Наш маленький Нью-Йорк

Брантуэйт Лора

Его уволили за то, что он понравился дочке шефа.

Юная мисс Уотерфолд не просто забежала к папочке на работу, чтобы полюбопытствовать, как у него дела, и попросить пару тысяч на карманные расходы. Она пришла в компанию с идеально прямой спиной, гордо поднятой головой и оценивающим прищуром в глазах — для прохождения стажировки. Том понял впоследствии, что это была не ее идея, потому что страховой бизнес явно не был смыслом ее жизни и средоточием интересов. Возможно, она оказалась только жертвой обстоятельств, притесняемым чадом в доме отца-тирана,

который заставил ее пойти учиться именно по этому профилю, проходить стажировку у себя под носом и явно вынашивал планы на старости лет передать в ее прелестные ухоженные ручки дела компании.

Ручки были хороши и, несмотря на шелковистость кожи, тонкость пальцев и безукоризненную форму ногтей, могли бы удержать дела железной хваткой — если бы блестящий глаз не косил все время в сторону симпатичных мужских задниц.

Так уж получилось, что из всех сотрудников отдела именно у Тома эта часть тела была самой симпатичной.

И гордая, но настойчивая Эмма Уотерфолд стала заметно больше думать о том, как бы поэффектнее одеться «на работу», как лишний раз пройтись мимо Тома — и какую бы пакость ему устроить, чтобы задеть нежное мужское самолюбие.

По несколько раз в час Том ловил на себе взгляд ее глаз неопределенного — из-за того что она красила веки то лиловым, то зеленым, то золотистым — цвета.

И при других обстоятельствах он с радостью закрутил бы интрижку с ухоженной блондиночкой — но не на рабочем же месте, под носом у шефа, с его любимой дочкой!

Да, он читал в детстве сказки про то, как простой парень влюбляется в королевскую дочку и, пройдя ряд испытаний, добивается ее руки.

Он не видел себя в этой роли, и не потому, что ему не хватало смелости дерзнуть, — не хватало желания.

Ради любви можно пойти на что угодно, преодолеть любые трудности, с легким сердцем перемахнуть через горы, нырнуть в ледяную реку и выступить в одиночку против дюжины опасных врагов. Ради любви можно перешагнуть любые социальные ограничения. Можно… можно все.

А ради похоти и глупого тщеславия?

Том был не тот человек, чтобы эти чувства могли подвигнуть его на те же подвиги, на которые вдохновляла мысль о любви. Он не влюбился в эту девушку сразу и, скорее всего, вообще не мог ее полюбить: с такими он привык проводить время, но не мечтал прожить не то что всю жизнь — хотя бы год под одной крышей.

Она не была красавицей, обладательниц таких симпатичных мордашек довольно и среди его знакомых, разве что они одеваются попроще и ставят себя не так высоко.

В общем, Том решил, что будет с ней вежлив — но не более того. Он никак не рассчитывал, что окажется в том положении, когда, какое бы решение ни принял, все равно будет виноват, и не так уж важно — перед шефом ли, перед его дочкой…

И оказался.

На прошлой неделе проходила корпоративная вечеринка, шумно и весело отмечали десятилетие компании.

В какой-то момент Том оказался в приемной шефа один на один с Эммой.

Снаружи гремела музыка, взрывались хлопушки, пол слегка

вибрировал, сотрясаемый ногами танцующих. Эмма позвала его, чтобы «обсудить его последнюю сделку» там, где «не лопаются от шума барабанные перепонки, ужас, ну почему папа по старинке решил устраивать празднование прямо в офисе?!».

Она была в вечернем платье с открытыми плечами. Она томно потягивала коктейль через соломинку и долго-долго копалась в бумагах, слегка наклонившись над столом Кэтлин.

Тому было приятно и в то же время неловко смотреть на ее бесстыдное тело. Приятно — потому что тело и вправду красивое. Неловко — потому что он уже решил, что ничего с ним делать не хочет и не будет.

— Ты скромник? — спросила Эмма, не оборачиваясь. Промурлыкала, как кошка. Но в голосе слышались уже легкие нотки каприза: как, ты еще не падаешь передо мной на колени? и не рвешь на мне платье от Живанши за двенадцать тысяч баксов?

— М-да, — с тяжелым сердцем согласился Том. Врать — стыдно, а когда тебя тут же могут уличить во лжи — и подавно.

— Да ну? — Она обернулась, и в глазах — кажется, все-таки голубых — сверкнули молнии.

Будет гроза, и нешуточная.

Есть еще время передумать… но это не тот случай, когда стоит менять однажды принятое решение.

— Какой есть. — Том развел руками. Роль шута не шла ему совершенно, но в критические моменты он прибегал к ней, как к последнему спасению.

Когда она не помогала, автоматически включалась наглость, совладать с которой он был уже не в силах.

— Прости, может, обсудим все позже? А то и правда шумно здесь, да и пил я сегодня на голодный желудок, едва соображаю, где нахожусь…

— Похоже, действительно не соображаешь, — прошипела сквозь зубы Эмма.

— Позвольте предложить вам руку, леди? — Том улыбнулся — это был запрещенный прием, он умел улыбаться так, что все присутствующие дамы начинали улыбаться тоже, — и указал взглядом на сгиб своего локтя.

Эмма не удостоила его ответом и вышла из приемной. И как она умудряется так быстро передвигаться на таких каблучищах?

Впрочем, не этот вопрос самый важный. Том не отказался бы узнать, что такого она сказала отцу, что тот, прежде относившийся к Тому весьма благосклонно, потому что Том сочетал в себе трудолюбие и инициативность, а это редкость, — так вот, тот без объяснений объявил Тому, что пришла пора подыскивать новое место работы. Да, прямо с сегодняшнего дня. Нет, вряд ли в страховом бизнесе — здесь все всё про всех слышали. Свободен.

Возможно, она наплела отцу, что Том пытался ее изнасиловать. Может быть, он даже и не поверил, Брэд Уотерфолд — очень умный и проницательный человек. Его просто так даже собственная дочь не проведет. Том, за годы работы с ним неплохо изучивший его стратегию, даже склонялся к мнению, что мистер Уотерфолд уволил его не потому, что Том посягнул на честь его драгоценнейшей дочери, а просто чтобы глаза ей не мозолил. Ей надо учиться делать дела, а не на парней заглядываться.