Нас научили

Мясников Виктор Алексеевич

И ТОТ уловил, почуял животным своим нюхом перемену. Выдохнул широким проемом беззубого рта, сглотнул липкий ком и смотрел уже полуосмысленно, отходя...

– Тукташев!
– позвал далекий, как из детства, звонкий мальчишеский голос Понтрягина.
– Тукташев!

И Постникова затрясло. "Папа умер,

мама болной, да... Один брат, семь год, школа пошел... Два сестра ещё маленький, я самый болшой, да..." Он приподнял, выставил перед собой тусклый автомат - железную машину смерти.

И ТОТ понял все. Закатил угасшие глаза, брызнул истерической пеной, рванул отвороты куртки, заворачивая с плеч на спину, топыря черными куцыми крыльями, выпятил худоребрую грязную грудину, синюю от наколок, неразборчивых под грязью.

– На, падло, убивай, вэвэшшник, козлина!.. Фашист, сука гестаповская!..

"Я - фашист?.." Постников не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Он задыхался, внутри все будто разъединилось, разъялось и замерло, только сердце ворочалось подыхающей на отмели рыбой, пускало больно лопающиеся пузыри. "Я, значит, фашист, а ты, мразь..." Ныло, как просверленное, напухало ковырнутое пулей колено...

Выплеснулось плотное прерывистое пламя, затрясся припадочно автомат еле удержал его ефрейтор в ослабевших руках. Вздохнул, наконец, вобрал в легкие тухлый запах сгоревшего пороха.

Не так, как в кино...

ТОГО отбросило, швырнуло на кочки, на встрепанные снопики жестяной маслянистой травы. Между сомкнувшихся узких губ прорвалась широкая, во весь подбородок, темная лента крови. И узкие кровавые ручейки, только ярко-красные, почти прозрачные, сбежали в канавках меж резко обтянутых ребер. Быстро ржавела лужа под спиной. И всюду была кровь - размазана по брюху вытянутой тучи, и дальний лес

облит кровью, и вся даль до самого горизонта...

Тусклая желтизна наволакивалась на полуприкрытые фаянсовые белки.

Постникова качало. Слабый, ватный, оглушенный, с охолонувшим лицом. В голове надтреснуто перезванивали, нестройно перебивали друг дружку гулкие колокола.

И словно через запотевшее увеличительное стекло, приближенно, размыто по краям, он увидел мелко переступающего на сизой коже комара - и откуда взяться?
– щупающего тонким хоботком серую шероховатую кожу. Вот он ткнулся в кромку алого ручейка и замер, кокетливо отставив заднюю ножку. Длинное брюшко потемнело, стало раздуваться...

И Постникова замутило от вида насекомого, сосущего ещё теплую, но уже мертвую кровь. Слово вспомнилось - насыщение. Острый тянущий спазм - словно запустили по пищеводу трехлапую железную коку и рывками накручивают на неё рвущиеся кишки, а вот и потащили...

Скрючившись, притискивая живот автоматом, он шатуче побрел назад к острову, приволакивая совсем уже задубевшую, негнущуюся ногу. Его выполоскало всего, выворотило, как кулек с объедками. А спазмы выжимали желудок, словно тюбик, и он выплевывал, мыча, желто-зеленую желудочную горечь.

А навстречу торопился, припрыгивая, тоже волоча ногу, Тукташев, сморщивая лицо на каждом шаге.

Они обнялись, как братья. Постников прижался колючей, будто наждачная бумага, щекой к щеке Тукташева, плохо различая, что то говорит про "свернутый нога"...

* * *

В настоящее время функции конвойной службы переданы от Внутренних Войск Министерству юстиции. Солдаты срочной службы конвоированием и охраной заключенных не занимаются.