Нас нет
Шрифт:
Однажды произошел крайне серьезный инцидент. Во время операции Покровский дал указание ввести кетамин, который был строго противопоказан из-за состояния пациента, и… пациент вышел из наркоза.
Коллеги тогда говорили все как один:
– Видишь, видишь, я же говорил – надо слушать Покровского!
Лучший друг после операции отозвал его в сторону и
– Лень, ты лезешь куда-то не туда! Не лезь в вопросы провидения. Ты не Господь Бог!
Леша менялся в лице и отвечал:
– Мне кажется, те люди, которых я спасал, не должны были бы выжить, это нарушает нормальный ход вещей… – Потом после паузы всегда добавлял: – Я врач, и я должен спасать людей. Как я это делаю – это мое личное дело! Главное – жизнь!
Постепенно мысли его оставили, и он ни о чем не думал.
На перроне было прохладно и сыро. Откуда-то дул легкий ветерок – то ли от поезда, который только что уехал, то ли от технического состава, проверяющего рельсы – непонятно.
Он поднял воротник рубашки, подтянул рюкзак, висящий на спине, засунул руки в карманы и отошел от края платформы.
Было немноголюдно: семейная пара – молодые мама и папа – и доченька, юная француженка лет пяти.
– Не ребенок, а ангел, – заключил Алексей, глядя на девочку.
Она спала у мамы на руках, папа все смотрел на часы, наверное, в ожидании поезда.
Ничего не волновало только француза-старика. Тот развернул Le Monde и что-то читал, иногда делая гримасу, означающую: «Ужас, и куда только смотрят власти». Подошли еще пара мужчин с портфелями и плащами через руку, да какая-то незнакомка, явно не француженка, стояла спиной и вглядывалась вдаль, вероятно, желая первой увидеть подъезжающий состав.
– Русская, наверное… даже со спины чувствуется, что русская, – задержал Леша на ней свой взгляд… Стоп! Наташа! Она! – пронеслось у него в голове. Он бросился к ней, понимая, что, возможно, обознался, но шанс даже один на миллион надо использовать!
– Вы кофе не хотите? – тихо проговорил он, подойдя ближе.
– Ой! –
– Ты как?! – Он не мог наглядеться. Летнее платье, каблуки, ее кудряшки, спадающие на глаза, улыбка… Он целовал все, что видел.
– Как ты? – тая от поцелуев, спрашивала она.
Оба растерялись, так много хотелось сказать.
– Я нормально. Диссертацию написал. Сейчас в академию с докладом, ну, он там в поддержку диссертации и все такое… Невероятно! Это ты!
– Я к подруге отдохнуть, – отвечала она. – Я ключи твои потеряла… Леш, прости!
– Наташа, ё-моё, – воскликнул Алексей, – я как раз тебе оставил телефон…
– Ой, да… контакты, – она полезла в сумочку за мобильным.
На горизонте показался состав.
– Помогите, девочке плохо! – кричала француженка.
Леша бросился к ребенку. Наташа за ним. Освободили скамейку, положили на нее плащ и ребенка.
– Она инсулиновая. А мы дозу забыли, потому что наш папа… ё-моё! – кричала мать.
На отце девочки не было лица.
Алексей спокойно поставил рюкзак, висящий у него на плечах, и достал оттуда шприц и инсулин.
– Да, но откуда? – вскрикнул пришедший в себя папа.
– Я врач, – спокойно отвечал он. – У меня должны быть любые лекарства.
Ребенок пришел в себя.
Алексей обернулся. Поезд уехал. Наташи не было. Тут к нему подошел француз-старик и протянул листок бумаги.
«Леша, мой славный, мой любимый, я очень рада, что встретила тебя! Это просто нереально! Это судьба! Я буду лететь через три дня назад. Самолетом. Тут один аэропорт и один рейс на Москву. Прости. Надо бежать. Денег в обрез».
Он кивнул старику, мол, спасибо, и решил еще немного посидеть – перевести дыхание.
– К вам можно, месье? – к нему подошел папа девочки. – Дочка хочет сказать вам спасибо, – сказал и расплылся в улыбке. Ребенок вскоре подошел и протянул Алексею рисунок.
– Она у нас рисует, – пояснил счастливый папа.
Конец ознакомительного фрагмента.