Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?

Ставинский Эрвин

Католинский перевернул несколько страниц в папке, видимо, нашел нужное ему место и воскликнул:

— Вам нужны факты, пожалуйста! Что вы делали во время революции?

— Был в группе связи при военном министерстве. Обеспечивал связь между добровольческими отрядами и гвардейской дивизией рейхсвера, — спокойно ответил Вилли. Все моменты своей биографии он обсуждал с Клесметом и знал, что поймать его на мелочах никто не сможет.

— Кто это может подтвердить?

— Есть люди в военной контрразведке, которые знают меня по тем временам.

Например, обер-лейтенант Протце, Новаковский.

— Хорошо! После переворота вас избирали председателем комитета чиновников первого отдела?

— Избирали. Я и сейчас член комитета чиновников.

— Ну, это старого, а сейчас будет новый комитет, — не удержался, чтобы не съязвить Католинский.

— Согласен, будет, — улыбнулся Вилли.

— Скажите, по вашей инициативе был снят начальник отдела Юлиус Кох?

— Он был снят решением общего собрания чиновников. Я на этом собрании был избран председателем. Так, что это не моя заслуга.

— Сообщают, что после революции вас часто посещал Отто Штройбель, который был в Киле председателем Совета солдатских и матросских депутатов. Это верно?

— С Отто Штройбелем мы вместе служили на флоте и он посещал меня, как старый приятель.

— Он был коммунистом?

— Я у него не спрашивал. Вам лучше задать этот вопрос господину Геббельсу. Ведь Отто Штройбель работает у него первым заместителем министра пропаганды.

Католинский замолчал, еще некоторое время перелистывал свою папку, потом поднял голову и сказал:

— Благодарю вас, господин Леман. Пока все. У меня к вам вопросов больше нет.

Вилли поднялся, аккуратно поправил свой стул и, попрощавшись, направился к двери. Он уже взялся за ручку, когда услышал:

— Минуту, Леман! А вы правильно тогда поступили, сняв Коха! До последнего времени он служил в полиции Мюнхена. По указанию фюрера его убрали оттуда, как человека, пользующегося дурной славой. Желаю удачи!

Инспектор, улыбнувшись, поднял руку в нацистском приветствии.

Подымаясь к себе по лестнице, Вилли подумал, что после такой беседы неплохо бы расслабиться. По старым временам он закатился бы в кабак, но сейчас его держали на строгой диете. Пришлось довольствоваться беседой с Хиппе. Посовещавшись, они пришли к выводу, что этот вызов был связан с доносом, написанным Бертольдом.

Время шло, однако, после беседы с Католинским разговоры о повышении Лемана в должности прекратились. Выждав еще неделю и, убедившись, что дело против него развития не получило, Вилли решил во всем разобраться сам.

Взяв в административном отделе свое личное дело, Леман написал рапорт, и попросился на прием к своему начальнику отдела.

Начальник третьего отдела, правительственный советник Пацовски принял его сразу же, что само по себе было хороши признаком.

— Мне звонил Католинский и выразил удовлетворение результатами беседы с вами, — сообщил Пацовски, едва Леман сел на любезно предложений ему стул. — Какое у вас дело ко мне?

— Господин советник, —

доложил Леман, — я обращайся к вам по поводу задержки с моим очередным повышением в ранге. Мне не понятно, почему это происходит. Может быть у вас есть ко мне какие-либо претензии? Я бы хотел внести ясность в это дело.

Вилли протянул ему свой рапорт вместе с личным делом. Пацовски внимательно его прочитал, молча взял ручку и принялся внизу, под рапортом, что-то писать. Закончив, он протянул Вилли рапорт, предлагая ознакомится с написанным. Тот прочитал: «Леман является верным, прилежным и надежным служащим, работой которого я полностью удовлетворен. Он — ценный работник и достоин повышения. Леман относится к когорте опытнейших работников тайной политической полиции».

Вилли не верил своим глазам. Можно было ожидать похвалы, но чтобы в такой форме…

— Вы удовлетворены, — улыбаясь, спросил Пацовски.

Лемана охватила волна теплой благодарности к этому невзрачному на вид чиновнику, способному вот так просто, без лишних слов и волокиты, решать весьма чувствительные для его подчиненных вопросы.

— Благодарю вас, господин советник, — Леман вложил в эти слова всю свою признательность. — Не согласитесь ли вы в таком случае подписать письмо в Управление СС о проверке моей родословной. Я решил подать заявление о вступление в ряды СС.

— Согласен, давайте письмо.

Вилли протянул заранее подготовленный документ. Поставив свою подпись, начальник отдела на минуту задумался, а потом, не сколько смущаясь, спросил:

— Господин Леман, я хотел бы, чтобы вы взяли под свой контроль кассу отдела по текущим расходам. Я на вас могу положиться. Если вы согласны, то я отдам необходимые распоряжения.

Леман потом не раз вспоминал добрым словом Пацовски. Так как у чиновников перед днем выдачи жалованья обычно ощущалась нехватка денег, они часто обращались к Вилли с просьбой дать взаймы несколько марок. С ведома начальника он выдавал каждому по 3–5 марок, делая вид, что оказывает большое личное одолжение. Сослуживцы чувствовали себя обязанными, и он использовал это обстоятельство, получая от них, как бы между делом, интересующую его информацию.

Между тем появились слухи о предстоящем уходе Дильса. Все говорили, что Дильсом хотят пожертвовать, чтобы успокоить престарелого президента Гинденбурга.

Геринг не долго колебался, и вскоре Дильс отправился лечиться в Чехословакию.

На пост начальника тайной политической полиции толстяк Герман назначил ветерана партии, старого алкоголика Поля Хинклера, лучшего друга лидера нацистской фракции в рейхстаге Вильгельма Кубе.

Хинклер совершенно не интересовался делами гестапо и не мешал Герингу самому руководить этой организацией. Возможно, он бы еще оставался бы некоторое время на этом посту, но тут начался судебный процесс в Лейпциге над участниками поджога рейхстага, и бестолковый Хинклер делал одну глупость за другой. Дело о поджоге начало разваливаться.