Наш советский новояз
Шрифт:
По этому скрупулезно точному описанию видно, что обо всем вышеизложенном автор знает не понаслышке. Да что говорить! Я даже знаю тот шалман, около которого Саша Галич не раз бывал «третьим» в компании каких-нибудь забулдыг-бомжей. А одевался он и выглядел — при его гренадерском росте и импозантной внешности — так, что никакому Шостаковичу не снилось. Не зря его в каком-то там профсоюзном санатории, где ему случилось лечиться, постоянно сопровождал почтительный шепоток:
Говорили про меня: «Академик!»
Говорили: «Генерал-иностранец!»
Но
Слово «инопланетянин» тут не с потолка взято. Просто вспомнился такой анекдот.
Сидят двое работяг, выпивают. Рядом с ними опускается летающая тарелка. Из нее выходит какое-то человекообразное существо. Представляется:
— Здравствуйте, земляне, я гуманоид.
Выпивохи кивают. Один говорит другому:
— Ну… налей Гуманоиду…
Выпили.
После первого стаканчика, стремясь развить так удачно начавшийся контакт, прибывший напоминает:
— Я — гуманоид.
Кивают, наливают, пьют.
И так — несколько раз. Наконец гуманоид догадывается, что собутыльники не вполне уяснили, кто он такой. И — объясняет:
— Вы, наверно, не поняли: я — инопланетянин.
На разливающего остатки водки по стаканам это сообщение не производит никакою впечатления, и он готов уже налить и инопланетянину. Но второй отводит его руку:
— Нет-нет. Ему уже хватит.
В свойственной этому жанру анекдотической — и даже фантастической — форме анекдот этот утверждает, что, в сущности, ничего худого нет в том, что трезвость не стала и скорее всего так и не станет нормой нашей жизни. Потому что не какие-нибудь там — осуществленные или неосуществленные — лозунги о всеобщем равенстве и братстве, а только водка — только она одна! — может сделать нас всех братьями. Разрушить все разделяющие нас перегородки — социальные, национальные, — любые!
Именно это, наверное, и имел в виду Михаил Аркадьевич Светлов, произнося (в подпитии, конечно) ту знаменитую свою реплику: «Что они от нас хотят? Вот мы уже пьем, как они…»
Хотя у него для этого были еще и свои, дополнительные, личные основания. Ведь не что иное, как именно эта его слабость в конечном счете спасла ему жизнь.
Давно замечено, что там, где трезвый сто раз сломает себе шею, пьяница останется цел и невредим. Именно вот так, легкой походкой беспечного пьяницы, которому море по колено, прошел Михаил Аркадьевич через самые страшные перевалы нашего жуткого века: кровавый 37-й, смутный 49-й, смертельно опасный 53-й.
Одна моя знакомая, близко знавшая Михаила Аркадьевича, рассказала мне, что, когда первую его жену вызвали в НКВД и долго ее о нем расспрашивали, она в панике позвонила бывшему мужу и сказала, что им необходимо встретиться. Встретились. Она все ему пересказала и предложила продумать и согласовать его будущие показания с тем, что показывала на допросе она: чтобы следователи не могли их уличить в каких-нибудь несовпадениях.
— Нам надо договориться, — сказала она, — о чем я могу, а о чем
Светлов беспечно махнул рукой:
— Старуха! Говори им все, что тебе вздумается. Ведь мы все равно не в силах вообразить, что они там про нас с тобой придумают!
В январе — феврале 53-го, после появления знаменитого сообщения о врачах-убийцах, в котором поминалась еврейская шпионская организация «Джойнт», завербовавшая «убийц в белых халатах», оплачивавшая и направлявшая их преступные действия, Светлов появлялся, как обычно, в коктейль-холле на Тверской. Забравшись на высокую круглую табуретку перед стойкой бара, лез в карман, доставал оттуда какие-то жалкие смятые рубли и говорил:
— Денег — кот наплакал. «Джойнт» давно не присылает…
Это была не отчаянная, совсем уже безумная смелость. И не глупая беспечность. Это была мудрость.
Просто он понимал, что дальнейшая его судьба от его поведения — беспечного или осторожного, храброго или трусливого — ни в малейшей степени не зависит. Что это тот редкий — может быть, даже уникальный — случай, когда береженого и сам Бог не убережет.
А разгадку этой его беспечной мудрости — или мудрой беспечности — я узнал совсем недавно.
Троцкий как-то сказал, что молодежь — барометр революции. Эта реплика сильно возбудила молодых (комсомольских, как их тогда называли) поэтов, и все они — до поры до времени, конечно, — кокетничали своей близостью к одному из главных вождей Октябрьского переворота. Потом они эту близость подчеркивать перестали. Но ТАМ, ГДЕ НАДО, обо всем этом, конечно, знали и помнили. И я всегда удивлялся, каким чудом в чудовищной мясорубке 30-х годов, когда, как уже было сказано, клеймо КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность) было стократ страшнее, чем просто КРД (контрреволюционная деятельность), они все — Светлов, Жаров, Безыменский, Уткин — уцелели.
Насчет остальных не знаю (у каждого, наверно, был какой-то свой секрет), а про Светлова я прочел недавно (в записках Наталии Соколовой) такую историю.
Следователь, который допрашивал Михаила Аркадьевича, явно к нему благоволил (может быть, ему нравились его стихи) и постарался как-то его спасти. Прекрасно понимая, что первыми этими допросами дело не обойдется, он напоследок дал ему такой совет:
— Знаете что? Пейте побольше. Появляйтесь всюду в нетрезвом виде. Постепенно все привыкнут, что вы пьяница, никто не будет вас принимать всерьез. И, глядишь, все обойдется.
Этот следователь, как сообщает Наталья Соколова, впоследствии сам сгинул в бездонной яме ГУЛАГа. А Светлов, внявший его доброму совету, уцелел.
У
Уважаемые граждане
Это повсеместно употреблявшееся обращение, заменившее в новоязе дореволюционное «милостивые государи и милостивые государыни», Михаил Зощенко сделал названием едва ли не самой знаменитой своей книги. Вряд ли надо объяснять, что в приложении к постоянным и неизменным героям зощенковских рассказов оно звучало откровенной иронией.