Нас много (сборник)

Шманкевич Андрей Павлович

Кто-то тихонько постучал в раму окна.

— Прощай, родной! Мы еще встретимся. — Отец в темноте прижал к своей груди голову мальчика. — Помни все, что видел, Юс. И никогда не забывай.

Он торопливо поцеловал сына и бесшумно вышел. Юс выбежал на крыльцо. Никого… Темная осенняя ночь. Вот звезда скатилась по небу. Легкая рука легла на плечо Юса. Он вздрогнул и обернулся. На крыльце стояла Машенька.

— Юс, не горюй, — тихо сказала она.

— С чего ты взяла… — начал было Юс и замолчал, опустив голову на грудь. Они стояли, держась за руки. Вдали, на краю неба, полыхало мутное багровое зарево.

Враги

вошли в город на следующий день, к вечеру. Все утро где-то поблизости гремел бой. Потом все стихло. Жители спрятались в подвалы, в погреба.

По вымершим улицам промчался, вздымая пыль, отряд немецких мотоциклистов. Немного позже городок наполнился грохотом и лязгом. От железной поступи танков загудела земля. И вот уж всюду — на улицах, на дворах, в домах — замелькали серые немецкие мундиры, послышалась громкая каркающая речь. Уж где-то раздался женский крик. Где-то хлопнул выстрел. Юс, Машенька и бабушка притаились в подвале. Вот ворота их дома затрещали под ударами прикладов.

— Я пойду, — сказала Машенька.

— Нет, я, — сказал Юс.

Они вместе вышли из подвала. Двор и сад были полны немецкими солдатами. Юс и Машенька стояли перед коренастым, с бычьей шеей немцем. На рукаве у него были ефрейторские нашивки.

— Оружий ест? Болшевик ест? — спрашивал он, тараща и без того выпученные, рачьи глаза.

— Хир зинд киндер унд эйне альте кранке фрау (здесь дети и старая больная женщина), — сказала Машенька, вспомнив уроки немецкого языка.

Ефрейтор поднял бесцветные брови, почесал тупой нос и сказал:

— Зо!

Солдаты обшарили дом. Они, неизвестно зачем, разбили прикладом большое зеркало и побросали все книжки из окна во двор.

Немцы забрали весь хлеб, картошку, приказали Машеньке затопить плиту и согреть воду.

Потянулись темные безрадостные дни. Даже погода испортилась с приходом немецких захватчиков. Подул холодный ветер. Наползли серые тучи. Моросил тоскливый дождь.

В городе шли грабежи. А на площади стояла высокая виселица. Пять повешенных качались на ней, а около шагал угрюмый часовой. Этих людей повесили на второй день прихода фашистов. Солдаты согнали на площадь немногочисленных жителей городка. Один из повешенных был старичок-аптекарь, другой — известный всему городу веселый хромой сапожник. Троих повешенных в городке никто не знал. Их привели отдельно под сильным конвоем. Они были избиты так, что едва держались на ногах. Самый молодой из них, стоя с петлей на шее, крикнул: «Прощайте, родные! Бейте фашистских гадов! С нами Сталин, мы победим!»

Раздался выстрел. Он упал.

Каждый день Юс ждал, что отец исполнит свое обещание и пришлет весточку о себе. Чтобы не видеть ненавистных фашистов, Юс редко выходил на улицу. Чаще всего он сидел в полутемном дровяном сарайчике с книжкой на коленях. Он не читал, он думал. Он вспоминал, как отец сказал ему однажды: «Каждый день нужно спрашивать себя: что я сделал сегодня, чтобы помочь фронту?» Юс решительно ничего не мог ответить на такой вопрос. Это мучило его.

В сарае было холодно, сыро. Пошли затяжные осенние дожди. Плохо, тяжко жилось людям в городке. Единственной радостью были слухи о партизанах. Рассказы об их нападении на немецкий штаб в одной из ближних деревень, о взорванном ими железнодорожном мосте, о поджоге немецкого склада боеприпасов вое чаще и чаще передавались шепотом, украдкой. И у людей, слушавших эти рассказы, светлели лица, и все чувствовали себя бодрее.

