Наш мир болен, но душа жаждет любви
Шрифт:
Я побоялся спросить, сколько же лет он находится здесь. Я вспомнил байки, ходившие среди паутят, про Хозяина Подземелий и внезапно подумал, что это, может быть, вовсе не байки. Особенно, когда он подошел к стене и исчез прямо в ней. Я, который недавно проделывал точно такой же фокус, не слишком этому удивился и направился вслед за ним, но все оказалось намного проще. Стена оказалась обманкой или голографической проекцией, как выразился Рамус потом, хотя мне кажется, он просто дематериализовал ее, чтобы мы прошли вовнутрь того, что оказалось гаражом для яхты. Я никогда раньше этих слов не слышал, но сразу понимал их значение, что
– Правда, красавица! – не без гордости произнес богомол, ласково проводя лапой по борту яхты. – Это ты не видел еще моего межзвездного корабля.
– А он что, еще существует? – удивился я.
– Она, - поправил меня Рамус. – Она не только существует, но и пребывает в действующем состоянии. Должна пребывать, - добавил он с запинкой, и я подумал, что, возможно, он не был на корабле с момента посадки. – И это мы скоро проверим.
Мы поднялись на борт яхты, точнее, он меня туда просто мысленно перенес, сам направившись в то, что он назвал рубкой управления. Далее я почувствовал движение песка под нами, который начал проваливаться вниз, уступая место воде, и через пару минут я ощутил восторг, когда наш катер понесся вперед, рассекая темные воды, а над нами распростерлось никогда не виданное мною огромное пространство, с бликами и лучами пробивающегося сквозь какие-то щели в марсианской поверхности солнечного заката.
– Наверное, это очень красивое зрелище – заходящее солнце? – спросил я у Рамуса. Я еще не достиг того возраста, когда мог войти в состав воинов или разведчиков, имеющих право выходить на поверхность Марса.
Богомол посмотрел на меня так, словно проверял, не шучу ли я, потом понял, что нет, и вздохнул.
– Возможно, именно по этой причине я и выбрал Марс. Таких красочных закатов я не припомню нигде. Разряженный воздух, словно призма, окрашивает белые дюны и темные расщелины всеми цветами радуги, а последние 20 минут, когда небесная твердь меняет свою окраску с голубого до насыщенного пурпурного, описать невозможно… Но даже это не сравнить с тем, что было до катастрофы… И раз уж судьба нас свела вместе…
Он замолк, не закончив мысль, о чем-то задумавшись. О том, что он задумал, я понял лишь через какое-то время после того, как мы расстались.
Не знаю, как долго мы плыли, для меня время остановилось. Все произошедшее казалось каким-то сном или фантасмагорией. Так что возникший впереди округлый остров с похожей на вулкан вершиной и небольшой бухтой, куда направил яхту Рамус, не показался мне какой-то странностью. Я уже перестал чему-то изумляться. Запас удивления закончился, как сказал кто-то внутри меня.
Когда мы прошли через потайную дверь во внутреннюю часть «вулкана», включилось освещение, и моему взору предстал звездный корабль, совершенно отличающийся от того, что я представлял в своем воображении, слушая рассказы моих наставников. Его поверхность не казалась сделанной из какого-то металла или вообще материала, она вдруг на глазах стала вздрагивать и казаться подернутой дымкой.
Он – живой, точнее, она - живая, вдруг понял я, не спрашивайте каким образом.
– Как ее зовут? – спросил я у богомола.
– Артезия, - ответил он. – На эльфийском это означает любовь, - он с некоторой завистью посмотрел на меня. – Увы, никого близкого ко мне по состоянию духа я не нашел. Любить можно только того, кто равен тебе, иначе это превращается в зависимость. Единственная, кто могла соответствовать мне, оказалась абсолютной сволочью, - вздохнул он, и я догадался, что он имел в виду императрицу. – А вот тебе повезло, - добавил он, и я не сразу понял, что он имеет в виду.
– Но она ведь умерла! – воскликнул я. – Я ощущаю это, ее нет в мире живых, как и всех остальных.
– Это не имеет значения, - спокойно возразил он, и я почувствовал, как огонек надежды начинает разгораться внутри. – У тебя же осталось ее ДНК.
Глядя на мое непонимающее лицо, он добавил:
– Где кинжал, который она тебе дала?
Я не стал спрашивать, откуда он знает о кинжале. Может быть, считал из моей памяти, а может быть, он с самого начала наблюдал за мной.
Трясущимися лапами я вытащил его из потайного места и передал богомолу. В глубинах памяти я уже знал, что такое ДНК, но не понимал, что он хочет сделать дальше. Он провел над лезвием своей лапой, и на лезвии загорелись какие-то письмена.
– Эльфийский язык, но работа гномья, - сказал Рамус, скорее, для себя самого.
– Каким образом он вообще оказался у твоей Королевы?
– задал он риторический вопрос. – Этот кинжал предназначен для человеческих рук.
Тут он заметил мое состояние и произнес успокаивающе:
– Ее кровь осталась ведь на лезвии, верно? – я кивнул, меня уже ничего не удивляло, даже то, что он знал об этом моменте. – Всего-то дело: взять скребок и поместить результат в модуль для клонирования. Месяц или около того – и твоя королева воскреснет, поскольку душа ее не успела отправиться в высшие сферы, и она войдет в новое тело.
Я кивнул, кто-то внутри меня соглашался со всем тем, что говорил богомол, хотя мое сознание все еще отказывалось принимать то, что смерть не оказывается окончательным приговором. Словно завороженный, следил я за действиями Рамуса, пока он не включил модуль для клонирования и с видом выполненного долга взглянул на меня, заметил мое состояние и ободряюще заключил:
– Ну, вот и все. Теперь осталось только ждать, пока не будет подготовлено тело. Хотя мысленно общаться вы сможете и раньше.
Только после этих слов мои мысли обрели связность, а тело вышло из состояния оцепенения.
– Почему, - глухо спросил я, - почему ты помогаешь нам?
– Потому что, - ответил он, глядя прямо мне в глаза, - так НАДО. Не вселенной, ни арахниду по имени Стазио. Это надо мне, моей душе, той искре Богини, что живет во мне. Если бы я это не сделал, я бы предал Её, я бы встал на путь тьмы, и это явилось бы началом моего конца. Белые драко лишены любви и эмпатии, как и многие мантисы, и я бы в конце жизни превратился бы в такую же бездушную тварь.