Нас больше нет
Шрифт:
Его слова заставили сердце радостно подпрыгнуть до самого горла. Разве такое возможно?
— А вот с атрофическими рубцами все сложнее. Дефекты нарушают рельеф кожи, подобрать пигмент будет сложно и в любом случае будет заметна разница. Если ты не против, я сделаю несколько фото твоих ног, прикину, что как. Кое-что можем скрыть камуфляжем, кое-что придется отшлифовать и нанести татуировку, которая скроет рубцы. Я постараюсь максимально уменьшить область нанесения тату, чтобы это аккуратно выглядело и не было диссонанса с твоей внешностью.
Из
— Не смейся, — по-доброму говорит он. — На прошлой неделе ко мне пришла восемнадцатилетняя девочка, маленькая такая, нежная, белобрысая, как ты. Попросила на всю спину череп с костями набить, — кривится он. — Я так и представил, как пацан ее во время секса раздевает, а там вот это. Отказал ей, попытался отговорить. Чтобы спасти того бедолагу, который с ней связаться решит. Потом ведь пожалеет о своем спонтанном решении.
— Мне череп точно не нужно набивать, — выдавливаю из себя слова. Во рту неожиданно сухо становится. — Я художница и, если можно, сама хотела бы составить эскиз будущей татуировки.
— Конечно, так даже интересней. Так ты согласна? Будем работать?
Я снова взгляд на Давида перевожу. Он кивает. Поэтому я уверенно говорю:
— Да.
— Чудесно. Тогда, если ты не против, я проведу пробу на непереносимость анестезии. Сразу говорю: процедура шлифовки и самого нанесения татуажа не из приятных, придется потерпеть. Потом подберем тон и сделаем небольшой контур, чтобы посмотреть на реакцию кожи. И только после этого я назначу дату, когда приступим к самой процедуре.
Я киваю на все его слова. Сама же внутренне сжимаюсь и боюсь спросить, какая вероятность того, что у меня может быть аллергия, например. Но вместо этого о другом спрашиваю:
— Сколько по времени займет привести в порядок две ноги?
Брови Макса сводятся к переносице, он просчитывает что-то в уме, потом заключает:
— Не меньше месяца. Это если по три-пять часов каждый сеанс будет.
Я киваю.
— Хорошо. Спасибо. Давайте приступим тогда.
Придется задержаться. Придется выставку пропустить. Ради призрачной надежды вновь стать полноценным человеком и избавиться от комплексов.
Глава 41. Лера
Когда мы с Давидом возвращаемся в автомобиль, между нами повисает молчание. Не тягостное. Мы просто думаем каждый о своем всю дорогу до кладбища.
Не знаю откуда Давид знает где похоронен отец, да и спрашивать не хочу, но он уверенно ведет меня вдоль могил, а у меня на руках волоски встают дыбом от этого места.
Я резко останавливаюсь, оглядываюсь назад.
— Что такое? — спрашивает Леонов, заметив мою заминку.
— Я не готова. Не могу, — качаю головой и пытаюсь проморгаться, чтобы удержать слезы.
— Если не готова, не пойдем.
Он в несколько шагов преодолевает расстояние между нами, обхватывает подбородок пальцами, заглядывает мне в глаза.
— Только не плачь, хорошо?
Я киваю, прикусывая изнутри щеку, чтобы боль отвлекла от всех других мыслей. Слова Давида не оставляют меня равнодушной.
— Не плачу, честно. Просто… просто мне кажется, что если увижу его могилу, то все взаправду станет. А так я могу думать, что отец в командировку уехал, например. Или что мы все еще не общаемся, как в последние три года. Понимаешь?
— Понимаю. Но это нужно принять. Принять и идти дальше, сохранив лишь хорошие воспоминания.
— Да, ты прав. Но не сегодня. В следующий раз. Обещаю. Я не такая смелая, как все вокруг считают.
— Хорошо, Лер. Куда ты хочешь поехать?
— В мастерскую. Нужно убедиться, что все на месте. Потом хочу в отеле номер снять и туда перевезти свои вещи, — произношу я, отворачиваясь от Давида. Иду в направлении ворот, желая как можно быстрее оказаться подальше места, которое насквозь пропиталось смертью, болью, одиночеством.
— Это не безопасно. Я хотел бы настоять чтобы ты осталась у меня, но если тебе так сильно неприятно быть со мной в одной квартире, я отвезу тебя в свое новое жилье. Но рядом с дверью будет круглосуточно стоять охрана, и сама ты тоже не сможешь никуда ходить. Надеюсь, это понятно? — излишне строго произносит он, опасаясь моего протеста. Но его не следует.
— Да, — покорно киваю, понимая что он прав. Не время с ним спорить. — А ты чем займешься?
— У меня дел накопилось немало, поверь. Но буду приезжать к тебе каждый день, и если что-то надо сразу же звони или пиши. К Максу тоже отвозить буду я. Особо нигде не светись и никому не говори где живешь. Хорошо?
— Угу.
Обратная дорога кажется долгой, то приподнятое настроение, что образовалось после встречи с Максимом, испарилось. Не сразу понимаю что мы уже не едем. Стоим напротив здания, где расположена арендованная мной студия.
— Я с тобой пойду, не против?
— Конечно.
Мы поднимаемся по ступенькам, у меня ощущение, словно я здесь была в последний раз целую вечность назад. Прошу у администратора ключ, делаю глубокий вдох, прежде чем открыть дверь.
В помещении тихо, эхо наших шагов отлетает от стен. Здесь пусто. Лишь стул и небольшой шкаф. А у стены накрытое белой тканью полотно.
Давид остается у двери. Я же медленно подхожу к картине. Тяну за край ткани и сердце замирает при виде натуралистичного лица Дамира. Ощущение, словно он сейчас оживет и начнет говорить.
— Хорошо получилось, — я вздрагиваю, совсем не заметила когда ко мне приблизился Давид.
— Да. Одна из моих лучших работ. Хотя, возможно это потому что у Дамира весьма интересное лицо.
— Сколько он заплатил тебе за нее?
— Много.
— А я смогу себе позволить заказать портрет у такого талантливого мастера, как ты?