Наш Декамерон
Шрифт:
– Все сделает! Как обещался, так и сделает!
– кричал прораб.
– А мы тебе квартиру даем в Доме, Федор. Если обвалится, то и на тебя… Ну, с Богом, ребята! А церковь… - вдруг повернулся он к прорабу, - это же памятник культуры!.. Под этой церковью прадеды наши… Так что пусть стоит. Отреставрируем.
Федю увели. Потом на улице застучало, будто заколачивали двери. "Это леса возводят", - подумал он. Был час ночи, когда вдруг открылась дверь и вошел…– Вам чего, гражданин?
– Вселяюсь.
– Как это вселяетесь? Ведь ночь…
– А где сказано, что ночью нельзя вселяться, морда?
– Человек протягивал ордер.
– Поинтересуюсь, кто выдал вам ордер?
– Кто выдал, того здесь нету.
В ордере было написано: "Попов И. И."– Вы, простите, не родственник Сан Саныча Попова?
И вдруг рыжая бороденка исчезла, а вместо нее перед глазами возникла та, маленькая дверца. И чей-то голос томительно кричал за дверцей:
– Иуда! Вошел!
Когда он открыл глаза, перед ним стоял совсем другой человек - чернобородый, черноволосый. Он глядел на этого человека и чувствовал невыразимую печаль. А за человеком толпой теснились все смуглые и чернобородые лица. И все незнакомые ему. И все - с ордерами в Дом, где должны были жить только знакомые. Он оказался в ужасном положении: он понимал, что так быть не может: Дом был на брони.
Он никак не мог дождаться утра, чтобы начать звонить в инстанции - выяснять всю эту галиматью.
…Я очутился у дома, я узнал этот дом, Дом, который в нашем городе называли "дворянское гнездо".
Я любил это место: здесь стоит церковь с шатровой колокольней. И маленькое кладбище, где похоронены мои предки… Но теперь над всем этим возвышался Дом.
Дом был освещен багровым отсветом далеких пожаров. И я почему-то вошел в Дом, все ожидая окрика сторожа. Но никто меня не окликнул.
Я сразу увидел его. Он сидел один, в плаще и в шляпе на ушах. Неожиданно он обрадовался мне:
– Вы, если не ошибаюсь, наш краевед?.. Слава Богу, хоть одно знакомое лицо! Что вы так на меня смотрите?
– Я думаю, как же вы меня мучили!.. Всю мою жизнь мучили…
– Да, да, вы очень смешной случай, товарищ краевед, - сказал он, все время набирая номер телефона.
– У нас с вами вышла презабавная история. Давно-давно… я еще культурой тогда заведовал… и вдруг узнаю, что по всей нашей области ищут идеологические выверты. Представляете, в каком-то городишке Буе и то нашли. А Буй уж совсем затерявшийся город. "Буй да Кадуй черт три года искал: найдет - потеряет" - пословица… Короче, в каком-то Буе есть выверты, а у нас в райцентре - нетути?! Чушь! Ну, откуда у нас взять выверты, вы же видели наших писателей? И тут как раз вы приехали. Гляжу: человек образованный, с головой. Прибежал я к вам и прошу: покайтесь в вывертах. А вы упрямитесь, горячитесь: "Где ж у меня выверты-то?" - "А в статьях, в работах ваших!.." И тут выясняется, что у вас еще нет ни статей, ни работ, что вы институт только что закончили. Но я не гордый, я подождал. И ведь они появились - малюсенькие, с трехкопеечную монетку, но появились - выверты! И мы тебя за них - под дых! Под дых! Зачем, спросишь? В Средней Азии, когда птичьи бои устраивают, птичку в кулаке на бой несут. Почему? Потому что в кулаке она злеет! Вот ты и стал злым, глупый человек. А все потому, что не понял: пока тебя вслух ругают - с тобой в порядке. А вот как ты серьезное что сделаешь - ругать не будут. Замолчим о тебе. Тишина будет. Будто нету тебя. Будто смерть… - Он положил трубку на рычаг и продолжал: -
– Ты что тут делаешь, Федор?
– строго спросил он.
– Туфли чищу. Вы ж квартиру мне дали. Я стенку в доме законопатил.
– Как… уже?
– С час как стенка готова… Приняли ее.
– Кто принял?!
– Наверху, - сказал Федя, - на самом верху приняли.
Лысый недоверчиво покачал головой и взялся за дверцу лифта. Но дверь не открылась.
Федя подошел сзади и молча рванул дверь.– Не открывается, - сказал он и вздохнул.
– Может, взять ее дрелью?
– Неси дрель!
– Легко сказать "неси". А где же она, дрель-то? Занята дрель.
– Кем занята?!
– Не наше дело… А может, динамитом ее?
– вздохнул Федя и добавил задумчиво: - Нет, совсем иначе ее открывать нужно.
– А как… как нужно, дурья башка?
– А по-нашему. Кровь вперед себя пустить. Без крови какая дверь откроется?
И Федя, ухмыльнувшись, посмотрел на него.– Убивец… - зашептал он.
А Федя уже дернулся к нему:– Я тебя на ножик сейчас прислоню. Я Дом строил и все поджидал тебя… Сеструха в тиру курвой через тебя стала… Мать райисполком спалила…
– Ты пьяный… Пьяный!..
– Ага, гуляю… Озорник я… Залазь на нож, я, кума, веселый!
– И Федя ударил его ножом: - Жги! Жги! Жги!
* * *
Квартира Самого на пятом этаже была без перегородок. Белый потолок и белые стены. Я стоял посереди этой белой, белой, белой залы. И смотрел на крохотную дверцу в углу.
Дверца, как нора. У самой дверцы, совсем голый, скрючившись, сидел Лысый и Отвратительный. И между лопаток, как оббитая ручка сосуда, торчал кривой Федин нож.– Садись рядом, - сказал он.
– Оказалось, это гостиница. Ты понял. Они превратили Дом в свою гостиницу. Хе-хе… Отсюда - сразу туда.
И вдруг я ощутил себя тоже беспомощным и голым. Я хотел пошевелить рукой, но уже не мог. И головы повернуть не мог… как в детстве, когда захлебывался от плача в ванной и истерически кричал в руках матери. И эти ее руки, не дававшие мне свободы…