Наш корреспондент

Гончаров Александр Георгиевич

— Спасибо. А вы, Серегин, что же, не в армии?

— Нет, — ответил Серегин, — еще в тысяча девятьсот сорок четвертом году, после тяжелого ранения, демобилизовали. Вот еду в Крым, долечиваться. А вы где теперь?

— Работаю в Москве. А сейчас направляюсь отдыхать в Гурзуф.

— А я — в Симеиз.

— Ну,

а ваши друзья где теперь? — спросил полковник. — Этот высокий, чернобровый капитан… Тараненко. Он где?

— В Констанце. И жена его там, Ольга Николаевна. И Горбачев там и Станицын. Помните их?

— Да, — задумчиво сказал полковник.

— А вы не забыли свое обещание — через два месяца после войны кое-что рассказать о разведчиках?

Полковник озадаченно наморщил лоб.

— Через два месяца? Так вы же все равно опоздали!

Они коротко посмеялись.

— Помните, в Н. мы сидели с вами на бревне? — настойчиво продолжал Серегин. — Вы разговаривали с веснушчатым пареньком.

— А-а, Васек! Ну как же!

— И там была девушка, Галина…

— Галина?

— Да. Высокая, темноглазая, — краснея, торопливо объяснил Серегин.

Видно было, что полковнику очень хотелось вспомнить. И не так уж много времени прошло. Ведь не забыл же он веснушчатого паренька!

— Галины у нас не было.

— Ну, как же! — огорченно воскликнул Серегин. — Такая решительная, смелая…

— Вот нашел особую примету! — воскликнул полковник. — В разведке нерешительных и несмелых не бывает.

— У нее такое гордое лицо. Казачка…

— Наташа! — сказал Захаров. — Это вы перепутали.

— Возможно, — ответил Серегин. — Не знаете, где она?

— Не знаю. Меня ведь вскоре после начала наступления перебросили на другой фронт. И как раз во время моего отъезда ее не было. Она выполняла одно задание. — Захаров, припомнив что-то, добавил — Да-а, она очень отчаянная!

— Отчаянная —

это не то слово, — горячо возразил Серегин. — Нет, Галина не такая.

— Наташа, — поправил полковник.

— Да… Наташа. Она могла отрешиться от всего, всем пожертвовать, не колеблясь, отдать жизнь…

Он замолк под пристальным взглядом полковника.

— Я-то в общем мало знал ее, — задумчиво сказал Захаров, — но, думаю, вы правы.

— Полковник, вы скоро? — закричали из купе.

— Прошу извинить, — сказал он Серегину. — Но мы еще поговорим.

— Да-да! У нас впереди почти сутки.

…Серегин остался у раскрытого окна. Мелькнули красные сосны, будто выбежавшие на песчаный пригорок, чтобы проводить поезд, хаты в вишневых садах, и распахнулось поле — бескрайное, как степи на родной Донщине, которые так любила Галина.

Сладкая, щемящая боль сжала сердце Серегина. Воспоминания нахлынули на него, и чувство, казалось, уже притупленное временем, вдруг снова пробудилось с неожиданной силой и остротой. Будто это было только вчера: поляна на горе, лес, пылающий огнем увядания, темные глаза Галины и вяжущий привкус вымазанных кизиловым соком горячих девичьих губ.

…Где же ты, любовь моя единственная? Я искал тебя все это время. Искал в клиническом городке среди студенток, — ведь ты хотела быть врачом!.. Искал на улицах родного города и в станицах. Сколько раз, увидев похожую походку или поворот головы, я спешил, и догонял, и… останавливался огорченный. Но я не потерял надежды. Никогда, наверно, не перестану я искать и надеяться. Ведь встретил же я полковника Захарова! Все равно я найду тебя, может быть вот так же негаданно и случайно… Все равно мы встретимся! Только гора с горой не сходятся… Я верю в эту встречу. Я жду!