Насекомый
Шрифт:
– О чем?
– Не перебивай. О том я размышляю, что нормальная мечта никогда не может исполниться. Так уж природа устроена. Почему? А потому, что если бы все истинные мечты в реальность воплощались, сама жизнь бы смысл потеряла, а, значит, вечные поиски и дерзость мысли оказались бы навеки утрачены. Мы бы все тогда в быдл превратились, которым только пожрать да посрать… Пардон, – я сообразил, что для некоторых, например, для мух – смысл жизни в последних моих словах и заключен, поэтому вовремя извинился и попытался выкрутиться: – …в домашней
– Я знаю, мне родственники говорили, – кивнула Муша. – Мать однажды сказала, что я должна была орлихой родиться…
– Орлицей, – кивнув, поправил я, – не суть важно. А знаешь, какая у меня мечта?
– Эту?… Останкинскую башню обосрать? – искренне предположила Чкаловская.
– Нет, что ты! – рассмеялся я. – Такая мечта может присутствовать только у тех, кто летать и гадить с недосягаемых высот рожден. А я пешеход, поэтому хочу стать всемирно известным спортсменом, самым быстрым бегуном в своем классе мощности. Чтоб награды там всякие, почести, пьедестал почета…
– …обосрать? Ну, для этого далеко бегать не надо, вон на Петровском, тут рядом совсем…
– Да при чем здесь – обосрать?! – разозлился я. – Взойти на него! На пьедестал! И не просто взобраться, это любой дурак сможет, а восшествовать, как общепризнанный чемпион. Чтоб медаль там, и все такое, шампанское об тумбочку…
– Эка ты хватил! – восхитилась Муша. – Красивая мечта! Только какая надобность в твоем пьедестале?
– А какая надобность в твоей Петропавловской игле?
– Ну…
– Обгадить?
Чкаловская кивнула.
– Вот видишь, какие мы с тобой разные?!
– Почему? – удивилась Муша.
– Потому что для меня справить нужду – дело скрытное, интимное даже, а для тебя – предмет гордости и всеобщего восхищения родни. Ты вот говоришь, мать тебя орлицей зовет, а думала ли ты о том, что у них, у орлов, кроме высокого полета еще и свои мечты есть? И они, между прочим, нужду прямо в своем высоком полете, как стюардессы с космонавтами, справляют. Им для этого шпилей по надобностям посещать не надобно…
– О чем?
– Что – о чем? – не понял я.
– О чем, друг Гомемнон, орлы мечтают?
– Ну… – замялся я, – не знаю. Среди моих знакомых орлов нет…
– Так с чего ты решил, что им до шпилей дела нет?! Знаешь, Гомемнон, ты таракан, конечно, интеллигентный, спору нет, но мозги от твоих разговоров до неприличия мягкими становятся. Надышался ты в бутылке вредных испарений, вот. И вообще, шел бы к своим, а? Я понимаю, что ты меня от смерти спас, но мы ж теперь квиты, так?
– Так.
– Вот и иди.
– Где ж мне своих-то найти? Они все на Зине Портновой остались, – я вспомнил про семью и тяжело вздохнул.
– Так вон, за плинтусом. Видишь, ус торчит? – кивнула Муша в угол. – Ваши. У них главного Семеном зовут, Катерпиллером. Ты его сразу узнаешь…
– Странная фамилия, – повел я усом.
– Ничего
– Пока, орлица дерзновенная, – ухмыльнувшись, кивнул я.
И Муша взмыла под потолок. Уже кружась под абажуром, она пронзительно жжикнула:
– Увидимся, Гомемнон! А про мечту я все поняла! Спасибо! Удачи тебе, умник, и заслуженного пьедестала почета! Пусть сразу не исполнится, так ты старайся получше!… Тогда… будет… жжж…
Глава третья. О любви к путешествиям и спринтерским бегам на марафонские дистанции
Ну что мне оставалось делать? Я вас спрашиваю. Что?! Идти за плинтус. Так? Так. И я, глубоко вдохнув и, задержав на мгновение в своей мощной груди влажный кухонный воздух, с шумом выдохнул, чтобы снять волнение со своих еще не вполне окрепших членов. А потом медленной, но уверенной походкой двинулся в сторону торчащих из-за деревяшки и чуть подрагивающих усов. Должно быть, там кто-то обедал.
Подойдя к плинтусу, я негромко, но решительно позвал:
– Эй, хозяева!
Ответом было гробовое молчание. Усы на секунду замерли, а потом из щели выглянула симпатичная девичья мордочка. Тишина становилась невыносимой, и я решил нарушить ее первым.
– Привет! – поздоровался ваш покорный слуга. – Я Агамемнон, нежданный гость с Зины Портновой. Мне бы с господином Катерпиллером повидаться.
– На тему? – заинтересованно пропищала в ответ незнакомка.
– На тему благостного сосуществования родственных индивидов в условиях жесткого химического заражения локальной окружающей среды, – ляпнул я первое, что пришло мне в голову.
– Прекрасно, – кивнула таракашка, – подобные темы Семена Обуслововича крайне волнуют. Он к вам, так сказать, представителям зеленых, питает искреннюю слабость. Господин Агамемнон, правильно расслышала? Не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, прекрасная леди, – кивнул я. – А вас как звать-величать по батюшке?
– Изольда Шестиаховна, – улыбнулась симпатяга. – Можно просто Золя.
– Очень приятно, Золя, – склонил я в почтении усы.
– Взаименно, – пролепетала Золя. – Я у Семена Обуслововича в секретаршах служу. Прошу вас следовать за мной, господин Агамемнон.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил я и зачем-то добавил: – Можете звать меня просто Мемнон или… лучше… Агам!
С чего бы это? Никто и никогда до сих пор никакими Мемнонами и Агамами меня не называл. А тут – нате вам, выпендрился! Тоже мне, Агам! Донжуан насекомый. Хотя, если рассудить, звучит не так уж и плохо. По-простому, по-народному, если можно так выразиться. И еще – никому теперь в голову не придет искажать мое гордое имя, как, например, Муше. Гомемнон! Твою фалангу! С другой стороны, кто ведь о чем только и думает…