Нас немного

Вебер Дэвид Марк

– Что будет разорительно дорого, - сказал Джаспер О'Хиггинс, министр финансов.

– Мы на войне, - холодно ответил Роджер.
– Война - это расточительство. В любом случае, через два года большинство ваших дорогих кораблей превратятся в металлолом, плавающий среди звезд, мистер О'Хиггинс. Смысл в том, чтобы иметь их, а затем использовать настолько разумно, насколько это возможно по-человечески. Но сначала они должны быть у нас, а для этого мы должны держать наших врагов подальше от себя достаточно долго, чтобы они были построены.

– Они будут

использоваться разумно, - сказал Хельмут.
– Я знаю Гаджелиса. Он командир "большого молота". "Количество имеет свое собственное качество". Я был бы удивлен, если бы мы не смогли нанести ему урон по крайней мере два к одному по количеству. По общему признанию, даже эти цифры достаточно ужасны. Многие наши мальчики и девочки умрут. Но...

Миниатюрный адмирал пожал плечами, а императрица поморщилась.

– А у Эйдулы есть собственные верфи, - сердито сказала она.
– Хотела бы я задушить своего отца за то, что он позволил построить что-либо из них за пределами центральных миров, особенно на заднем дворе Эйдулы!

– Мы всегда могли бы... отправить эмиссара к Эйдуле, - предложил премьер-министр, но сделал паузу, когда шипение Догзард прервало его.

– Лечь!
– сказал Роджер собаке-ящерице, затем посмотрел на Янга.
– Мне кажется, моей питомице не нравится ваше предложение, господин премьер-министр. И мне тоже.

– Вы сами только что указали, что мы должны выиграть время, ваше высочество, - холодно сказал премьер-министр.
– Переговоры - даже или особенно переговоры, на которые мы никуда не собираемся идти, - могут быть одним из способов выиграть это время. И если выяснится, что на самом деле было какое-то осуществимое соглашение, modus vivendi, почему...

– Теперь я уверен, что мне это не нравится, - сказал Роджер, его голос был на несколько градусов холоднее, чем у премьер-министра.

– Мне тоже, - сказала Александра. Ее голос был менее холодным, чем у ее сына, но, несомненно, ледяным.
– Эйдула бунтовщик. Если ему удастся порвать с империей навсегда - или даже просто покажется, что это временно удалось, - другие попытаются сделать то же самое. Вскоре империя превратится в разрозненную группу враждующих миров, и все, что мы сможем удержать, - это несколько систем. И расходы на этом этапе будут огромными. Нет, Роджер прав, - уступила она, тем не менее злобно глядя на него.
– Мы можем корчить рожи. Обманывать. Но мы не предпримем ни одного шага, который хотя бы намекал бы на то, что мы могли бы когда-либо обращаться с Эйдулой так, как если бы он был законным главой государства. Вместо этого мы пошлем...

– ...и я с большим нетерпением жду имперского фестиваля, любовь моя.

Ее голос резко изменился, четкая решимость сменилась приторной сладостью, и она посмотрела на Роджера проникновенными глазами.

– Как и я, - сказал Роджер. Выражение его лица застыло в железной маске, в то время как у императрицы оно сменилось выражением обожания.
– Это примерно в то время, не так ли?

– О, да, мой дорогой, - промурлыкала императрица.
–

Во что ты будешь одет? Я хочу убедиться, что мы просто самая прекрасная пара...

– Я пока не уверен, - спокойно и мягко перебил Роджер.
– Но думаю, Александра, что эта встреча длится уже достаточно долго, не так ли?
– Он махнул одному из охранников у двери.
– Позвольте мне позвонить вашим фрейлинам. Таким образом, вы сможете снова стать свежей и красивой, - добавил он, искоса взглянув на Катроне, который коротко кивнул в знак одобрения.

Когда послушную императрицу вывели из комнаты, Роджер встал и обвел людей, все еще сидевших за столом переговоров, глазами цвета изумрудного льда.

– Ни слова, - сказал он.
– Ни одного треклятого долбаного слова. Заседание закрыто.

* * *

– Ну?
– сказал Роджер, отрываясь от очередного из бесконечных отчетов, плавающих на голографическом дисплее над его столом. Решения должны были быть приняты, и по умолчанию их принимал он, несмотря на то, что его мать еще не определила точно, какие полномочия, если таковые имеются, принадлежат ему. Однако никто не поднимал этот вопрос.

Не более одного раза.

– Это плохая идея, - сказал Катроне.

Его лицо было осунувшимся, глаза встревоженными, когда он сел в одно из офисных плавающих кресел по знаку Роджера.

– Действительно плохая, - продолжил он.
– Она... меняется. Она не спрашивает об Эйдуле так много, по крайней мере, с тех пор, как мы вывели из ее организма самые тяжелые наркотики и сказали ей, что он на некоторое время уехал в свой сектор. Она все еще спрашивает Нью-Мадрида, но...
– Катроне сглотнул, и его лицо исказилось.
– Но не так часто.

– Что не так?
– спросил Роджер.

– Господи, ваше высочество, - сказал Катроне страдальческим голосом, уронив лицо на руки.
– Теперь она пристает ко мне! Этот ублюдок. Этот вонючий ублюдок!

– Дрянь!
– Роджер откинулся назад и взялся за свой конский хвост.

Он несколько секунд пристально смотрел на пожилого мужчину, затем глубоко вздохнул.

– Кот, я знаю, как это тяжело для тебя. Но ты должен остаться с ней. Ты должен остаться с нами!

– Я так и сделаю, - сказал Катроне. Он поднял голову, слезы текли по его лицу.
– Если я уйду, кто знает, за что она зацепится? Но, Боже! Роджер, это тяжело!

– Будь ее паладином, Кот, - сказал затем Роджер с каменным лицом.
– Если понадобится, черт возьми, будь больше, чем ее паладином.

– Роджер!

– Ты только что сам это сказал. Если тебя не будет рядом с ней, это сделает кто-то другой. Кто-то, кто не такой хороший мужчина, как ты. Кто-то, кому я не могу доверять, как тебе. Кто-то, кому она не может доверять, как тебе. Ты остаешься на этом посту до тех пор, пока тебя не сменят, старший сержант. Это понятно? И ты сделаешь все возможное, чтобы отстоять свой пост, морской пехотинец. Ясно?