Нас ждет Севастополь
Шрифт:
Логунов ругнулся:
— Прямо в лоб камнем. Не очень чтобы, но кровь заливает глаза.
Перевязав голову и вытерев лицо, Кондратюк сказал:
— Топай в тыл.
Логунов встал, повел кругом глазами, поднял автомат.
— Нет, Федя, в тыл я не ходок. Еще повоюю. Ноги оторвут, идти не смогу, ползком до Севастополя доберусь. Двигаем вперед.
— Дело хозяйское, — сказал Кондратюк. — Давай поспешим в таком случае.
Глушецкий потерял из виду Уральцева. Это было немудрено. Весь склон горы, от подножья до гребня, укутан дымом и пылью.
Невдалеке пробежал со знаменем Добрецов.
— Вперед, полундра! До вершины немного осталось!
Рядом грохнул взрыв. Глушецкий упал. Некоторое время он лежал, оглушенный, плохо соображая, что произошло, еще не зная, ранен или нет. Придя в себя, встал на колени и огляделся. Первая мысль: «Где знамя?»
Пошатываясь, испытывая тошноту и шум в голове, он поднялся на ноги.
А знамя мелькнуло впереди. Его держал какой-то маленький и худенький матрос.
«Да это же Таня!» — обеспокоенно подумал Глушецкий.
Штурмовая группа и разведчики вбежали на вершину. Рукопашный бой закипел с новой силой. Ветер согнал дым и пыль вниз, и Глушецкий увидел справа и слева матросов и солдат с развевающимися флагами.
Держа знамя в левой руке, Таня правой ухватилась за выступ скалы, чтобы влезть повыше.
Из-за скалы высунулся гитлеровец и в упор выпустил в нее очередь из автомата. Таня отшатнулась, правая рука ее скользнула по скале, и она свалилась вниз. Рядом с гитлеровцем появился Гриднев, ударил его прикладом автомата и поднял знамя.
Глушецкий подбежал к Тане и наклонился над ней. Грудь ее была в крови. На побледневшем и исхудалом лице резко выделялись большие черные, но уже потерявшие блеск глаза. Глушецкий расстегнул ворот гимнастерки, стер платком кровь с груди. Ему не хотелось верить, что Таня мертва. Но когда увидел два пулевых отверстия, понял, что пробито сердце.
Он застегнул ей ворот и взял на руки. Она оказалась удивительно легкой.
Глушецкий поднялся на вершину. И первое, что он увидел, был флаг, укрепленный среди камней. Он подошел к нему и положил рядом тело снайпера Тани Левидовой.
Здесь лежал Гриднев и забинтовывал кисть левой руки.
Увидел Глушецкого, он встал, держа руку на весу, и беспокойно спросил: — Жива?
Глушецкий не ответил, склонил голову. Гриднев понял.
— Эх, дочка, дочка, не дошла до родного города…
Получив донесение из батальонов о том, что штурмовые группы и разведчики на вершине, полковник Громов тут же сообщил об этом командующему армией, а потом распорядился:
— КП переносим на вершину. Связистам тянуть туда связь, артиллеристам тащить на гору орудия и минометы.
Он зашагал в гору легко и быстро. Остальные офицеры еле поспевали за ним. Кругом были развороченные доты, воронки от бомб, вывороченные глыбы камней, осыпавшиеся траншеи — и трупы, трупы…
— Да, это был бой так бой! — вырвалось восклицание у Громова. — За один день взять такую крепость!
Взобравшись на вершину, Громов снял фуражку, поднял обе руки вверх и, не скрывая своих чувств, дрогнувшим голосом воскликнул:
— Здравствуй, Севастополь!
И стал обнимать и целовать стоявших поблизости офицеров и матросов. Его чувства передались
Увидев красный флаг, Громов пошел к нему. Он не дошел шагов десять, будто споткнулся: шальная пуля попала в левую ногу выше колена. Боль заставила Громова сесть. К нему подбежали ординарец и несколько офицеров.
— Зацепило немного, надо перевязать, — сказал он, бледнея.
Дежуривший при КП врач заставил полковника снять брюки.
Громов усмехнулся и пошутил:
— Смешно получается. Взобрался командир бригады на гору, осмотрелся и снял штаны…
Врач сказал:
— Надо в госпиталь.
— К черту госпиталь! — взревел Громов. — Остановите кровь, затяните потуже!
— Но вы не сможете ходить.
— Это мое дело.
Врач перетянул ногу жгутом, рану забинтовал. Громов натянул брюки, встал, шагнул и тут же скривился от боли.
— Да, идти не могу, — спокойно заявил он. — Но меня понесут. — Подозвав ординарца, сказал: — Игнат, разыщи носилки и приведи четырех матросов, чтобы несли меня.
Собрав около себя офицеров, Громов обвел их просящим взглядом:
— Прошу вас, друзья, никому, особенно вышестоящему начальству, не говорите о моем ранении. Я должен быть в Севастополе. Сообщите моему заместителю по тылу, чтобы к утру разведал дорогу сюда для машины. И еще. Уже вечереет. Гоните на вершину поваров с ужином. Начальник оперативной части, свяжитесь с батальонами и узнайте, какие потери, и доложите мне. Я из строя не вышел, продолжаю командовать. Все понятно? Действуйте.
Опираясь на Глушецкого, он встал, внимательно посмотрел кругом и после некоторого раздумья показал рукой на пригорок, где находился полуразрушенный дот:
— КП пока будет там. Тяните туда связь.
Выбитые из всех укреплений внешнего и внутреннего обвода, а также из города, немецкие и румынские войска укрылись за земляной вал, прикрывающий мыс Херсонес. Здесь скопилось до семидесяти тысяч солдат и офицеров во главе с командующим армией генералом Бемэ.
Мыс Херсонес выдается далеко в море. Земляной вал, протянувшийся на шесть километров, был естественным рубежом. Это дало возможность гитлеровскому командованию организовать тут достаточно сильную оборону. Здесь оно сосредоточило огромное количество артиллерии, поставило на прямую наводку несколько сот зенитных орудий. Весь вал был окутан колючей проволокой.
С ходу такую оборону прорвать невозможно. Надо к этому подготовиться. На подготовку этой операции ушло два дня — 10 и 11 мая. Атака была назначена на 13 часов 30 минут 12 мая.
Днем 11 мая Глушецкий пришел к Громову со срочным сообщением.
Командир бригады находился в одноэтажном каменном домике. В одной комнате разместились начальник штаба и дежурный офицер, во второй Громов. Когда Глушецкий вошел к нему, тот лежал на кровати, устремив взгляд в потолок. Его мучила рана, но он крепился. Ординарец помогал допрыгать на одной ноге до юркого «виллиса», он садился рядом с шофером и ездил по батальонам. Из машины не вылезал, подзывая комбатов, выслушивал, давал указания — и все с прищуренными глазами, с легкой улыбкой на лице, чтобы не подумали, что ему не по себе. Но все знали, чего стоила ему эта улыбка.