Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца
Шрифт:
Я же, отойдя подальше от самолета, нервно курил одну сигарету за другой. Было понятно, что ближайшие часы станут решающими в моей судьбе, принеся мне либо смерть, либо победу. С таким небогатым выбором еще можно было смириться, тем более что на войне так обстоят дела довольно часто. Но в тот день на кону стояло гораздо больше, чем жизнь или смерть, – честь человека и офицера. «Скорее бы уже в небо! – отчаявшись, решил я. – А там – будь что будет!»
И вот наконец самолет немного лениво, впрочем, как и всегда, начинает разбег. Все быстрее и быстрее проносится под крыльями полоса, и вот уже наступает время немного подтянуть
К счастью, моя машина, изрядно просев, все же сумела вытащить нас из оврага. Видимо, спасла меня укоренившаяся еще со времен школы пилотов привычка начинать разбег у самой границы аэродрома. Будь он короче хотя бы на двадцать-тридцать метров – так бы и закончил я свою жизнь в этой яме, наполненной все еще неубранными немецкими боеприпасами. Так бы рвануло, что от находившейся неподалеку железнодорожной станции не осталось бы и камня на камне.
…Но почему же мой самолет так долго не хотел разгоняться? Ответ на этот вопрос я узнал вскоре после возвращения. Оказалось, Пичугин, верный своей привычке, залил топливные баки почти по самую горловину. А длины ВПП, как я уже упоминал, не хватало для столь потяжелевшей машины…
Вновь под крыльями Балтийское море. Обычно я не против переброситься несколькими словечками с экипажем, но сейчас не до этого. Все внимание – поиску цели. В этот день она была нужна как никогда. К счастью, судьбе не было угодно долго играть с нами, и примерно на том же месте мы обнаружили… одиночный транспорт. Да еще и крупный такой, шесть тысяч тонн…
Как и в первом вылете, вперед ринулись топ-мачтовики, мы с Гагиевым идем в том же самом порядке. Две торпеды и четыре «двухсотпятидесятки» против одного транспорта – шанс весьма неплохой…
Выхожу на боевой курс, враг отстреливается, но сейчас не до него. Главное – правильно прицелиться, поэтому дистанция атаки должна быть минимальной. Только так наверняка можно поразить цель.
И вдруг примерно позади гагиевской машины внезапно появился «фонтанчик» от взрыва торпеды, плашмя ударившейся о воду… «Только не сейчас!» Вновь все в моих руках… «Господи, помоги! Господи, помоги! Господи, помоги!» – в отчаянии беззвучно шевелю губами, нажимая на кнопку сброса в момент, когда до транспорта оставалось немногим больше шестисот метров…
Отвернуть в сторону от судна невозможно, поэтому тут же немного подтягиваю штурвал на себя, чтобы гарантированно проскочить над ним. Следующие несколько мгновений тянулись ужасно долго. Пойдет… не пойдет… Едва дыша, я замер, словно подсудимый, ожидающий приговора…
– Командир! Торпеда пошла! – никогда ранее эти простые слова радиста не были такими жизнеутверждающими.
Мгновенно проношусь над палубой, оставляя слева трассы зенитных автоматов…
– Взрыв!
Не в силах противостоять искушению, закладываю крутой вираж так, что, кажется, самолет вот-вот зацепится крылом за морскую поверхность. Как раз вовремя успел – столб воды и дыма, поднявшийся в районе кормовой части транспорта, еще не успел рассеяться. Красота! Теперь
Ходим на удалении, километрах в четырех, ждем… Пять минут проходит… Зенитный огонь прекратился, позволяя приблизиться… Десять минут… А транспорт все еще на плаву…
– Как запас топлива? – спрашиваю Сашку Бурунова.
– Да есть пока.
– Если что, уходи, – говорю, – сами вернемся…
И вот наконец стало заметно, как нос постепенно поднимается над водой. Почти одновременно немцы начали спускать спасательные баркасы. «Тонет! Тонет!» – словно неподъемный груз сорвался с души. «Все! Труба им!» От радости захотелось петь во весь голос…
Тем временем корма уже скрылась под водой, показалась ватерлиния, и некоторое время спустя нос встал практически вертикально, как одинокая скала посреди бескрайней равнины, а затем, с каждой секундой все быстрее и быстрее, судно начало погружаться… Вскоре от него не осталось и следа…
– Смотри, командир! Уходят, гады! – прокричал Иван.
– Не уйдут!
И все мы, включая истребителей, один за другим стали заходить на эти баркасы, расстреливая их из курсовых пулеметов так, что были видны разлетающиеся по сторонам осколки обшивки. Через несколько минут все было кончено…
– Поздравляю! Две победы за день – это здорово! – слышу радостный голос Саши Бурунова.
– Спасибо! – отвечаю. – Да только вот не верит мне командир…
– А мы сразу, как приземлились, доложили, что видели, как ты сторожевик потопил… Скоро придет подтверждение…
Мое торжество в этот момент невозможно передать никакими словами… Еще бы, мое доброе имя, гораздо более ценное, чем сама жизнь, спасено от несмываемого позора.
Идем домой, но расслабляться никак нельзя. Чем ближе к берегу, тем больше вероятность быть атакованными истребителями. Хоть и свои защитники рядом, тем не менее кручу головой во все стороны, как во время одиночной «охоты». И вдруг… не верю своим глазам – впереди, метрах в пятистах справа и немного ниже нас идут два «Ju-52», трехмоторных немецких транспортных самолета. Старые, еще с гофрированной обшивкой. Летят себе со стороны Либавы и нас, по всей видимости, не замечают.
– Сашка! – кричу. – Смотри, «Юнкерсы»!
– Где?!
– Даю трассу! – с этими словами доворачиваю свой самолет и даю очередь в их сторону.
– Теперь вижу! Спасибо!
– Командир! Дай мне одного! – слышу голос Сашиного ведомого.
– Хорошо. Он твой.
А вот уже и Шяуляй. Покачав на прощание крыльями, истребители улетели в сторону Вильнюса, а мы стали заходить на посадку. Теперь можно со спокойной совестью предстать перед командиром – сознание этого наполняло сердце радостью. Казалось, никогда ранее я с такой необыкновенной легкостью не покидал кабину самолета после того, как он занял свое законное место на аэродроме.
– Товарищ командир! Задание выполнено! Потоплен транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн! – Сам удивляюсь, насколько бодро, я бы сказал, с мальчишеским задором звучит мой голос. Борзов крепко жмет мою руку, и на мгновение наши взгляды пересеклись. Ничего не сказал мне тогда командир, да и не нужно было. Мы прекрасно поняли друг друга без лишних слов. Мой экипаж восстановил свою репутацию, и несколько дней спустя на меня и моего штурмана было оформлено представление к званию Героя Советского Союза…