Наш секрет
Шрифт:
— Саша, у меня есть новости по праву собственности на землю, — сообщает Лина. — Не очень хорошие.
— Говори.
Я останавливаюсь посреди дороги, чтобы не пропустить ни единого слова. Вжимаю телефонную трубку в ухо.
— В общем, я порылась в Росреестре и обнаружила, что незадолго до смерти Костя продал землю заводу. Все честно, там его согласие и подпись. Земля больше не принадлежит приюту. Уже года два как…
— Что?! Продал? — возмущаюсь я. — Впервые слышу! Я не нашла у него никаких документов!
— Саш, я говорю то, что видела в Росреестре. Документы могут потеряться,
— Я тебя поняла, Лин. Спасибо за помощь. И до связи.
Переступив порог приюта, смотрю на Нину. Она работает здесь со дня основания. Более доброй женщины я никогда в своей жизни не встречала. Так, как она любит наших питомцев — не любит никто. Нина часто цитирует Марка Твена: «Если вы подберете на улице дворовую собаку и накормите ее, она никогда вас не укусит. В этом и состоит разница между собакой и человеком». И я с этим полностью согласна.
— Что-то случилось? Ты не в духе.
Нина и правда грустная, поникшая. Спрашивать, наверное, было глупо. Без слов понятно, что ситуация с заводом нас всех доводит до такого состояния. Недавно мы устроили митинг у ворот завода. Проходящие мимо работники странно косились в нашу сторону и крутили у виска. Новый начальник не вышел. Побоялся или не заметил. Не знаю. В кабинет к нему ни Нину, ни Леонида больше не пустили. Я и не пыталась, потому что точно не выдержала бы. Плюнула бы ему в лицо!
Старшая дочь Нины организовала в соцсетях сбор средств. Связалась с волонтерами из области. Они помогли собрать примерно тридцать тысяч рублей. Мало, но хоть что-то…
Прошлой ночью, сорвавшись, Леонид краской из баллончиков разрисовал ворота завода. Выписывал лозунги с призывом оставить приют в покое. Он остался незамеченным, но было и так ясно, что это мы. Наша банда. Которая, как может, защищает свое детище.
— А где Боно? — допрашиваю Нину.
— Ему придавило лапу. Леонид повез в ветеринарку.
— Как это случилось?!
— Строители, что за забором, выгружали стройматериалы. Боно каким-то чудом вырвался и начал рычать на них. Охранник, черт возьми. Не знаю, что именно строители ему сделали, но на лапу он больше не смог наступить и громко скулил.
— Изверги! Дикари! — негодую я. — Как так можно?!
Просто разрывает от несправедливости и отчаянья! Новости с каждым днем все хуже и хуже. И ни одного просвета.
Когда Леонид привозит Боно, я не могу сдержать слез. Всегда довольный пес с трудом отходит от наркоза. У него раздроблена кость.
— Фиксировали спицами, — поясняет Лёня. — Чтобы спица оставалась на месте, закрепили с помощью бинта, обмотанного вокруг кости, помогая, таким образом, закрепить и мелкие осколки.
Я склоняюсь над собакой и плачу. Глажу Боно, но он никак не реагирует, только поскуливает об боли.
Вскочив на ноги и накинув сверху куртку, несусь в сторону старой подсобки. Беру оттуда небольшую канистру с бензином, прошу у Леонида зажигалку. Нина пытается успокоить, но меня уже не остановить.
Я прохожу на территорию стройки, вижу деревянные доски, бетонные блоки и прочую строительную хрень. Поливаю
Появляется охрана, которая, видимо, мирно сидела в своем железном фургончике. Мы пытаемся сбежать, но не тут-то было. Один из мужчин хватает меня за локоть, крепко удерживает. Другой торопится за огнетушителем. На улице темно, и только пламя освещает наши с Ниной лица, полные гнева.
— На месте стоять! — командует высокий амбал с одутловатым лицом и достает из внутреннего кармана фуфайки телефон.
Набирает кого-то.
— Допрыгались, защитнички животных, — злобно произносит он. — Сейчас с вами серьезно побеседуют.
Глава 13
Иван
— Здорово, Иван! — слышу я в телефонной трубке довольный голос младшего брата.
— Привет, Паш. У тебя что-то строчное? — спрашиваю, посматривая на заместителя директора.
— Хотел обговорить планы на новогодние праздники.
— Подождет, да? Я перезвоню, как только освобожусь.
Завершив звонок, включаюсь в работу. На общение с Олеговичем уходит примерно час. Он толковый мужик, понимает, что я с трудом вливаюсь. Чисто подфартило, что завод оказался в моих руках. Пока понятия не имею, как тут все работает и на ком держится, но искреннее верю, что со временем освоюсь. И к городу привыкну, и к людям. Ограниченным, диковатым и любопытным. Это не Москва, да. Здесь все другое. Странное, чужое. При желании всегда можно продать завод к херам собачим и вернуться в столицу, но пока во мне играет шкурный интерес и жажда доказать отцу, что я чего-то стою.
Открыв окно кабинета, сажусь на подоконник и, вставив сигарету в зубы, щелкаю зажигалкой. На улице идет снег, потеплело.
Я осматриваю территорию, глубоко затягиваюсь. Слева доменный цех, рядом литейка. Чуть поодаль — прокатный цех, а справа — центральная заводская лаборатория. Мое. Теперь это все мое.
Вообще-то на территории курить нельзя, — для этого отведено специальное место — но мне можно. Мужики снизу косятся на окна, что-то громко обсуждают. Блядь, порой хуже базарных баб. Взмахнув рукой, приветствую их и вновь затягиваюсь, ощущая, как дым заполняет легкие. Мой приход им, конечно же, совсем не понравился. Я тут же сократил часть штата, ввел свои порядки и правила. Но кто виноват, что прошлый владелец оказался таким лопухом?
Набрав брата, слушаю длинные гудки. Хочу сбросить, но он снимает трубку.
— Освободился, Гефест*?
— Да, сейчас свободен.
— Как тебе провинция? Не наскучила?
— Пока нет. Тружусь.
— И по столице не скучаешь? Или там тоже есть красивые девочки?
— Есть, — отвечаю, вспомнив Сашу.
— Тогда жди в гости, — смеется брат. — Ладно, я вообще-то по делу звоню. Ты же помнишь о нашей многовековой традиции?
— Помню, конечно.
Каждый год, где бы мы ни были, встречаемся на новогодние праздники в горах. Отдыхаем, катаемся на лыжах и сноубордах, устраиваем долгие пешие прогулки, а вечером собираемся за большим столом.