Наш последний эшелон
Шрифт:
Уткнуться в подушку и считать, считать: «24 круга – прочь, 24 круга – прочь».
́(СКАЗКА)
Жил-был один парень, звали его как-нибудь обычно. Ну, Андрей. И была у Андрея мечта. А мечта была такая: хотелось ему раздобыть американский доллар. А жил паренек в глухом городишке, куда не доходит ж/д, где нет ни брокеров, ни фарцовщиков, ни холдингов всяких. Откуда там доллару взяться?
Но нумизматы в городе были. По воскресеньям собирались в парке культуры и отдыха, в беседке, и менялись, покупали-продавали монеты, купюры, купоны. Имелись у них и доллары. Андрей про это узнал.
Стал копить
«Чтоб не повредился!» – объяснил старичок.
И целый вечер потом Андрюша дома сидел и на доллар глядел. Разрезал пластик ножницами, доллар достал. Ощупал. Изучил его до последней черточки, ну во всех подробностях. Хотел было на стол под стекло положить. Раздумал. Хотел на стену прикрепить в красный угол. Тоже раздумал.
А потом зашел в туалет, сел на унитаз по большой нужде. Посидел, в потолок поглядел и начал доллар мять. Мял его, мял, намял так, как только возможно доллар намять. Мягонькой стала дорогая бумажка.
Встал Андрей с унитаза и подтер долларом задницу. И бросил его в мусорное ведро. Да только мал оказался доллар этот, пришлось еще туалетной бумагой воспользоваться.
Засмеялся Андрей после всего и пошел руки мыть.
5
А это уже понедельник, 29 июня 1992 года. Очень жарко и душно. Наверное, будет гроза.
Я лежу на диване. Очень усталый и больной человек. Вчера целый день пришлось арбайтен на даче. И позавчера полдня. Это истощило. Физический труд меня не облагораживает. Кое-как отсидел лекции, доплелся до дому и упал на диван. Лежу. Пятый (или больше) раз подряд играет одна и та же кассета. «Секс пистолз». Уже невозможно, но встать и сменить нет никаких сил. А она будет играть бесконечно, по кругу. «Панасоник» – хорошая фирма, умеют там изобретать всякие новшества.
Вот эта группа, «Секс пистолз»… Стоит поразмышлять. Герои антижизни. Прыщеватые мальчики, сказавшие обществу пару ласковых слов. Казалось, наверное, их современникам, что они вот-вот передохнут от своего юношеского максимализма и отвязной свободы, но они выжили. Заработали башлей на всю дальнейшую долгую жизнь и разбежались. Один, правда, прижмурился вскоре, зато другие устроились. За солидный гонорар теперь дозволяют журналистам порыться в их помойных ведрах. «Интересно, а что у Гнилого Джонни идет в утиль?» – спрашивает общество. И журналисты подробно перечисляют: «Банки от безалкогольного пива, из-под попкорна пакетики, стаканчики с остатками йогурта… Нет, презервативов не обнаружено. Да и зачем они такому пожилому, солидному мэну?!»
– Алло. Чего, Боб? Нет, сегодня я точно не выйду. Да, был на даче, устал. Валяюсь. Кстати, Боб, а какие песни включали на похоронах? Ну, у этой, у Юльки? Так, так, я так и знал… Нет, Боб, не выйду, сил нет. Пока.
Из «Звезды по имени Солнце». Ясненько. И смешно. Тогда было Бобу смешно, а теперь стало и мне. Да и все мы смешны. Я смешон в первую очередь. Маленький, туповатый кусочек дерьма, старающийся уцепиться за стенки канализационной трубы.
Что же мне сделать? От монолога на крыше единственной девятиэтажки я отказался. Застесняюсь речь толкнуть. А без речи полет не
Встаю с дивана, кое-как выхожу на балкон. Вместо сквера уже ровная заасфальтированная площадка. Не полностью пока, но завтра к вечеру закончат. Техники понагнали. Завезли гравий, разровняли. Да, умеют теперь работать. Значит, платят нормально. Материальная заинтересованность. Лишь бы деньги в лапу – мы всё сделаем. Все разрушим и все построим.
Заползаю обратно в комнату. Выключаю «Секс пистолз». Долго перебираю кассеты. Ничего не хочется. Тишина. Чтоб мертвая тишина. Покой, сон, бессознательность. Черная пленка. Еще б сердце перестало тикать, не беспокоилось…
Ложусь на диван. Лицом вниз. Вытягиваюсь. Все. «24 круга – прочь, 24 круга – прочь…» И так далее.
А ведь скоро скакнем. Перескочим то есть. Очередной круг, огромный, непосильный, клонится к полному смыканию. Хм, словно сегодняшний день. Каких-то восемь с половиной годков осталось. И – вжить – опечатывай! И что вспомним из прошлого? Да нет, много чего. Многое было. Смешного, по большей части. Вроде трагическое, страшное, а как начнешь анализировать – из-за чего всё? – и к смешному приходишь. Правы, выходит, сатирики…
Опять!
– Алло! Ну чего, чего, Боб? Да не пойду я! Ты не понимаешь? Дурак?
Бросил трубку. Обиделся. Пусть.
Снова вытягиваюсь на диване. Вдыхаю воздух глубоко, до боли в ключицах. Как будто последний раз. Выдыхаю тоже как следует, ничего в груди не оставляю. Затем перестаю. Читал, один мудрец в Древней Греции умер, задержав дыхание. Так вот, попросту, перестал дышать, находясь в полном сознании, и – все. Я не смог. Снова, как поршни: туда-сюда, туда-сюда.
«Бах! Бах!» – в такт моим вдохам и выдохам. Сухо и коротко. И в ответ более раскатисто: «Бабах! Бабах!» – «Бах!» – «Бабах!»
Выскакиваю на балкон. Там, где был скверик, прячась за асфальтоукладчики, катки, мелькают люди. На дороге милицейская «Волга». Вдали вой сирен. Вглядываюсь в полумрак вечера.
«Бах!» – «Бабах!» Крики, суета.
Банду Феликса кончают. Зачем так-то? Эх, опустеет теперь дворик, старушек некому будет веселить.
Вот ведут их. Узнаю Сашку-метиса, самого Фелю, Липучу из соседнего дома. Кого-то за руки, за ноги тащат. Уже куча ментовских машин, парни в касках, с миниатюрными автоматиками. Зрители появились, как на уличном представлении.
И я немного ожил. Все же не совсем обычное пока событие.
Жалею Феликса и ребят. Зря. Зря их повязали. На их место придут другие. Всем же хочется жить по кайфу. Это неистребимо. Всех не пересадить. Пацаны будут громить и валить, девчата другое (по своим силам) делать.
Майку задирая,
Маленькая звездочка
Сиськи обнажает,
Чтобы стать звездой.
Это я сам написал. Но по документальным кадрам из фильма про Канны. Там таких тысячи на фестивале, со всего света. Да и любая об этом мечтает. И любое место планеты – потенциальные Канны.