Насельники с Вороньей реки (сборник)

Кречмар Михаил Арсеньевич

Действительно, на взлётной полосе сидел какой-то молодой крепкий мужик с парой рюкзаков. Мой спутник (буду впредь звать его Старый Полицейский) старательно сделал вид, что эти рюкзаки не замечает.

Тут Молодой Полицейский просто сказал: «А вы не можете меня забрать отсюда сегодня же?». Старый Полицейский опять же сделал вид, что не услышал этого вопроса, а просто предложил проехать в участок, выпить кофе, переночевать и вечером поговорить.

Вечером выяснилось вот что. Тони служил в посёлке уже полгода. Его, конечно, очень сильно удивляло, что всё население деревни ничем не занято – eating, fucking, watching TV & sleeping, – поскольку живёт на деньги нефтяных компаний, но при этом он как-то ухитрялся

сохранять с ними нормальные взаимоотношения. Некоторые проблемы были с наркотиками: двое парней постарше наладили туда ввоз «травы». В посёлке действовал сухой закон, и потому в нём не было обычных для наших северных селений регулярных пострелушек с поножовщиной.

Но так продолжалось до вчерашней ночи, когда двое подростков бензопилой вскрыли аптеку и добрались до хранившегося там спирта.

Тони быстро оказался рядом и, решив не портить жизнь мелюзге, просто, не составляя протокола, отметелил мальчишек. А уже сегодня с утра здесь сел самолёт из Анкориджа, который привёз адвоката по делам туземных американцев, чтобы сгнобить Тони за нетолерантное отношение к местному населению.

«Ну и что, ты ничего не нашёл лучшего, как на полицейском самолёте пуститься в бега? – мрачно сказал Старый Полицейский. – Ну, где тут этот адвокат остановился, я с ним потолкую».

Действительно, потолковал и через час присоединился к нам снова.

«Значит, так, Тони. Я с ними договорился. Но пусть этот эпизод будет тебе уроком. В любой ситуации всегда надо решать проблемы по закону. На то он и закон. Если ты следуешь ему, то в сомнительной ситуации закон за тебя заступится. А вот видишь, что бывает, когда человек пытается подменить собой закон?»

– Похоже на твоего капитана? – Лена грустно улыбнулась.

– Ага. Как грузин объяснял, что такое айва… «Что такое яблоко, знаешь? Ну вот, совсэм нэ похож…»

На следующий день Свиридов пришёл к нам с утра.

– Хотите проехаться со мной в Чумовое стойбище? Там у них поножовщина произошла, мне надо туда смотаться.

Я скривил физиономию.

– Мы на вездеходе поедем. Ты, – я испытующе посмотрел на Лену: предстояло задать ей очень непростой вопрос, – ты к синякам готова?

– А что, надо?

– Надо, – сказал я с чувством. – Вездеход – он весь из железных углов и трясётся.

– Что мне с собой взять?

Я подумал-подумал и сказал:

– Солнечные очки. И ещё крем от загара. Сейчас солнечная радиация – бешеная.

Вездеход

Стойбище Чумовое на языке местных жителей называлось иначе. Чумовым это место прозвали геологи, которые назвали «чумами» летние яранги, стоявшие здесь уже семьдесят лет назад. Наверное, это место – высокий сухой холм, обдуваемый ветром, над слиянием двух рек, изобилующим многочисленными рыбными ямами, – использовалось для многолетних стоянок многие сотни, если не тысячи лет. Прямо от холма Ирвыней начинались пологие склоны, выходившие на обширное нагорье, на одном из местных диалектов – Чистай. Нагорье представляло собой настоящую обдуваемую ветром тундровую страну площадью в несколько сот квадратных километров, на которых в летнее время можно было выпасать оленьи стада, уберегая их от туч кровососов, которые делали жизнь в низинах практически невыносимой.

Я и Лена сидели на крыше вездехода – чудовищного гусеничного монстра ГАЗ-71, – и горячий воздух от вентиляторов обдувал наши лица. Свиридов галантно предложил даме сесть в кабину, но я быстро пресёк интригу старого ловеласа и быстрым движением подсадил её на крышу. Свиридов покачал головой.

