Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?
Шрифт:
— Есть только один пут к спасению превращение моих молодцов в постоянную армию. Я не собираюсь становиться картонным плясуном в руках толстого Германа! — На пылающем лице Рема все ярче выступали шрамы. — Гитлер стал презирать своих старых товарищей. Еще бы! Он прекрасно знает, чего я хочу. Дайте нам только новую армию, с новыми генералами! Да, именно так, с новыми генералами! Верно я говорю, Эдмунд?
Хайнес молча кивнул.
А Рем, прихлебнув из бокала, продолжал:
— Все, что Адольф знает о войне, он получил от меня. Сам он — штатский болтун. Настоящий австрияк, черт бы его побрал! Ему
Хайнес положил руку на плече Рема:
— Замолчишь ты наконец?!
Но тот не унимался:
— Честное слово, мертвый Адольф принес бы нашему делу больше пользы, чем живой… Как Хорст Вессель, [19] точно!
— Если ты не замолчишь, я отправлю тебя спать, понял? — прошипел Хайнес.
19
Вессель Хорст, штурмовик, убитый в уличной стычке с коммунистами. Гитлеровская пропаганда превратила его в своего рода фашистского святого виликомученника. Песня о нем стала гимном нацистской партии.
Рем запустил пятерню в вазу со льдом, где лежали гроздья винограда, и сжал их так, что брызги разлетелись по всему столу.
Вилли понял, что нужно уходить, пока пьяный Рем не затеял какой-нибудь скандал. Он поднялся:
— Кажется, мне пора. Спасибо за Компанию!
Рем вскинул на него воспаленные глаза:
— Тебе есть куда спешить! А я должен чего-то ждать, потому что старые куклы из рейхсвера считают ниже своего достоинства подавать мне руку!
— У тебя больное самолюбие, — отводя глаза, пробормотал Карл Эрнст.
— …При поступлении моих ребят в рейхсвер им даже не засчитывают заработанные у меня нашивки. Как будто не штурмовики сделали Адольфа тем, что он есть! А теперь, видите ли, нашлись моралисты, нашептавшие ему: «Рему пора укоротить руки».
— Какое тебе дело до их морали? — спросил Карл Эрнст.
Рем молча оглядел собеседников и несмотря на опьянение, уверенно, не пролив ни капли, снова наполнил бокалы.
— Когда люди начинают лопотать о морали, — проговорил он, — это означает, что им ничего более остроумного не приходит в голову. Я горжусь, что в моих казармах пахнет не потом, а кровью. Ты знаешь, что они придумали? Распустить моих молодцов в годовой отпуск? Если враги тешат себя мыслью, что штурмовики вовсе не вернутся из отпуска, то мы заставим их разочароваться! Это вы все скоро увидите! — и он уставился мутными глазами на Новаковского.
— Новаковский, иди служить ко мне! Не пожалеешь! — Хрип, похожий на рыдание вырвался из его груди. — Если бы ты знал, как мне нужны надежные люди!
При этих словах у него потекли по липу пьяные слезы. И, словно это послужило сигналом, за его стулом мгновенно выросла фигура штурмовика. Он подхватил Рема под руки и, напрягая силы, чтобы удержать равновесие, повел его из ресторана.
За ними вышел и Вилли: времени оставалось в обрез. Сунув покупку под мышку, он поднял воротник плаща и двинулся к условленному месту, где его должен был взять в автомашину Клесмет. Поравнявшись с нею, Вилли быстро сел на заднее сиденье и поздоровался
Вилли постарался успокоить куратора, но Клесмет настаивал:
— Да, да, я же вижу. Вас что-то взволновало!
— Право же, Карл, — с некоторым смущением пробормотал Вилли, — это вам так показалось. Впрочем, думаю, что вы сейчас очень удивитесь.
— Чему же?
— Я только что был в компании Эрнста Рема и его дружков.
— Ого! — отреагировал удивленный Клесмет. — Как это вам удалось?
— Я потом расскажу. Давайте сначала обсудим наши дела.
Некоторое время они ехали молча. Клесмет посмотрел на часы и сказал:
— Вам будет интересно послушать одну радиопередачу.
— Что-нибудь особенное? — спросил Вилли без большого интереса.
— Новости из Москвы.
— Если вам интересно… Я ведь не знаю языка.
— Мы услышим на немецком.
Клесмет включил приемник. Сквозь гудение слышался шорох и плеск, словно волны прибоя ворошили крупную гальку на берегу моря. Никак не удавалось поймать волну.
— Ладно, в другой раз, — сказал Клесмет. — Вилли, из Центра просили передать вам благодарность за информацию об агентуре абвера среди белых эмигрантов. Москва также заинтересована в том, чтобы вы продолжали укреплять отношения с обер-лейтенантом Проце из абвера.
— Понятно, — кивнул Вилли.
— Накануне я встречался с Куром, — продолжил Клесмет.
— Ну что, он нашел работу, устроился?
— Дело как будто решается. Так вот, Кур рассказал мне, что он виделся с Новаковским и узнал от него, что Моллис видел вас в ресторане «Захи» с каким-то незнакомым человеком. Кур, конечно, догадался, что Моллис видел нас, но сделал вид, что ничего не понимает. Даже спросил, не встречаюсь ли я с вами, а то, мол, над Леманом нависла опасность. Ведь Новаковский и Моллис — работают на абвер. Что за этим скрывается? Не перевербовали ли Кура? Как вы думаете?
— Я думаю, что вы напрасно беспокоитесь, — ответил Леман, внимательно выслушав куратора. — Вокруг меня все спокойно, я постоянно проверяюсь.
— Тогда чем вызван интерес Кура к нашим встречам?
— Я полагаю, что Эрнст преувеличивает эту историю. По-моему, он опять хочет стать посредником между нами. То, что он случайно встретил Новаковского — это блеф чистой воды. Он прекрасно знает, что Новаковский регулярно посещает кабачок на Миттельштрассе, специально пошел туда, чтобы его встретить и при случае спросить обо мне. Новаковский ему, видимо, рассказал, что Моллис видел меня в «Захи» с незнакомым человеком. Вот и все.
— Возможно, вы правы, — согласился Клесмет, — Подобная мысль появилась и у меня, когда Кур сказал, что я сделал ошибку, исключив его как посредника из работы с вами. Я ему ответил, что хуже было бы, если бы Моллис увидел Лемана с ним.
— Вы понимаете, — взволнованно начал объяснять Леман, — для того, чтобы по настоящему вывести Кура из нашей связки, надо подобрать ему такую работу, чтобы он был действительно занят и не думал, что от него хотят избавиться. Если он не занят, то может ухватиться за историю с Моллисом, чтобы нас испугать. Тогда вы бы уехали, а он опять бы начал работать со мной.