Наш бронепоезд. Даешь Варшаву!
Шрифт:
В городе было тихо и спокойно. Гуляла публика, скучали на постах солдаты. Цокали копытами по булыжной мостовой конные патрули. Беспокойная Москалевка находилась вдалеке от центра, и нынешнее солнечное летнее утро ничто не омрачало.
«Паккард» проскочил по узким переулкам, свернул во двор, к складским строениям. Молодцевато вытянувшийся часовой у ворот отдал честь.
– Вот сюда, – указал на дверь всезнающий поручик. – Вы не представляете, господа, сколько награбленного барахла бросили «товарищи».
На взгляд Кати, интенданты пересчитывали взятое на штык добро очень даже азартно. По крайней мере, немногочисленный персонал складов двигался шустро. Появление Макарова внесло некоторое смятение, которое, правда, улеглось, когда подполковник предъявил выписанные в штабе требования.
– Прошу вон туда, – грузный капитан-интендант указал в глубь анфилады сводчатых перекрытий. – Там вещи поприличнее. Остальное, пардон, пока не успели разобрать. Семен, проводи. Сударыни, прошу не стесняться. Облегчите наш каторжный труд – нам здесь до второго пришествия возиться.
– Ой-ей-ей! – Вита оглядела грубо сколоченные, кажущиеся бесконечными стеллажи, плотно забитые пестрой одеждой. – То все с мертвецов знято?
– Полагаю, большая часть бескровно изъята из обывательских шкафов и сундуков, – рассеянно сказал подполковник. – Магазины, увы, закрыты. На рынке одежда из тех же сомнительных источников. Грязное не берите и не думайте о дурном. К сожалению, ничем иным помочь не могу. На рынке нам появляться категорически нельзя.
– Ой, – пролепетала ошеломленная Вита. – Мы здесь до вечера ничего не найдем.
– В вашем распоряжении час, не больше, – Макаров захлопнул крышку своего брегета. – Екатерина Георгиевна, командуйте. Мы с поручиком у двери подождем.
– Катерина Еорьевна, оно ж все чужое, – жалобным шепотом возопила Витка.
– Не выдумывай. Шукай да подбирай что понравится. Только без эксцентрики. Поняла?
Топтавшийся рядом унтер-офицер ткнул карандашом в крайний ряд:
– Дозвольте посоветовать, барышням лучше оттуда начинать – почти все новое, ненадеванное.
Прот, так и не вымолвивший ни слова, сидел на рулоне бархата. Катя присела рядом:
– Эй, господин генеральский советник, что выбирать будем? Ты чего отмороженный?
– Вы, Екатерина Георгиевна, подберите мне что-нибудь, – вяло сказал мальчик. – Вы лучше разбираетесь.
– «Что-нибудь» будет тереть в самых ненужных местах, – Катя заглянула в лицо мальчику. – Прот, да ты чего?!
Мальчик зло утер щеки:
– Да, слюни я распустил. Малый я. А вы что думали? Не вырос я, дитя неразумное.
– Возраст при чем? Я и сама со слабостями. Вот ночью слезу пустила.
Прот изумленно покосился:
– Из-за него? Хамом оказался, да? Ты же к нему ходила?
– Что у тебя за мысли дебильные и распущенные?! – рассердилась Катя. – К нему я ходила, да только не в постель. За жизнь поговорили, мировые проблемы
– Да ничего, – Прот дернул перекошенным плечом. – Убьют меня сегодня. Я ведь и раньше знал. Нельзя мне было в город. Теперь точно увидел. Обидно летом умирать, Екатерина Георгиевна.
– Тьфу! Да с чего ты взял?!
– Видел, – раздраженно сказал мальчик. – Когда с генералом беседовал. Сегодня это будет. Ему голову пулей разнесет. Мне тоже. В затылок, наверное. Кресла в цветочек бордовый. Кровь на них брызнет. Это я и раньше видел.
– Так. Во-первых, ты баран. Если знал, что нельзя в город, какого хера мы поперлись?
– Вам было нужно.
– Заткнись. Наговорил уже, дай тетке высказаться. Баран ты и есть баран. На закланье собрался? Мы же можем уйти отсюда. И генерала в жизни больше не увидишь, и этого – Тигра революции. Хрен с ними. Прорвемся как-нибудь. Сейчас я Витке объясню.
Прот глянул на предводительницу и с трудом улыбнулся:
– Спасибо. Только незачем прорываться. Тогда и вас убьют, и девочку. Я поэтому и говорить не хотел. Вы, Екатерина Георгиевна, не рычите. Не в вас дело. То, что у меня в голове «мелькнуло», никак не изменить. Увижу я те кресла в цветочек, как ни крутись. Спасибо вам, но рваться никуда не нужно. Я вот что думаю – может, меня только ранит? А, Екатерина Георгиевна? Ведь смерть как-то по-другому выглядит. Может быть такое?
– Когда я умирала, все было серое и расплывалось. И еще холодно было.
– Холод я почувствовать не успел, – пробормотал мальчик. – Но серым все точно не было. Какое же серое, если в бордовый цветочек? Нет, точно не серое. Значит, ранило, да? Ой, Екатерина Георгиевна, а когда вы умирали? Так же быть не может. А, на холме том, с призраками?
– Тьфу, вовсе не интересно с тобой. Все-то ты знаешь, – пробурчала Катя. – Да, холм мне паршивый попался. Умирать, Прот, не страшно, но противно, просто слов нет. Кстати, насчет холода, тогда зима была, и я здорово застыла. Так что в следующий раз процесс может и самыми душными ощущениями сопровождаться. Так что прохлаждаться не рассчитывай…
Из-за вешалки вынырнула Витка:
– Вы що сидите? Смотрите, какой я лапсердак Протке нашла.
– Отлично. Давай сюда. Себе ищи. Давай-давай. Мы сейчас гардероб продумаем и за дело возьмемся.
Витка глянула с удивлением, но отправилась на раскопки.
– Вы, Екатерина Георгиевна, ей не говорите, – прошептал Прот. – И придержите девчонку подальше от тех проклятых кресел. Лучше бы вам вообще со мной не ходить.
– Ты, юный провидец, послушай сюда. Некоторые вещи, видимо, твой дивный дар упускает. Был у меня один командир, любил говаривать: «Что, сукины дети, вечно жить возмечтали?» Грубо, но справедливо. До последнего патрона деремся, брат, а дальше в ножи и зубами рвать. Но тут каждый сам выбирает. Так что время есть. Можем сейчас дернуть куда подальше.