Наш старый добрый двор
Шрифт:
Как часто жизнь бывает несправедливой к людям!
Первого тритона увидел Ива. Какой же это был красавец! Расставив лапы и почти не шевеля широким разноцветным хвостом, тритон парил в зеленоватой воде. Роскошный гребень, идущий вдоль спины, переливался всеми цветами радуги.
Сачок под тритона подводили с предельной осторожностью, чуть дыша. Минасика сразу же отстранили как человека неловкого и физически слабо подготовленного. Тритон лениво пошевеливал хвостищем и, казалось, не обращал на приближающийся
— Давай! Давай!.. — Минасик от нетерпения притопывал босой ногой. Бурые брызги летели на Ромку, но тот не замечал такого безобразия.
— Р-р-раз!
Тритон в сачке!
— Аоэ! Попался!
Четыре головы, стукаясь лбами, склонились над мокрой сеткой.
— Может, он ядовитый? — усомнился Ромка.
— Сам ты! Погодите!.. Не жмите его! Надо замерить экземпляр. — Минасик достал из кармана линеечку. — Осторожно! Упустите!.. Так… Шестнадцать сантиметров длины. Королевский экземпляр!
Все в этот день складывалось удачно; никто не мешал охотиться за тритонами, не приставал с вопросами вроде:
— А зачем вам эти… ну такие… как их зовут? Что, кушать можно, да?.. Нельзя? А тогда зачем ловите?..
Ловцы тритонов были одни, если не считать старика, что стоял, засучив брюки, в дальнем углу озера по колено в воде. В одной руке старик держал зонтик, в другой газету. Время от времени он прерывал чтение, закрывал свой зонт и, выйдя на берег, снимал присосавшихся к ногам пиявок, складывал их в большую банку из-под варенья.
— На живца ловит, — смеялся Алик.
— Для аптеки, наверное. — Минасик с опаской посмотрел на свои толстые белые ноги. В воде они казались еще толще. — Это же медицинские пиявки, они кровь пьют…
Старик наловил полную банку, долил в нее воды и, обувшись, неторопливо поплелся вверх по тропе.
Несмотря на всю необычность промысла, особого интереса к себе он не вызывал. Подумаешь, какие-то пиявки, когда здесь научное открытие сделано! Обнаружено обитание малоазиатского тритона в озере…
— А как называется это озеро? — спросил Ива.
— Не знаю, — ответил Алик.
— Надо будет на обратном пути спросить в деревне.
Но, как оказалось, озеро названия не имело. Вернее, оно имело очень много названий. Каждый в деревне называл его по-своему. Один старик уверял, что самое правильное название — Сорочье озеро.
— Почему Сорочье, дедушка?
— Кто знает, швилебо? Наверное, там сорока когда-нибудь утонула.
Были и другие варианты: Лесное, Кизиловая падь и даже Несторина лужа.
— Я же говорил — лужа! — обрадовался Ромка.
— Вот надо же! Найден вид тритона, не встречавшийся ранее в этих местах, но как угораздило его выбрать себе для жительства озеро, у которого нет приличного названия! Как теперь писать статью в «Юный натуралист»?
— А если Безымянное? — предложил
— Верно, Безымянное. Отличная мысль! Вроде бы и есть название, и в то же время нет его. В примечании же можно будет указать, что местные жители называют это озеро еще и Лесным и Сорочьим.
— И Несториной лужей, — напомнил Ромка…
Самое интересное открытие в этот день было сделано несколько позже. И сделал его на этот раз, как ни странно, Ромка.
— Ва! — крикнул он. — Солнце уже садится. Скоро темно будет.
Это было удивительное открытие Минасика, например, оно оглушило сильнее, чем всех других. Он даже уронил сачок.
Выходит, вторая смена в школе давно уже кончилась, а до города еще идти и идти. Хоть теперь и вниз, под гору, но все равно очень далеко. Значит, скрыть «шатало» ему никаким образом не удастся.
— Сколько нам еще осталось до дому? — спросил Минасик упавшим голосом.
— Посмотри на свою карту, — посоветовал Ромка.
Ромке что! Ему все трын-трава. Матери он не боится, бабки тоже, отец с работы придет поздно ночью, а утром, пока проснется, Ромка уже успеет удрать. Устраиваются же люди!..
Смотреть на карту Минасик не стал. И так все ясно. Они находятся возле заброшенного кладбища. Значит, идти еще часа два, не меньше.
Покрытые сухим лишайником могильные плиты в лучах заходящего солнца казались золотыми.
— «Здесь лежит дворянин»… — прочел Ромка. — Не поймешь, какое слово написано дальше… уезда… какого-то уезда, отставной поручик Чонкаев… 1851 год… Смотри, когда крепостное право отменили, он умер. От разрыва сердца, наверное.
В другое время Минасик не упустил бы возможности лишний раз уличить Ромку в невежестве. Но сейчас, когда солнце, точно издеваясь над ним, стремительно скатывалось к горизонту, Минасику было совершенна безразлично, на сколько лет ошибся Ромка: на десять, на двадцать или даже на сто. При чем здесь десять лет, когда он сам, не задумываясь, отдал бы пятнадцать всего лишь за маленькую услугу: пусть солнце вернется на то место, где оно было, когда, скажем, Ромка поймал первого тритона. Вернись оно, и можно будет успеть домой к концу последнего урока.
Но солнце, как известно, всегда соглашается выполнить только один-единственный приказ человека: встать утром точно в положенный ему час. В ответ на все остальные просьбы оно лишь улыбается. И, как сейчас показалось Минасику, насмешливо.
— Здесь лежит… — Ромка продолжал изучать надгробные плиты.
— Какое мне дело, кто лежит! — взорвался вдруг Минасик. — Вы-то почему сидите?! Вечер уже, темнеет, а они сидят! Вы что, вы ночевать здесь вздумали, да? С поручиком Чонкаевым?
И, не дождавшись ответа, Минасик почти бегом устремился вниз по тропе, подняв над головой сачок, словно знамя…