– Что, не вышла славянская хитрость? – посмеялся я над ним с высоты. – Сиди сам в своём железном ящике.

– На всём вездеходе есть два приемлемых места, – оборотился я к Лене, –

и они не внутри его. Движок этого танка постоянно испытывает дикие нагрузки, и поэтому он охлаждается специальной системой из двух огромных вентиляторов. Так вот, эти вентиляторы гонят горячий воздух из трюма на крышу, прямо к тому месту, где мы собираемся сидеть. Кроме того, человек в кабине этой крякозябры сидит очень низко и обзора фактически не имеет. Обрати внимание: когда водителю надо внимательно осмотреть дорогу, он останавливает свою колымагу и вылезает на крышу через специальный люк.

– Заливай ей, заливай, – проорал мне из своего люка Свиридов, уже втиснувший своё немалое тело в ёмкость, которая называлась в вездеходе креслом. – Зато здесь водку пить удобнее.

Следом за телом в люк втянулось оружие Свиридова – тяжёлый неуклюжий армейский карабин Мосина, запомнившийся мне ещё со времён самого первого моего появления в этих местах и переживший на моих глазах множество невероятных приключений, среди которых самым впечатляющим было, когда поверх него на Юкагирской деляне трижды развернулся трелёвочный трактор. Тогда Свиридов с руганью выковырял его с полуметровой глубины из грязи, прополоскал в речке, просушил, состругал с приклада самые грубые задиры. При этом, что характерно, карабин даже пристреливать заново не пришлось…

– Свиридов, а Свиридов, – завёл я всегдашнюю на выезде с милиционером песню. – А чего ты пистолетом брезгуешь? Потерял?

– Замолкни, кукша, – весело отозвался Свиридов. – Человека, выезжающего с пистолетом в тайгу, надо немедленно сдавать в дурку.

В этот момент Тагир дёрнул рычаги, и Свиридов с ловкостью фокусника вдёрнул голову в стальную коробку, а по тому месту, где она только что находилась, с оглушающим грохотом ударилась незакреплённая дверца.

Под ногами взвыло. Это заработали вентиляторы охлаждения, те самые, которые обеспечивали нам комфорт во время поездки. Вездеход затрясся, и по всему его периметру раздался лязг, стук и грохот. Этот лязг всё нарастал, потом уродливая коробка стронулась с места и на удивление плавно побежала по раздолбанной колее.

– Слушай, он не развалится прямо под нами? – совершенно серьёзно обратилась ко мне Лена.

Я на полном серьёзе заверил её, что нет, не развалится, а если развалится, то не сразу, и мы сможем остановить процесс, привязывая отваливающиеся части к оставшемуся кузову проволокой. В подтверждение моих слов я ткнул пальцем в огромную бухту этой самой проволоки, притороченной к крыше нашего транспортного средства. Лена немного испуганно поцеловала меня в губы, но тут наша таратайка остановилась, и я проворно соскочил вниз. Привычно провёл взглядом по одному и по второму борту машины, затем жестом попросил у Тагира кувалду и несколькими ударами вогнал в сочленения гусениц скрепляющие их штыри. Елена сосредоточенно глядела на меня со своего насеста, видимо прикидывая, какая же доля шутки содержится в моих словах про разваливающуюся машину.

Пахло тающим снегом, вспаханной гусеницами почвой – нет, не чёрной пахотой Европейской России, а подзолистой скудной землицей, образовавшейся из лиственничной хвои, осыпавшейся смолистой коры, жёстких, как проволока, кустарников рододендрона, берёзки и голубики, лишайников и сфагновых мхов. Пахло бензиновым выхлопом, нагретым металлом и почками ивы.

Наш путь лежал по слабо всхолмленной равнине, засыпанной толстым слоем снега. Снег уже начинал таять, но делал это преимущественно днём, а ночью его верхний слой замерзал в плотный наст. Обтаявшие с поверхности и подмёрзшие за ночь, сугробы в лучах яркого майского солнца выглядели облитыми какой-то светящейся глазурью. Я физически ощущал давление света со всех сторон: палящий ультрафиолет лился с неба, такое же сияние излучала снежная поверхность, отражая падающие на неё лучи солнца.