Наш советский новояз
Шрифт:
Партийная совесть
О неприязненном отношении Ленина к слову «совесть» я уже говорил. Но совсем отказаться от этого слова (как и от некоторых других, обозначающих определенные моральные оценки и категории), просто вычеркнуть его из языка — ни он, ни его ученики все-таки не решились. Все эти слова сохранились в советском новоязе. Но каждое из них предварялось соответствующим — уточняющим — эпитетом, коренным образом меняющим (нередко с точностью до наоборот) изначальный, исконный его смысл. Вот так и родились все эти, ставшие привычными для нашего слуха словесные монстры: «Пролетарский гуманизм», «Большевистская принципиальность», «Партийная
Многие, конечно, ощущали комическую уродливость этих искусственных словосочетаний. Но помалкивали.
Однако — не всегда.
Помню, на одном писательском собрании какой-то присяжный оратор по какому-то поводу с привычным пафосом провозгласил:
— Мы не имеем права не реагировать на эти факты, товарищи! Нам это не позволит наша партийная совесть!
И тут вдруг из зала, из последних рядов отчетливо прозвучало:
— Партийная совесть? Да ведь это оксюморон!
По рядам порхнул смешок, но, к счастью для произнесшего эту ироническую реплику, среди сидящих в зале стукачей, как видно, не нашлось эрудита, знающего, что оксюморон — это стилистическая фигура, представляющая сочетание несовместимых и даже противоположных понятий. Скажем — «честный вор». Или — «веселая грусть». Или еще что-нибудь в этом же роде.
Партийная этика
Фрол Козлов, второй секретарь ЦК, то есть второй человек в государстве после Хрущева, наткнулся однажды в цековском коридоре на давнего своего однокашника — Попова. Когда-то, в юности, они то ли в школе вместе учились, то ли в техникуме, то ли в каком-то училище. Попов тоже преуспел в жизни, хоть и не так, как Фрол: он стал министром культуры РСФСР. Вот и оказался в ЦК по каким-то своим министерским делам.
— А ты как тут? — удивился Козлов.
— Я, Фрол Романыч, министр культуры РСФСР, — не без гордости объяснил Попов.
— Да ну?.. Молодец!..
Поговорили. Вспомнили молодость. Расчувствовавшийся Фрол сказал:
— А у меня завтра день рождения. Юбилей. Приезжай, приглашаю!
Попов был на седьмом небе. Назавтра они с женой весь день провели в поисках подарка для знатного именинника. Купили какой-то неимоверно дорогой сервиз и вечером отправились в гости к юбиляру.
На дальних подступах к козловской даче их задержал специальный пост. Попов объяснил, что едут они, хоть и по устному, но личному приглашению самого Фрола Романовича. Их пропустили.
Каким-то образом удалось прорваться и сквозь второй пост. Но у самой дачи их все-таки задержали и дальше — ни в какую. Без специального пропуска, говорят, пропустить не можем. Не имеем права.
— Как же так! — горячился министр. — Меня сам Фрол Романыч… Лично…
Он был так настойчив и так убедителен, что ему пошли навстречу: согласились выяснить этот вопрос у самого Фрола Романовича. И Фрол Романович — лично — к нему вышел.
— А-а, — сказал он, узнав Попова. — Это ты?.. Пригласил, говоришь?.. Да ты что, брат, спятил? Ты кто? Член ЦК? Кандидат? Даже и не кандидат? Член Ревизионной комиссии? Как же я могу тебя приглашать… Это что у тебя, подарок? Подарок сдай охране и езжай с Богом… Ишь ты! Пригласил!.. Да я, если хочешь знать, даже Петра Нилыча Демичева не имею права пригласить. Потому как я член Президиума (так называлось тогда Политбюро), а он — только кандидат. Ничего не поделаешь, — он вздохнул. — Партийная этика.
Партия — наш рулевой
Первоначально это было название песни В. Мурадели на слова С. Михалкова. Но постепенно это словосочетание стало такой же официальной формулой советского политического жаргона, как «блок коммунистов и беспартийных»,
Самое интересное тут то, что слово «партия» во всех этих речевых оборотах обрело, в сущности, совершенно новый смысл. Употребляясь ранее в исконном своем значении (от латинского partis, что значит — часть, группа), существительное это требовало непременного определения, уточняющего, о какой именно партии идет речь. Поначалу такие определения сохранялись, даже когда в стране уже установилась однопартийная система. Говорили: «большевистская партия», «Коммунистическая партия», «партия Ленина — Сталина», «партия нового типа». Но надобность в этих уточнениях вскоре отпала: слово, прежде обозначавшее часть, стало обозначением хорошо всем известного целого. И место уточняющих, объясняющих, конкретизирующих эпитетов заняли эпитеты возвышающие, боготворящие — «мудрая», «родная», «любимая», «железная», «закаленная в боях», наделенная «животворной силой» и т. п. Но прежде всего — ведущая. Куда ведущая — тоже было определено четко и ясно: от победы к победе.
Вот все это и собралось, сконцентрировалось в формуле: «Партия — наш рулевой».
И не случайно первое же посягательство на эту ее ведущую роль (когда пошли разговоры об отмене 6-й статьи брежневской Конституции, узаконившей исключительную роль партии в структуре советского государства) обернулось перифразом именно этой языковой формулы, превратившейся в озорной лозунг: «Партия, дай порулить!»
Но в те времена, когда партия была «руководящей и направляющей силой советского общества», относиться к этому крылатому выражению без должной почтительности было весьма и весьма опасно. О чем наглядно свидетельствует такой случай.
В типовом договоре, который автор заключает с издательством, есть такой стандартный бюрократический термин: «Название условное». Он обозначает, что заглавие будущей своей книги, указанное им в договоре, — не окончательное, что автор имеет право его заменить.
И вот в одном договоре, который какой-то автор заключил с Издательством политической литературы (Политиздатом), в соответствующей его графе, было обозначено заглавие книги, которую автор должен был написать: «Партия — наш рулевой». А далее — в скобках — как водится: «Название условное». Из договора эта формулировка перекочевала и в редакционный план.
Времена были уже сравнительно либеральные, поэтому никого не расстреляли, не посадили, не превратили в лагерную пыль. Даже не отправили на восемь суток на гауптвахту, как делалось это в подобных случаях в благословенные времена императора Николая Первого.
Дело кончилось тем, что всего только сняли со своего поста то ли директора издательства, то ли главного редактора.
Партия нас учит
Эта формула прилагалась к любым жизненным ситуациям. (Партия нас учила ВСЕМУ.) И немудрено, что в конце концов она стала предметом всеобщего глумления.
Случай, как мы не раз уже могли убедиться, вполне тривиальный: мишенью для шуток, иногда совсем не безобидных, становились многие официальные партийные и советские лозунги.
Нетривиальным тут было только то, что глумление над этой расхожей формулой советского новояза стало ОТКРЫТЫМ, ПУБЛИЧНЫМ.
Выразилось оно в реплике, которую произносил с эстрады один из сатирических персонажей Аркадия Райкина:
— Партия нас учит, что газы при нагревании расширяются.