Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Шишков Михаил

Именно поэтому храбрые полярники являлись без всякого преувеличения элитой советской авиации, пользуясь не меньшим почетом и уважением, чем появившиеся гораздо позже космонавты. И по заслугам. Но когда началась война, все, кто только мог, всеми возможными путями стремились попасть на фронт. Не обошла эта тенденция и летчиков, трудившихся в тылу. Да, они понимали, что и там их опыт и мастерство необходимы Родине, но смириться с тем, что в самое тяжелое для страны время приходится заниматься обыденной мирной работой, никто не хотел.

Вот и осаждали военкоматы, настойчиво требуя направления в действующую армию, авиаторы, покорявшие просторы Сибири, летчики ГВФ (Гражданского воздушного флота), инструкторы летных школ и аэроклубов, пилоты,

занятые в народном хозяйстве… Были среди них и неразлучные друзья Шаманов и Лорин. Само собой разумеется, отпускать таких высококлассных специалистов никто не хотел, и, вполне вероятно, так бы и остались опытные полярники на своем привычном месте, если бы не счастливая случайность. Оказавшись в Москве для получения самолета, они добились встречи с командующим авиацией Военно-морского флота генерал-лейтенантом С. Ф. Жаворонковым и смогли убедить его направить их на Балтику.

Неудивительно, что этот экипаж, влившийся в состав 1-го Гвардейского МТАПа в начале 42-го, буквально с первых вылетов зарекомендовал себя с лучшей стороны, доказав свою готовность к выполнению самых сложных боевых заданий. Казалось, не существовало таких погодных условий, которым было бы под силу заставить вчерашних полярников вернуться домой, не выполнив задания. На момент нашего появления в полку на их счету числилось несколько потопленных транспортных судов.

Как бы это ни показалось странным, Шаманов, бывший едва ли не самым старшим по возрасту авиатором полка, несмотря на свои заслуги, так и оставался рядовым летчиком. Ходили слухи о том, что ему неоднократно предлагали повышение по службе, но, отчетливо понимая свое нерасположение к руководящей работе, опытный пилот умудрялся от нее отказываться. Точно так же не захотел он и оставить своего «Ильюшу» ради того, чтобы пересесть на «Бостон», в прекрасных летных качествах которого ему довелось убедиться во время работы в перегоночной команде.

Веселый и жизнерадостный Шаманов был, что называется, душой компании, вокруг него всегда с избытком хватало товарищей, каждый из которых, в случае необходимости, всегда мог рассчитывать на его помощь и поддержку. Обладал Иван и каким-то необъяснимым магнетизмом, неизменно притягивавшим к нему внимание прекрасного пола. Любой пилот или штурман, имевший не меньше орденов, чем Шаманов, находясь рядом с ним, всегда оставался в тени.

Совсем другой характер имел не менее заслуженный летчик-торпедоносец Александр Разгонин. Спокойный молодой человек, скромно державшийся в стороне, он всегда несколько терялся, оказываясь в центре внимания. При поверхностном взгляде это могло создать обманчивое впечатление неуверенности в собственных силах. Но, познакомившись с Разгониным поближе, нетрудно было найти в нем отличного парня, верного друга и настоящего пилота, всей душой преданного своему делу. В полку Саша появился в начале 41-го и прошел в его составе самый тяжелый первый год войны, в полной мере раскрыв свой летный талант в летние месяцы 43-го во время выполнения крейсерских полетов. В этом виде боевой работы Разгонин ни в чем не уступал Шаманову, и его фамилия упоминалась в оперативных сводках ничуть не реже.

Александр Пресняков, напротив, казалось, обладал секретом неиссякаемой жизненной энергии. Весельчак и балагур, лихо отбивавший чечетку на концертах полковой самодеятельности, автор прекрасных стихов. Но иногда словно черная тень пробегала по Сашиному живому лицу, блеск его глаз моментально тускнел, и они наполнялись глубокой неподдельной печалью. В такие часы он стремился остаться наедине со своей внутренней болью, делиться которой не хотел даже с близкими друзьями.

