему Тихону Бастрыгину завещаю вотчину свою в Ладожском озере, все сто сажен пучины.

Я вопросительно посмотрел на отделенного: мол, что это значит?

– Не знаешь? Это такое шуточное завещание разбойника. Твои слова где-то в начале, а мои – попозже. Там еще он дядьке на кафтан завещает восемь аршин веселого смеху, а жене своей все двадцать четыре часа в сутках. Дальше не помню. Это дед мой любил по пьяной лавочке рассказывать – все вокруг от хохота покатом лежали и

ногами дрыгали [32] .

32

Сатирическое произведение «Духовное завещание Елистрата Шибаева», пародирующее тогдашние завещания.

Мы посмеялись. Пока нам это давали делать.

Немцы, видно, собрались с силами и атаковали снова. Только уже не прямо на домики, а обходя их сбоку. По домикам же работали пулеметы и минометы. Пулеметного огня я не опасался – стена кирпичная, но вот мина – кто ж ее знает? Выдержат ли полуразметанная обрешетка и деревянное перекрытие удар мины? Как выяснилось – выдержали. Удар и взрыв на чердаке, но мы живы и только чихаем и отплевываемся от валящейся сверху пыли. Всю жизнь хозяин пыль копил, а тут эту пыль мина сразу подняла! Ко мне в сени втиснулся Валентин с пулеметом, пробурчал, чтоб я с ним местами поменялся, и отодвинул меня от окошка. Я в дверях разошелся с Никифором и занял ближнее к выходу окно. Обходящих немцев видно не было. Поэтому я поочередно стал стрелять то из этого, то из второго окна в сторону немецких пулеметов. Так, чтоб показать, что в домике кто-то есть и они еще не прекратили сопротивляться. Зато пулемет Валентина работал ровными короткими очередями. И хорошо: немцы на пулемет не сунутся, а может, и отойдут, не захотев долго быть под фланговым огнем.

Сзади затопали, я крутанулся, вскидывая карабин. Это Гаврилов.

– Все живы? Ладно, перебежками отходим к опушке леса. Валя, беги к углу забора и прикрывай! В трон, в закон и в загробные рыдания! Давай!

Отделенный исчез. Пора бежать. До леса с полкилометра, побегаю всласть.

Перебежал через двор, чуть не попал в россыпь лошадиных «яблок», под ногами захрустели сухие плети какой-то огородной фигни. Перескочил жалкую изгородь (она даже ниже колена, чтоб обитатель дома, идя до ветру, споткнулся и упал в то, что сделал). Пробежал метров пятнадцать, упал и лежа выстрелил пару раз в ту сторону, где обходящие немцы были. Авось пуля виноватого найдет, как Островерхов рассказывал. Вскочил. А может, надо зигзагами бежать, чтоб не прицелились? Попробую.

Пули посвистывают где-то неподалеку от головы. Но не пулемет, поэтому пока падать не буду, свалюсь во-от за тем кустом. Кусту, как только я свалился за него, сразу досталось. Упала парочка веток. Кажись, это уже прицельно. Вставил обойму в карабин и пополз в сторону от куста. Меня учили, что, если твое место прицельно обстреливают, вскакивай с него хоть чуть, но в стороне. Сейчас встану, пусть только дыхалка отойдет и сердце, как у кроля в зоомагазине, биться перестанет. Нет, долго лежать не надо. Отполз – и «вставай пришел!». И снова зигзагом! Мешок за спиной болтается, занося меня на поворотах… Не попали, растак вас и разэдак!

Пробежал еще немного, споткнулся и грохнулся. А вот ругаться на эту рытвину не надо, не сильно-то я и ушибся, зато она вовремя попалась, потому что откуда-то уже бьет немецкий пулемет. А тут лучше не вскакивать, еще пяток метров проползти, а там какая-то канава есть…

По ней я и дополз до опушки. Вымазался землей, как землеройка, даже на лицо хватило. Но все это преходяще, до ручейка, и все. Немцы уже в домиках и оттуда по лесу стреляют. И я постреляю. Не в них, так в домик. Пулемет Валентина жив, продолжает справа работать, и слева кто-то вроде тоже стреляет. Пару пуль из-за этой сосны выпустил – и покатился колобком в сторону. Еще чуть-чуть грязи, а немецкие

пули бьют в сосну, возле которой меня уже нет. И снова, только из-за другой сосны. Хвоя с веток валится, но уже не на меня. Все это хорошо, только правый подсумок опустел. Тот патронташ я отдал, а сам позже прибарахлился двумя подсумками, только разными. Левый – еще царского образца, с одним отделением, правый – советского, с двумя гнездами. В таком случае – пока не стреляю, а обоймы из противогазной сумки в подсумок перекидываю. А немцы пусть думают, что это я по уважительной причине стрелять перестал, ибо кто-то из них меня достал.