Юс готов был с утра до вечера слушать рассказы о подвигах партизан,

И когда он слышал о смелых ночных нападениях, о поджогах и взрывах, ему казалось, что это отец подает весть о себе, о том, что он жив, что он борется.

Фашисты расклеили по городу приказ. В приказе говорилось, что все, кто укажет, где скрываются партизаны, получат награду, а укрывающие партизан будут расстреляны.

С наступлением темноты выходить на улицу запрещалось. На всех углах стояли часовые. Днем и ночью по городу рыскали вооруженные до зубов патрули.

Однажды утром на двор заглянул старый-престарый старичок и попросил напиться. Немецкий часовой вытолкал его за ворота. Юс зачерпнул ковшом воду и вышел на улицу. Старик сидел у забора, вытянув ноги и опустив лысую голову на грудь.

— Пей, дедушка, — сказал Юс.

Старик поднял на него выцветшие глаза и быстро, негромко проговорил:

— Спасибо, голубок! Кланяется тебе один человек. Жив, здоров, чего и тебе желает.

Ковшик дрогнул в руке Юса. Вода расплескалась по желтой траве. Сердцу стало радостно, горячо. Старик взял ковшик, жадно допил воду. Не сказав больше ни слова, даже не взглянув на Юса, он поднялся и медленно побрел по улице, опираясь на тонкий посошок.

Через день за Юсом пришли два фашистских солдата и повели его в комендатуру.

Комендант, высокий белобрысый офицер, с ровным, прямым пробором, внимательно и холодно оглядел Юса. Не поворачивая головы, он что-то сказал человеку, сидевшему на стуле, сбоку у стола. Юс, как только вошел в комнату, узнал этого человека и, отвернувшись от него, стал смотреть себе под ноги. Это был городской фотограф, которого мальчишки прозвали «Рыбий Зуб». С приходом немецких захватчиков он стал служить у них переводчиком. Да и не только в этом состояла его подлая служба — много честных советских людей он выдал фашистам. Имя предателя произносилось в городке с ненавистью, презрением.

Рыбий Зуб поднял на Юса маленькие заплывшие глазки и сказал тонким голосом:

— Прежде всего запомни: никакая ложь тебе не поможет. Господин комендант желает тебе добра. Тебе нечего бояться, если ты будешь правдив и честен. — Он оскалил в улыбке редкие острые зубы.

«Рыбий Зуб!» — подумал Юс и невольно усмехнулся. Эта усмешка не понравилась Рыбьему Зубу. Он нахмурился и сказал:

— Нам известно, что твой отец находится в рядах партизан, преступно мешающих немецким властям установить порядок на завоеванной земле. Ты, конечно, знаешь, где скрываются партизаны. От тебя требуется только одно: сказать, где они. Не бойся: о нашем разговоре никто не узнает.

Юс молчал, опустив голову.

— Ну? — нетерпеливо сказал Рыбий Зуб.

Юс посмотрел ему в глаза и сказал:

— Я не знаю, где мой отец.

Так начался допрос. Длился он без малого час. Ничего ни Рыбий Зуб, ни комендант так и не добились от Юса. Рыбий Зуб, раздосадованный неудачей, взбесился. От уговоров он перешел к угрозам и брани. Он наскакивал на Юса с кулаками. Он хватал Юса за плечи и тряс его, как будто надеялся вытрясти из мальчика что-нибудь, кроме слов: «Я не знаю, где мой отец». Он дергал Юса за волосы, больно бил по щекам, угрожая расстрелом. Наконец Рыбий Зуб без сил опустился на стул. Он достал грязный платок и стал вытирать лоб и шею. Тогда из-за стола медленно поднялся сам господин комендант, медленно подошел к Юсу. Некоторое время, молча посасывая сигару, он рассматривал с высоты своего роста маленького взлохмаченного и растерзанного мальчика, похожего на затравленного волчонка.