Нас там нет
Шрифт:
Выходила Борькина бабушка, шугала нас, самые смелые огрызались, показывали ей язык. Она была добрая бабушка: не пойдет доносить родителям и сама не шлепнет, не то что Бертина бабушка. Та поймает во дворе, сопли вытрет, засохшие козявки отдерет больно, а потом еще нашлепает, если кто ногти обкусывает.
Но это не страшно было, потому как в карманах у нее всегда леденцы были. И если особенно завопить, она всегда угостит. Я зелененькие любила, кисленькие. Но сопли моя моя бабушка не допускала, поэтому надо было вертеться возле Бертиной бабушки и напрасно ковырять в носу. Для вида. Один раз я до крови наковырялась и за это все
Но это я отвлеклась.
Итак, Берта осаждала Борьку. Надо было облегчить душу признанием, для начала подружкам. Она выбрала меня, и правильно, я никак не конкурентка в таких делах. «Вот, — говорит она мне, — влюбилась в Борьку, вырастем-поженимся». Мне, конечно, и в голову не приходило, что Борька может не захотеть. Нет таких, чтобы осмелились перечить Берте: навалится, задавит, оглушит визгом.
Борька был такой же дурак, как я, не понимал намеков и иносказаний. Мы готовили главное признание письменно. Но как-то раз в их мужской компании старший головорез Витька сказал при всех, что Борька — Бертин жених, Борька полез в драку и возненавидел Берту навсегда.
Этого ну никак нельзя было простить. Последнее слово должно быть за нами.
Мы пошли в лопухи, накакали на большие листья, завернули какашки и даже завязали травой. И закинули ЭТО ВСЁ Борьке на балкон…
Спустя много лет на пьяной студенческой вечеринке Берта и Борька «перепихнулись» в чужой ванной.
Берта помнит. А Борька? Как бы узнать?
А еще у нас с Бертой была игра — в покойничков.
Началась она проказливо: надо было лечь, скрестив руки на груди, на лестничной площадке второго этажа. Там жила баба Нина, которая ходила к соседке, лежащей в темной комнате, пересказывала ей новости из радио, из газет и то, что видела с балкона. Иногда лежать, не шелохнувшись, приходилось долго, трудно, чтоб не захихикать. Баба Нина пугалась, чертыхалась, но почему-то никогда не смеялась. Потом надо было убежать с рычанием, как вурдалаки.
Нам так понравилось, что мы решились играть публично. Предложены были братские похороны меня и Берты во дворе. Народец ободрал клумбы на улице, обложил нас цветами, накрыл чьим-то рваным фартуком и стал выть, рвать волосы, молиться Боженьке и петь. А Яшу-маленького, Бертиного брата, поставили на шухер. Он проморгал, увлекся своим единственным солдатиком, и взрослые набежали с тревогой и возмущением.
Наших объяснений слушать не стали: ага, опять эта психическая внучка идиотничает. Мы стояли, осужденные, в кольце взрослых фашистов, к нам неумолимо ковыляла Бертина бабушка, а за ней чеканила шаг моя, и нам с Бертой стало страшно. Как бы пригодилось сейчас умереть, но увы, мы остались живы-живехоньки под градом криков и даже подзатыльников.
Ну ни фига себе. Мальчишки в войнушку играют, мрут косяками, лежат непохоронютые, их никто не ругает, а мы по-человечески, Боженьку поминали, так нас же трескать?
Бабушка мне потом долго внушала, что взрослые путаются и огорчаются, видя смерть, даже понарошку. Ну огорчаются, так пусть не играют. Мы же их не зовем с собой, не для них играем. Для себя.
Вечером было скучно и одиноко, кефир на ночь с хлебом дали. Постучался Яша-маленький, якобы к моему дедушке — тот читал Яше про Одиссея, — и тайно принес мне обломки печенья от Берты.
Как бы Берта ни пакостничала, свое сладкое она всегда получит!
Однажды
Мы — это Берта, я, Лилька и Яша-маленький. Яша был Бертин брат, и, когда ихняя бабушка готовила торты для клиентов, его вешали на Берту. Он вообще-то невредный был, покорный.
А в этот день был победный праздник, Берта вытащила потихоньку ордена-медали их мертвого дедушки и нацепила на Яшу.
Ну идем мы, а Яша сзади плетется, у него солдатик фигурный, деревянный пистолет и грудь в орденах. Вдруг какая-то тетка разоралась: «Откуда у мальца ордена? Где ты их взял, подонок?»
Мы тоже загалдели: «Ишь, подонок, да ему четыре года. Кто подонок-то в таком возрасте, на себя посмотрите! Это его дедушка герой был! И вообще мы сейчас милицанера позовем».
Она не унимается: «Бл*дки, соплячки…»
Мы, конечно, все эти слова уже знали, но стерпеть не могли. Она стала ордена от Яши отрывать. Он застрелил ее из деревянного пистолета, но она отодрала орден, и что вы думаете? Положила к себе в карман! Лилька схватила ее за карман, он порвался, посыпалась мелочь, окурки. Надо отметить, меня не удавалось отучить кусаться, и это пригодилось. Ну да, пришлось укусить тетку, она же Лильку за волосы деранула. А Берта разбежалась и ткнула ее головой в живот. Это у нее хорошо получалось. «Таран» называется.
Тут другие взрослые граждане прибежали. Стали тетку за руки держать и совестить. А мы подняли орден и побежали домой.
А потом оказалось, не знаю уж как, что с орденом прихватили еще теткины 15 копеек. Украли как бы. А может, и нет, добыли в честном бою. Или нам полагалось как военный трофей. Купили Яше-маленькому мороженое. Он нам отлизать дал, в благодарность за спасение.
Как вы понимаете, Берта всегда была крупная девочка. Мы с ней были как пузырь и соломинка — бешеный скорый колобок, а за ним — спотыкающаяся жердя.
Она любила ходить на мальчишек стенка на стенку, наваливаясь с разбега. Иной раз и на меня наваливалась. Как-то раз я укусила ее в щеку. Слава богу, несильно.
Теперь Берта таких размеров, что укусить ее можно только лошадью. Десять лет назад мы пировали на терраске ее тель-авивской квартиры.
— Ага, дожила, есойме! Моя бабушка думала, что ты ноги протянешь в десять лет. Ага, не кормили сироту!
Берта — потомственный повар, мать троих детей, и толстого мужа, и брата Яши, уже не маленького, со своими детьми и женой, и всей большой семьи, включая каких-то тетушек, племянников и прочая.
В гостиной вся стена увешана фотографиями родных и друзей…
— Ага, все они тут, как ворики-шайсики [17] в участке: и анфас, и профиль — и все в бегах. Один только дома всегда, мусик-пупусик! — схватила она кота и зацеловала в зажмуренную мордочку.
Вы бы видели, как Берта играет в настольный теннис! Она неподвижно стоит — во всю ширину стола, как крепость, в углу рта — сигаретка, глаза сосредоточенны, и только ракетка мелькает на бешеной скорости!
17
Шайсики — негодяйчики, от слова «шайсе» — дерьмо, несчастье и тому подобное ( идиш).