Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца
Шрифт:
– Командир, – внезапно раздался из-за спины негромкий голос Пичугина, – не надо тебе лететь…
Я повернулся. Иван стоял передо мной и смотрел на меня своим уставшим взглядом.
– Не советую… – еще раз предостерег он.
– Да нет, – стараюсь придать своему голосу как можно больше уверенности. – Все нормально, просто с ногами что-то не то. Помоги…
Запустили двигатели, взлетели. Пока до берега топали, еще ничего было, терпимо. А вот как над морем оказались… Что сверху, что снизу – все едино. Темнота сплошная. Только на приборы смотреть и остается. И тут как начало меня мутить… «Все, – думаю, –
Слава богу, вовремя догадался пошире распахнуть «форточки», находящиеся по обе стороны лобового стекла. По кабине тут же начал гулять свежий прохладный воздух, который я, широко открыв рот, словно рыба, выброшенная на берег, стал судорожно втягивать в свои легкие. Несколько минут спустя мое самочувствие заметно улучшилось…
Тем не менее этот полет, изрядно измотавший меня, окончился успешно. Разведку провели, мины сбросили где надо, причем в заданный район удалось пробраться настолько незаметно, что в нашу сторону не было произведено ни одного выстрела.
Но после возвращения, когда появилось достаточно времени для осмысления всего произошедшего, я ужаснулся. Еще бы, чуть не угробил своих товарищей… Мысленно отругав себя на чем свет стоит, решил, что больше никогда не повторю подобного. Только лишь в последние два месяца войны я несколько раз нарушил данное себе обещание и, отправляясь на самые рискованные задания, пару раз позволил себе выпить сто грамм. Но это были уже дневные полеты в условиях хорошей видимости…
…Фронтовые сто грамм. Наверное, один из самых широко известных атрибутов военного быта. Когда я пришел в полк, их выдавали ежедневно, но только в обед. Мы позволяли себе выпить, лишь твердо зная, что в этот вечер никаких полетов не предвидится. Приходишь в столовую, даешь официантке талончик, и через пару минут она возвращается, держа в руках граненый стакан. Но что такое сто грамм для молодого, физически крепкого человека… Тут приходилось пускаться на своеобразные ухищрения.
– Иван, – говорю стрелку-радисту, – давай сюда свой талон, ты сегодня пить не будешь!
Двести грамм – это уже что-то. В другой раз данной мне уставом командирской властью отлучаю от пития штурмана. Но следующие два талона, восстанавливая справедливость, приходится возвращать своим боевым товарищам.
Оставалась еще возможность купить бутылку водки… Но это уже было из разряда фантастики – ежемесячное жалованье летного состава приблизительно равнялось стоимости заветной поллитровки, но и его мы практически не видели. Почти у каждого из нас в тылу оставались родные и близкие, для которых каждый рубль мог оказаться спасительным, поэтому все свои деньги мы переводили в далекий тыл.
А весной 44-го сто грамм стали выдавать лишь вернувшимся из боевого вылета. На этом настояли военные медики. Слишком высокой посчитали они вероятность развития алкоголизма. И, честно сказать, небезосновательно. Не все могли удержать себя в узде, и ребята, обладавшие меньшей силой воли, спивались…
Но ведь порой так необходимо было снять постоянно накапливающийся стресс, да и перед танцульками «принять на грудь» для храбрости тоже хотелось. В этом отношении проще всего было командирам. Они в силу своего служебного положения имели крепкую дружбу с полковыми медиками, что давало прекрасную возможность раздобыть для своих
Естественно, мы, рядовые летчики и штурманы, о такой роскоши даже и мечтать не могли, но нас выручали некоторые технические жидкости, применявшиеся в различных системах наших «Бостонов». Особой популярностью пользовалась тормозная, процентов на девяносто состоявшая из спирта. Ее расходом ведал инженер эскадрильи, у которого хоть и с огромным трудом, но вполне можно было выпросить не более литра. Поворчит, конечно, но даст. Как водится, имелась в этой бочке меда и своя ложка дегтя, то есть глицерина. Ложечка получилась довольно значительной – на все оставшиеся десять процентов…
Но к тому времени, как я пришел в полк, проблема отделения зерен от плевел, иначе говоря, спирта от глицерина, была уже давно решена. Нам лишь оставалось перенять эту нехитрую технологию у старших товарищей. Тормозную жидкость, налитую в металлическую кружку, поджигали. Требуемая степень очистки определялась по цвету пламени. Сначала оно было коричневым – это горел глицерин, а затем, когда огонь становился синеватым, кружку накрывали крышкой, тем самым останавливая процесс горения. Летом, чтобы разбавить спирт, туда доливали воду, а зимой – просто насыпали снега. Вот и готов знаменитый «ликер-шасси», наверное, самый распространенный горячительный напиток, употребляемый рядовыми авиаторами тех лет.
Имелся в нашем распоряжении еще один вариант – спирт, которым заправлялась антиобледенительная система самолета. Его, чтобы предотвратить нецелевое расходование, разбавляли бензином или керосином. В пригодное для внутреннего употребления состояние антиобледенитель приводился точно тем же нехитрым методом, что и в предыдущем случае. Конечно, в обоих вариантах чувствовался некоторый неприятный привкус «вредных» примесей… Правда, никто и не пытался особо привередничать – иной альтернативы не было.
Вспоминается забавная история. В один прекрасный день наша веселая компания готовилась к танцевальному вечеру. Раздобыв литр антиобледенительного спирта, мы уже собирались «очистить» его привычным способом…
– Братцы! – вдруг предложил кто-то. – У нас же противогазы есть! Давайте спирт этот через фильтр пропустим. Наверняка чище будет, чем всегда!
Говорил наш товарищ весьма убедительно, словно многократно проделывал подобный фокус, и мы решили поступить так, как он предложил. На радостях схватили первый попавшийся под руку фильтр от противогаза и залили туда все содержимое бутылок.
– Ну, ты голова! – восторгались мы. – И как же никто раньше до этого не додумался!
Между тем фильтр, довольно быстро проглотивший целый литр антиобледенителя, так и не собирался возвращать из своего чрева чистый спирт. Точнее сказать, вообще никакой. Наружу вытекли лишь три капельки… Как я узнал позже, уголь, находившийся внутри фильтра, полностью впитал в себя весь наш стратегический запас.
Нашему разочарованию не было предела. Но делать нечего – так и пришлось сидеть трезвыми, кино смотреть. В общем, пропал у нас тогда вечер. Вдобавок долго еще доставалось на орехи от острых на язык товарищей. Стоило только появиться в пределах их видимости, как тут же раздавался исполненный дружеского сарказма комментарий: «А вот и наши химики!»