Населенный пункт
Шрифт:
– Это как, - не понял председатель, - в кочегарке и для будущих поколений?
Из допроса коллеги Никодимова по работе в городской прокуратуре.
– Скажите, не было ли у него какой-то странности, необычности.
– Да, в общем-то, обычный парень. Спортивный, на тренировки по самбо ходил с удовольствием. Не любил только неурочные вызовы.
– Может, хобби какое-то?
– Хобби? Да... Много покупал военных журналов.
– Зачем?
– Я его как-то застал за тем, что он вырезал из них солдатиков, танки, пушки.
Смутился,
– Вы не спросили - зачем он это делает?
– Спросил. Он вот так же, как и вы, сказал - хобби у меня такое.
– Да нет, не торопись, - он отмахнулся, уже не обращая внимание на дистанцию между ними, ему почему-то впервые захотелось пооткровенничать с властью, а, возможно, он впервые пил с властью, - я тогда в прокуратуре трудился, следователем, насмотрелся всякого, не под еду будь сказано, трупы, размазанные по асфальту, видел; и самоубийц, висящих в различных местах, вплоть до общественной уборной. А это меня прокурор направил для соблюдения законности,
– передохнул и продолжил: - В Воронеже ремонтировали часы на небольшой башенке в здании, выходящем на центральную площадь, ну там еще обком, Дом правительства и все-все самое главное. Часовщики забрались в башенку из магазина парфюмерного, вскрыли циферблат и хотели приступать, какую-то шестеренку вынуть, и увидели как будто гильзу от снаряда, она аккурат под механизмом, приводящем в движение стрелки, была укреплена. Они испугались, мало ли, а вдруг взорвется, вызвали милицию, саперов, вот и меня направили за соблюдением бдить.
Председатель приглашающе-участливо кивал головой, мол, давай, продолжай.
– Вскарабкались мы оравой в башенку, саперы изъяли латунную гильзу, гебешник взял в руки, столпились, читаем выбитое на боку: "Вам - нашим детям из 1937 года!". Он сразу - стоп, ребята, это по нашей части, беру себе. А самый главный сапер возмутился - а если она у тебя рванет, мало ли что там из 37 года, килограмм пороху, например. Тот покривился, но отдал, и сапер потихонечку стал эдак крышечку вертеть.
– Это вы, что, все на башенке?
– подал голос председатель.
– Да. Только спустились от часового механизма. И вот крутит он ее потихонечку, крутит, она поскрипывает, туговата, но, видимо, была промаслена хорошо, открылась. Сапер ее сначала к уху приложил, но ничего не тикало, потом пальчики туда засунул и достал плотную такую бумаженцию, посеревшую, без признаков плесени, мокроты. Гебешник ему - давай, это по моей части, а майор усмехнулся - мы все, говорит, по твоей части, вот все вместе и прочитаем. Тот отвечает - пожалеешь. А майор рукой небрежно махнул и развернул листок.
Большими крупными буквами, точно не на машинке, написано: "Дорогие товарищи!
Шлют Вам большой коммунистический привет Ваши отцы. Мы счастливы, что Вы живете в том белом великолепном счастливом будущем, которое мы для Вас неустанно строим".
– И что, - подал голос председатель.
Никодимов разлил остатки по стаканам, они выпили и закусили каждый из своей банки, Юра по-прежнему жадно, председатель небрежно, не торопясь.
– Я сполз в магазин, отдышался. Прошел час, а меня не звали наверх и никто не спустился вниз. Я вновь поднялся. Они были мертвы, лежали в башенке с улыбками и не дышали.
Председатель поперхнулся, закашлял, поискал глазами воды. У Никодимова загорелось лицо, как обычно после второй. Председатель кашлял сильнее и сильнее, вены на горле надулись и почернели, рукой нашарил банку с килькой, слил соус в стакан, набралось немного, и выпил, успокоился. Глухо спросил:
– А дальше?
– Судебно-медицинская экспертиза показала, что у всех случился инсульт, мгновенно отправивший их на тот свет.
– На какой?
– не понял председатель.
– В общем, я ни в чем не был виноват, - продолжал не слыша Никодимов, - но с тех пор от меня стали шарахаться коллеги, и, воспользовавшись случаем, я ушел, спокойно, никто не чинил препятствий, даже и написали великолепную характеристику, в областную партийную газету, корреспондентом.
– Да, - сказал председатель, - одной по такому случаю маловато.
– Закопошился в необъятном на слух внутреннем кармане куртки и изъял вторую бутылку. Не ставя на стол, распечатал, чуть накренив, спросил: - Не возражаешь?
– Может, не надо, - засомневался Юра, - подумаете еще - пьяница.
– Ладно тебе, - отмел возражения председатель и быстренько наполнил по полной.
Они чокнулись и выпили, председатель сноровисто, а Никодимов с явным сопротивлением организма. Покушали.
– Понимаешь, - сказал Юра, - КГБ провело расследование. Ничего не нашли. Не имелось причин для массового нарушения мозгового кровообращения, и баста!
– Тебе повезло, - глухо ответил председатель, - хоть мертвые имелись. А у нас в деревне, - он испуганно обернулся на дверь и побледнел, кладбища нет.
– И письмо не нашли, - продолжал бормотать захмелевший Юра, - ничего, валялась пустая гильза с отвинченной крышкой в птичьем дерьме, и пустота!
– Он отодвинулся к спинке кровати, поджав под себя ноги, зрачки заполнили всю роговицу, ладони засунул под мышки. Председатель, отогнув обшлаг телогрейки, суетливо посмотрел на часы:
– Засиделся я с тобой, пора мне, а ты обустраивайся, а завтра выходи на работу, в Доме культуры библиотека, на втором этаже. К девяти часам подходи, я проверю.
– Встал твердо, постоял пару секунд, жалостливо вздохнул.
– Давай добьем, - разлил остаток, махнул, не глядя, в рот, отщипнул мякиш, помял в пальцах, понюхал и бросил резко за печку, буркнул: