Наш город
Шрифт:
Совсем пропал Михайло. Покрыли его совсем хохотом, даже жалко стало.
Кто-то ему посоветовал:
— Да ты шашкой ее: сойдет!
— Не мешай ему, пущай сам.
А Михайло, видно, понял, что шашкой в самом деле можно. Вытащил. Нескладно, обеими руками.
— Почем селедка?
— Копченая ай не?
— Страханка!
— С душком!
С шашкой дело пошло. По краям бумажка сгребаться стала. Зато забор ходуном ходил, громыхал досками.
— Но, ты, полегче, — забор свалишь!
Однако,
— Да ты послюнявь! Легче будет!
— Без рассола, брат, и селедка негожа.
— Валяй, слюнявь!
Городовой оправился, знать. — раз дело-то все же на лад идет, — опять похрабрел.
— Н-но, осади! Осади за канаву!
Всерьез напирать стал — пришлось за канаву всем перейти.
А сам, дурья башка, подошел к бумажке и в самом деле принялся ее намусоливать всей пятерней. Вот дурак!
Ребята от хохота давятся — на месте не устоять.
— Так, так, дядя Михайло, намусоливай.
Помогло это: погибать стала бумажка.
Ну, и насмешил же Михайло-городовик — прямо тошно стало!
Погибла бумажка, ничего почти от нее не осталось — пятно только.
Вот так, бумажка была! По ней и царя, и городовых — все начальство — сковырнуть надо.
Все знали — чье это дело.
Их это дело.
Андрея с Иосей.
Бот какие они люди! Большое это дело: на весь свет.
Назад с Ленькой мы шли.
Ленька молчит.
Знает, наверно, чего-нибудь.
В котле скажет.
Нельзя на улице.
Ржавый у нас с Ленькой котел, холодный.
Мы с ним рядом сидим — ноги не лезут.
Я нарочно на Леньку не смотрю: что скажет?
А он заворочался, зашуршал чем-то, достает из кармана.
Бумажка!
Та самая!
Вот Ленька!
Так и колыхнулось все у меня.
Везде бумажки городовики сгребли, а у Леньки есть!
Та самая!
Самая настоящая — про то, что царя сковырнуть надо.
На весь свет это дело, а у нас в котле об этом бумажка есть.
Наклонились мы к дыре к самой, к лазейке нашей, а то темно у нас в котле. Рассматриваем бумажку.
Лиловенькая она, не везде ясно написано.
Ото раз мы ее прочитали. Наизусть можем теперь без запинки.
Сказано там еще, что без царя по-новому все устроить можно. Выходит, что это в тысячу раз лучше будет, чем теперь.
И мы с Ленькой тогда же решили, что обязательно будем все по бумажке делать.
Как услышим, что началось, так сейчас же и мы туда.
Бумажку мы в жестяную коробочку положили. Из-под перца она была, кругленькая, и зарыли тут же под котлом и землю.
Сидим на соломе, землю обминаем, чтобы совсем незаметно было, а мне все узнать охота, как Ленька бумагу достал.
Он везучий такой.
Он всегда
— Леня, — говорю, — а кто тебе бумагу дал?
— Никто не дал.
— А откуда же ты взял ее?
— А от них.
— А где?
— Нигде. На заборе.
— А как же ты снял? Она же налеплена.
— Когда снять! Я ночью снял. Когда еще не присохла.
— А почем ты знаешь, что от них это?
— Они лепили. Кому же лепить? Михаиле-городовику, что ли?
— Не Михайле. А не они может.
— Когда я сам видел, так не они?
— А где? как ты видел?
— Ночью.
— Расскажи, Леня.
— А чего говорить! Они лепили. На нашем заборе.
— А зачем ты пошел к забору ночью-то?
— Надо было. У нас вчера гости были, чай пили. Много. Я и не один раз выходил. Я бы и не пил чаю, да матка без чаю леденцов не дала бы.
— А как ты увидел? Ведь за забором же они были.
— Вот дурак, раз были, так уж увижу. Слыхать было, как они забор-то клеем мазали да бумагу лепили. Я думаю, чего — ночью лепят? Влез на забор, гляжу — уходят. Один большой, другой маленький. По-твоему — кто? Дурак я, что ли?
Раз я без Леньки в котле сижу, и стало мне думаться: вот бы найти мне полтинник, купил бы я колбасы и снес бы им. Вот бы здорово было.
Неужели нельзя полтинник найти? Ведь находят полтинники, да и не полтинники, а рубль находят.
И стало мне казаться, что совсем легко можно полтинник найти, что он уже лежит где-то, не то у ступеньки какой-то, не то под скамейкой, а то кажется, даже прямо на глобочке [3] по за дому лежит — беленький-беленький, словно глазок кругленький, и ждет: поди возьми.
Найду его, думаю. Найду непременно!
И так уверен был, что найду, что есть этот полтинник, — словно уж видел его, только забыл где.
3
Глобочка — тропинка.
Вылез я из-под котла за полтинником. Нет полтинника. Вот, думаю, как это так? Должен же быть, а нигде нету. Надо, думаю, забыть. Он тогда найдется, когда неожиданно. Всегда так бывает.
Стал нарочно на небо смотреть, чтобы не видеть, как полтинник появится.
Только вот забыть трудно: все думаешь, что уж не появился ли, а он ни за что не появится, если думаешь.
Вдруг барышни какие-то две появились — так быстро, что вздрогнул даже.