И вот теперь убедитесь в ошибке. Гм, что-то слева от меня стрельба усиливается, и уже немецкое слышно. Вот это точно немецкий пулемет работает, а вот кто это такими длинными очередями лупит – не знаю. Может, это автомат? Тогда чей он? Пожалуй, что их два. Вот этот – более часто, а другой – пореже стреляет, по скорости. Так мне кажется. Значит, кто-то из них – немец. Эхма, обходят! Что надо делать при обходе? Либо отходить, либо контратаковать обходящую группу. Но не атакуют ли те немцы, что сейчас по мне от домишек стреляют? Тут хоть мной о пень, хоть пеньком по мне, все равно голова не выдержит!

Побежал на левый фланг, на ходу доставая гранату из гранатной сумки. Подожди пока, ленинградочка-лимоночка, скоро ты понадобишься. Ну да, так и есть, немцы обходят. Вот в лесу мои глаза уже вполне нормальны, все видят, ибо далеко глядеть не надо. Присел на колено, положил карабин на сук и выстрелил. Неосторожно вылезший на полянку немец свалился и завертелся на траве. А его товарищи в мою сторону стали стрелять – точнее, в ту сторону, которую они моей считают. Пора гранату бросать. Укрываюсь за стволом ели, пока она не рванет. Взрыв гранаты в кино такой мощный, словно там снаряд рвется и враги от него кувырком летят. Мне бы такую гранату, как в кино, чтоб их всех сразу повалило. Теперь они поняли, где я был, и туда стрелять стали. Только я сам влево смещусь и, может, при этом у них на фланге окажусь.

Карабин уже греться начинает, хотя до ожогов еще далеко. Последняя обойма из правого подсумка расстреляна. Вытаскиваю из левого и заряжаю в карабин. Надо подкинуть патронов из сумки. Отбегаю в сторону и укрываюсь за большим, но плоским валуном. Вытаскиваю последние четыре обоймы из нее и перекладываю их в подсумок. Э, патроны еще есть, но надо уже пореже стрелять. Подносчиков что-то не видно. Положил карабин на плоскую поверхность валуна и стал тщательно выцеливать противников. Пулемета у них нет, и слава богу, потому что загнали бы меня очередями за камень, а сами подобрались поближе.

Передергивая затвор, скосил глаза и увидел: на камне высечены изображения. Уточки, похоже, а это – скорее, олень. Или лось? Еще два выстрела. Да, мне про такие говорили, в Карелии они есть и где-то на севере. Кто из моих знакомых ездил в экспедицию по поискам Гипербореи под Мурманском, но нашел себе только приключения на одно место? Еще выстрел. Опять ранка на руке кровит, капая на этих птичек. Обо что я ее снова ободрал? Магазин пустой. Вставил обойму и выглянул из-за камня.

Вспышка огня перед глазами… Тьма.

Эпилог

Очнулся я от удушья. Везде был мокрый песок. Песок и в ноздрях, и во рту. Песок на лице. Я пошевелился, и голова с руками прорвали песчаный плен. Сквозь полузабитый песком рот в меня хлынул неописуемо сладкий воздух. А как тут описать, что в тебя вливается Жизнь, унося Смерть из тебя? Да никак. Наверное, такое человек испытывает только раз в жизни, когда родится и вздохнет впервые, но не остается оно в нем, ибо нету памяти у только что родившегося.

Я сел. Очнувшийся мозг вспомнил то, что было до Темноты. Оглянулся – а сидел я в продолговатой ямке длиной с меня и глубиной с полметра и был слегка присыпан песком. На ногах он еще оставался, а с груди и головы уже осыпался. В край ямки была воткнута малая лопата. Там, где была голова, когда я еще лежал.