Насельники с Вороньей реки (сборник)
Шрифт:
А вы всё – апачи, апачи…
Так что ни Равтытагин никогда не обратился бы за помощью к эвенам, ни они не согласились бы помогать ему. Особенно когда речь шла об увеличении благосостояния приморских чукчей и об убийстве.
– Так что этот документ или спрятан вместе с деньгами, или сгорел… – резюмировал Свиридов. – И мы всё равно вернулись туда, откуда начали.
– Одно мне не понятно. Это одно – оно же самое главное, – сказал он чуть позже. – Что надо было сделать человеку, чтобы ему потребовалось пустить пулю в голову – совершенно расчётливо.
– А я не понимаю, почему тело не спрятали, – откликнулся я.
– Да ну, – рожу старого
– Медведи?
– Ну конечно. Вообще, настоящее чудо – то, что костяк сохранился так долго. Видимо, воняет не по-местному.
– Не факт, что он сейчас нас там ожидает. Росомахи могли растащить его уже этой зимой.
– Там до скелета надо пробиваться через несколько слоев синтетики, – хмыкнул Свиридов. – Максимум череп сгложут. Хотя если он пролежал там прошлую зиму, то уж никогда не стронется с того места.
– Так что, будем его находить? – задал я основной вопрос этого вечера.
– Тебе сильно нужны эти деньги? – посмотрел на меня пристально Свиридов.
– Пять тысяч евро? Они б, конечно, не помешали. Но я не уверен, что они стоят того гвалта, который поднимется вокруг.
– Ты вроде бы говорил о десятке?
– Половина твоя, – я рассмеялся. – Али ты не милицанер?
– Милицанер, – согласился Свиридов. – И потому ответственно тебе заявляю: пятёра евро не стоит этого геморроя. Я тебе скажу, и десятка его не стоит.
– Стало быть, надо его прикопать, – я пожал плечами. – Как-то он нехорошо там на юру лежит.
– Насчёт этого можешь не сомневаться. Я его неглубоко, но зарыл. Насколько мерзлота позволила. И столбик поставил. Ну что, выпьем, что ли, за этого бедолагу?
Мы выпили не чокаясь. Кто бы ни застрелил Алексея Протасова, он это сделал по одной, и в общем-то вполне очевидной, причине. Они разговаривали на разных языках, и Алексей слишком стремился навязать другому человеку своё миропонимание. Справедливо рассуждая, я понимал, что каждый из насельников Вороньей реки был способен на этот выстрел. Да что там – и я, и капитан Свиридов также были способны на это.
Мы снова выпили не чокаясь и постарались забыть странного пришельца, погибшего в устье реки Имлювеем.
– Чего это за девчонка к тебе прицепилась? – спросил Свиридов после третьей. – Ничего девка, только какой-то у неё странный сдвиг на почве наших аборигенов. Надо ей мозги на место поставить.
– Давай лучше этим я буду заниматься, ага?
Пойнт-Хоуп
– Но ведь на Западе проблемы коренного населения решаются, – вздохнула Лена. – Так что же у нас есть такого, чего мы не можем решить?
– Да не сильно-то это решается и на Западе. Видишь ли, что мы, что американцы, что шведы с финнами – мы люди греко-романской культуры. Причём культуры земледельческой в основе своей. А люди, которых мы пытаемся окормить, – люди охотничье-животноводческой культуры. То есть между нами и северными аборигенами, равно как и индейцами, – противоречие мировоззренческое. И в общем-то сути его никто из умных людей так и не смог сформулировать. Понимают – да, а сформулировать – не очень. Мы все знаем, что мы – иные, – тут я демонстративно употребил термин из российской фантастики, – при этом определить «точки разлёта» между нами и, скажем, чукчами или коряками, ведущими естественный образ жизни, так никому не удалось. В комнате, где приходилось ночевать Протасову, я видел книги Торо и Эмерсона –
Кроме того – тебе, наверное, это будет интересно – самую убогую и задроченную деревню северных аборигенов я видел не на Чукотке, Таймыре или в Якутии. Это был посёлок с красноречивым названием Мыс Надежды – Пойнт-Хоуп.
Я задумался. Туда, в этот Пойнт-Хоуп, мне довелось попасть в результате странного бартера с Департаментом дикой природы Соединённых Штатов. В мою бытность на Аляске я перевёл им ряд российских законодательных актов. В бюджете отделения не было денег для того, чтобы оплатить мне эту работу, и они сделали мне вполне оригинальное и интересное предложение – пролететь на патрульном самолёте вдоль всей береговой линии штата и помочь при учёте выброшенных на берег трупов морских млекопитающих. То есть на крошечном летательном аппарате пролететь несколько тысяч километров, постоянно присаживаясь и рассматривая различные сомнительные предметы на береговой линии. Мне предстояло увидеть всю северо-западную оконечность американского континента, а кое-что в этой части – даже потрогать руками, и я посчитал, что это достаточная плата за несколько дней работы в офисе.
Нет нужды говорить, что поездка (или, правильнее говорить, «пролётка») получилась совершенно фантастической. Мы стартовали вообще с территории Канады, из района устья Маккензи, и двинулись мимо залива Прюдо на мыс Барроу. Там мы повернули на юг, и в какой-то момент я увидел совершенно бесподобный по своей красоте и суровости скальный массив – мыс Блафф.
А совсем недалеко от него, на широкой галечной косе, располагалась россыпь прямоугольных строений такого же грязно-серого цвета, как и камни, на которых они стояли. Это место называлось совершенно романтически – Мыс Надежды, Пойнт-Хоуп.
Здесь я скажу пару слов о том, что представляет собой отделение Департамента дикой природы, с которым я работал. Это были копы. Самые простые копы. Только с лёгким уклоном в природоведение. Но в любом случае рейнджер-природоохранец в Америке – это не российский охотовед, про которого один из отцов-основателей российского охотоведения Юрий Порфирьевич Язан сказал: «Гибрид биолога, мента и экономиста. И всё хреновое». С рейнджерами и офицерами Департамента это не так. Это – копы. Простые суровые копы с пистолетами, наручниками, фонариками, дубинками и всеми символами и атрибутами американской полицейской машины.
Ну и вот, летим мы на самолёте этой вот самой американской полиции над деревней Пойнт-Хоуп, и офицер мне рассказывает: «Здесь у нас полицейский живёт. Стажёр. Вообще-то сюда постоянного полицейского найти невозможно, поэтому разработана следующая система. Курсант заканчивает полицейскую академию и может пойти сюда работать. Работать он здесь будет восемь месяцев, после чего получит оплачиваемый трёхнедельный отпуск в любом месте США и по его окончании – достаточно престижную службу. Вот здесь сейчас такой полицейский находится, и он нас встретит на взлётной полосе».