Дело в том, что Сашин отец, командир полковой пулеметной команды, еще до революции вступивший в партию большевиков и проводивший среди солдат активную агитацию, воевавший за советскую власть на фронтах Гражданской войны и всеми силами служивший ей в последующие годы, в конце тридцатых попал под безжалостный каток репрессий. Конечно, Саша ни на мгновение

не усомнился в его невиновности, и тем сильнее выжигало сердце отчаяние. Как же партия, за дело которой отец сражался, не щадя себя, могла допустить такое? Почему же слово клеветников оказалось весомее заслуг и преданности старого большевика? Ответов на эти вопросы не мог дать никто…

Да и сама летная биография Преснякова складывалась совсем не гладко, то поднимая его наверх, то резко бросая вниз. Начиналась она с направления в николаевскую школу полярной авиации Главного управления Северного морского пути, полученного пятнадцатилетним московским парнишкой, окончившим ФЗУ по специальности авиационного моториста. Способности и усердие Преснякова были замечены, и уже через полгода он стал техником самолета.

Но Саша мечтал стать пилотом и вскоре добился своего, убедив начальство зачислить его курсантом. Двухлетняя программа была пройдена за полтора года, и, когда до госэкзаменов оставался всего лишь один курс, школу пилотов-полярников переформировали в военное училище морской авиации. Так Пресняков попал на Балтику в 41-ю отдельную эскадрилью, летавшую на «МБР-2», где и встретил начало войны.

Александр Пресняков. Август 1944 г. Надпись на обороте: «Боевому другу на долгую память. 20.10.44»

По меркам того времени одномоторная «летающая лодка» с деревянными силовыми конструкциями фюзеляжа и крыльев, обтянутыми перкалем, развивавшая крейсерскую скорость 160 км/ч и способная нести шестьсот килограммов бомбовой нагрузки, да к тому же еще и переворачивавшаяся даже при небольшом волнении на море, никак не могла считаться полноценным боевым самолетом. Тем не менее эти устаревшие разведчики регулярно бомбили вражеские артиллерийские батареи, железнодорожные станции и колонны наступавших немецких войск, совершая порой по несколько вылетов в сутки.

Среди наиболее отличившихся пилотов эскадрильи был и Александр Пресняков, представленный в числе других своих товарищей к ордену. Но буквально накануне его вручения произошел несчастный случай, едва было не сломавший Саше всю жизнь. Экипаж Преснякова получил задание выявить расположение артиллерийских батарей противника. Поскольку его самолет был неисправен, лететь предстояло на командирском. Но вот незадача: мотор никак не хотел запускаться, и Саша самостоятельно принял решение идти на своем. В результате – разбитая при вынужденной посадке машина и тяжелое ранение штурмана. Военный трибунал приговорил Преснякова к восьми годам лишения свободы. К счастью, командиру удалось добиться, чтобы Сашу оставили в его эскадрилье и, кроме того, повторно рассмотрели это дело после выполнения им тридцати успешных боевых вылетов.

В январе 42-го Преснякова перевели в 1-й Гвардейский МТАП, где Саша сразу же зарекомендовал себя с лучшей стороны и через месяц был назначен командиром звена 3-й эскадрильи. Казалось, все самое худшее позади… И вновь авария – отказ мотора как раз в тот момент, когда до предела загруженный самолет только-только оторвался от земли. Полученные при падении боевой машины травмы на два месяца вывели Преснякова из строя. По излечении он вернулся в свою часть и продолжил летать с еще большим рвением.

В той же самой 41-й отдельной эскадрилье начинал свой боевой путь и штурман Виктор Чванов, карьера которого во многом походила на Сашину. Виктор, бывший мастером по электрооборудованию одной из разведывательных эскадрилий Тихоокеанского флота, исправно и без нареканий выполнявший свою работу, сам того не замечая, оказался пленен мечтой о покорении небесных просторов. Не откладывая ее осуществление в долгий ящик, он поступил в николаевское военно-морское училище имени Леваневского, после окончания которого для дальнейшего прохождения службы был направлен на Балтийский флот.