Нас просто не было. Книга вторая

Дюжева Маргарита

– Ну, так что, Кристин? Денег захотелось, да? И побольше?
– отца несет, он уже не пытается держать себя в руках.

– Ничего мне не надо! Я вoобще о другом говорила! О нормальной, человеческой поддержке, а не о деньгах! – огрызаюсь, чувствуя, как начинаю закипать. Как к нестерпимой боли подмешивается обида.

– Ничего не надо, говоришь?
– хмыкает он, – и денег в том числе? Что ж, а их и не будет! Представляешь, какая иpония судьбы. Мы снова оказались в начале пути. На том же самом месте, с которого все началось.

Горло сдавливает

спазм, заранее понимаю, что он сейчас произнесет:

– Итак. Кристин, условия все те же. Или на работу, или замуж. А пока три копейки на еду.

Задыхаюсь, не веря своим ушам. Неужели он не понимает, что делает со мной?

– Что на этот раз делать будешь? Все-таки оторвешь свой зад от стула и пойдешь работать? Или ещё одного дурака будешь искать, чтобы женить на себе? Сомневаюсь, что найдется ещё один,такой же, как Артем.

Вскакиваю на ноги так резо, что стул отлетает в сторону:

– Прекрати! – рычу на него, – как только язык поворачивается говорить такое?! Тебе настолько на меня на*рать, да? Может я и дура, но живая! Да, делаю ошибки. Много ошибок! И расплачиваться за ниx буду сама! Но это не значит, что я бесчувственная кукла! Я его любила! Люблю! И мне сейчас сдохнуть хочется от осознания того, что натворила! А ты... ты... По-моему, задался целью добить! Размазать!

– Села, быстро! – холодно цедит сквозь зубы. Словно я собачонка, мешающаяся под ногами.

– И не подумаю, – все мои эмоции, переживания прорвали плотину выдержки. Может потом,и пожалею о резких словах, но сейчас мне все равно. Слишком больно, слишком страшо. Я как звереныш, которого загнали в угол и ничего не остается, кроме как показывать зубы. Порывисто раскрываю сумку, достаю кошелек. Из него извлекаю отцовские карты и кладу перед ним на стол. Папашин взгляд становится ещё холоднее, вымораживая изнутри, но отступать уже некуда, да я и не хочу.

– Знаешь, это ты только о деньгах и думаешь, полагая, что они решают все на свете! – произношу, глядя ему прямо в глаза, - сколько я себя помню, просто затыкаешь мне рот своими деньгами, откупаешься, чтобы не мешалась под ногами. Тебе так было проще. Всегда! Зачем тратить время на горе-дочь? Сунул банкноты и отправил восвояси, преисполненный гордости за то, что выполнил отцовский долг. Я не помню ни одного нашего разговора пo душам. Чтобы мы сели за чашкой чая,ты бы спросил как у меня дела, спокойно выслушал, дал совет. Ни-че-го! Только претензии и недоумение, как у такого как ТЫ, могло вырасти такoе как Я! Да, вот такая я пустышка. И я не уверена, был ли у меня хоть один шанс вырасти другой!

– А ну-ка, рот закрыла и извинилась, - взвился отец, окончательно выходя из себя,и тоже поднимаясь на ноги, - еще наглости хватает такие вещи говорить!

– Не буду я ни за что извиняться, - голос дрожит от обиды, горечи, осознания того, что я совсем одна. И неоткуда ждать поддержки. Этот суровый мужик, стоящий напротив, никогда меня не услышит и не поймет.

– Значит так. Униженная и оскорбленная. Поа свою спесь не уймешь,и не извинишься, чтобы

духу твоего в моем доме не было! Поняла?

– Как тут не понять?
– разворачиваюсь к двери. Не могу здесь больше находиться. Мне плохо. Тоска скручивает внутренности, — Не переживай,твое Позорище уходит!

– Иди-иди. Скатертью дорога! Интересно, как быстро надоедят вольные хлеба,и приползешь обратно.

На пороге останавливаюсь, бросаю на него прощальный взгляд, полный сожаления и, качая головой, произношу:

— Не приползу. Сдохну, но не приползу.

Я не слушаю, что он там еще говорит. Развернувшись, выбегаю в коридор, слетаю по лестнице, перескакивая через три ступени, и налетев на дверь, вываливаюсь на улицу.

Холодный, колючий, совсем не весенний ветер бьет в лицо, пока я, глотая слезы бегу к машине. Меня словно разобрали на кусочки. Содрали бpоню, засыпав на кровоточащие раны сухой щелочи.

Хуже всего неописуемое чувство одиночества. Осознание того, что абсолютно одна. Что весь мой мир рассыпался в прах.

У каждого человека жизнь строится нa нерушимых "китах": семья, любовь, друзья, работа, увлечения. Если исчезает один кит, остальные подхватывают, не давая пойти ко дну. А у меня нет никого и ничего. И это настолько страшно, что словами не передать.

ГЛАВ 5

Разговор с отцoм послужил для меня пощечиной, оплеухой, выбившей из полусонного царства. И я не знаю, что хуже: апатия, в которой дрейфуешь будто неживая кукла, захлебываясь тоской, с каждым мгновением теряя волю к жизни, или истерика, разрывающая внутренности в клочья. Когда ходишь по дому, натыкаешься взглядом на предмет, с которым связаны воспоминания и начинаешь реветь. Рыдать навзрыд. Биться, словно птица в клетке. И с каждым днем все хуже. Все отчаяннее тянет к нему, потому что иначе никак, не могу, не хочу.

Зачем я в него влюбилась? Зачем? Ведь изначально было ясно, что все испорчу, испоганю. Лучше бы играла дальше, равнодушно использовала, не думая ни о чем. Да, я эгоистка,и всегда ею была. Безумно хотелось избавиться от боли, скручивающей легкие при каждом вздохе. Забыть. Перестать чувствовать. Но это не возможно. Куда ни глянь – везде его след. Все воспоминания живые. Режут тупыми ножами, вспарывая и без того незатягивающиеся раны. Никак не могу смириться, надеюсь не понятно на что. Не верю. Не может все закончиться вот так. Окончательно. Бесповоротно.

Отрицание – первая стадия принятия неизбежного.

Истерика сменялась приступами гнева, когда злилась на всех, пыталась оправдать себя, но ни черта не выходило,и от этого злилась еще сильнее. Била посуду, устраивала погром в квартире, швыряла вещи. В доме е осталось ни одной нашей общей фотографии. Разорвала , сожгла, надеясь, что боль утихнет, уляжется. Конечно же, не помогло. И вместо желаемого облегчения, рыдала над горсткой пепла, оставшейся от наших счастливых моментoв.