Наш советский новояз
Шрифт:
Насчет Тувы и ослика Гена тоже не врал. Он действительно именно так проводил каждое свое лето. Не всегда, конечно, отправляясь именно в Туву, иногда в Таджикистан, иногда на Кавказ, — каждый раз в другой какой-нибудь экзотический край нашей необъятной Родины. И вот из одного такого своего путешествия Гена и вывез ту фразу, ради которой я, собственно, и ударился в этот свой слегка затянувшийся «бред с подробностями». Фразу эту он услышал от одного старого чабана, с которым откровенно обсуждал волновавшие его политические проблемы.
— Советский власть, — вздохнул этот неграмотный, но мудрый старик, — хороший власть. Только
Мудрость этой политической формулы особенно наглядно подтвердилась в постсоветские времена, когда оказалось, что страны Восточной Европы (Венгрия, Польша) быстрее и легче вписались в «рынок». А почему? Потому что у них этот самый «советский власть» был не такой «долгий», как у нас: сорок лет — не семьдесят.
Если даже жители самых глухих горных аулов так ясно это понимали, так что уж говорить о московских и питерских интеллигентах. Даже тех из них, которые с ней — с этой самой советской властью — не только смирились, но и сроднились. Называя ее «Софьей Власьевной», а то и просто «Софой», они вкладывали в эти ласково-фамильярные наименования немалую толику иронии.
Придумывали про нее такие, например, анекдоты:
— Рабинович, как вы относитесь к советской власти?
— Как к родной жене.
— ???
— Немножечко люблю, немножечко боюсь, немножечко хочу другую.
Сочиняли такие ернические стишки:
Я проснулся в шесть часов: Нет резинки от трусов. — Вот она, вот она, На хую намотана. Я проснулся: — Здрасьте! Нет советской власти. — Вот она, вот она…От этого «вот она» веяло безнадежностью: унылым сознанием, что советская власть — это навсегда. Во всяком случае, на наш век хватит.
Но были анекдоты, в которых брезжила туманная надежда и на иное развитие событий.
Вот, например, такой:
Человек входит в ресторан, садится за столик.
— Рюмку коньяку и газету «Правда», — роняет он подскочившему к нему официанту.
— Рюмку коньяку, пожалуйста, — отвечает тот. — А газету «Правда», к сожалению, не могу. Сегодня ночью произошел государственный переворот, советской власти уже нет, и газета эта больше не выходит.
— Тогда рюмку коньяку.
Спустя некоторое время, выпив эту свою рюмку, он вновь подзывает официанта и повторяет тот же заказ:
— Рюмку коньяку и газету «Правда».
— Рюмку коньяку, пожалуйста, — уже слегка раздраженно говорит официант. — А газету «Правда» не могу. Сегодня ночью произошел государственный переворот, советской власти уже нет, и газета эта больше не выходит. Сколько можно говорить!
Посетитель — блаженно:
— Говорите, говорите!
Слушая — или рассказывая — этот анекдот, мы испытывали почти такое же блаженство, какое испытывал его герой, с упоением повторяя это свое: «Говорите, говорите!» Даже только поговорить о возможном конце советской власти было нам сладко. Несбыточная, конечно, — а все-таки надежда.
Ни в каком сне не могло нам тогда привидеться, что мы — во всяком случае, некоторые из нас — доживем до
А вот — дожили!
Газета «Правда», однако, все еще выходит.
Советский народ — строитель коммунизма
С этой языковой формулой — одной из ключевых в политическом жаргоне советской эпохи — у меня связана такая юмористическая история.
Когда я работал в «Литературной газете», моим начальником был очаровательный человек — Михаил Матвеевич Кузнецов. Мы сразу с ним подружились: легко перешли на «ты», и называть я его стал фамильярно — Михмат. Такое амикошонство в отношениях с высоким начальством было явлением не то чтобы редким, а прямо-таки уникальным. Михмат и по возрасту был гораздо меня старше, а по субординации — и говорить нечего: я был рядовой литсотрудник (исключительно для красоты слога нас именовали спецкорами), а он — заместитель главного редактора.
По работе, однако, у нас с Михматом постоянно возникали конфликты. И не только у меня одного — у всех сотрудников нашего (литературного) отдела. Близко сойдясь со всеми нами, Михмат — не без некоторых к тому оснований — подозревал каждого из нас в желании протащить на газетные полосы какую-нибудь крамолу. Поэтому любой материал, который мы клали ему на стол, он норовил забодать. Реакция при этом у него всегда была одна и та же. Строго говоря, реакции было две. В одних случаях он говорил:
— Нет, ребята, это не пойдет! Это антисоветчина!
В других случаях фраза звучала несколько иначе:
— Нет, ребята, это не пойдет! Это — жеребятина!
Поскольку по части антисоветчины — равно как и по части того, что он называл жеребятиной, — Михмат не только нам, но и себе самому тоже не очень доверял, он постоянно дул на холодное. Мы же с самым невинным видом уверяли его, что антисоветчина (уже не говоря о жеребятине) в наших материалах ему только мерещится.
И вот вызвал меня однажды Михмат в свой кабинет и строго, заранее пресекая всякую полемику, сказал:
— Это статья Панферова. Я ставлю ее в номер. Ты будешь ее вести. Только, пожалуйста, без всяких этих ваших штучек. Никакой правки… Ни одной запятой… Панферов — это Панферов! Грамотно там или неграмотно — вот так, как он написал, так и напечатаем… Ты меня понял? Ни одной запятой!..
Я пожал плечами и, даже не заглянув в рукопись живого классика, отнес ее в машинное бюро. Потом, так же, не читая, заслал перепечатанный текст в набор. Так же, не читая (зачем читать, если все равно нельзя изменить ни одной запятой?) подписал гранки. Но когда пришла контрольная полоса, я подумал: «Дай-кось все-таки прочту этот бред!» И прочел. И, к огромному своему удовольствию, обнаружил там такой абзац:
Вот уже сорок лет советский народ, преодолевая неимоверные трудности, по колено в крови, по колено в гвоздях и строительном мусоре, БЕЗРОПОТНО СТРОИТ КОММУНИЗМ!
По колено в крови и по колено в гвоздях — это тоже было неплохо сказано. Но более всего меня восхитило, конечно, слово «безропотно». Вот уж правда: умри, Денис, лучше не напишешь!
«Ну, погоди, — злорадно подумал я о Михмате. — Сейчас я тебе покажу ни одной запятой!»
— Воля твоя, Михмат, — сказал я, войдя к нему в кабинет, — но я не могу выполнить твое распоряжение. Кое-что в статье Панферова все-таки придется поправить.