Наша компания
Шрифт:
Когда Малышу делается невмоготу от скуки и ему не с кем поиграть — я уезжаю в поля осматривать лесные посадки, Орлик уходит пастись, других маленьких собак поблизости нет, а все большие собаки, злые, на цепи, — Малыш отправляется под окна дома, где живет кот Матвей, и скулит: «Выходи-и, поигра-а-а-ем...»
После игры Матвей подолгу умывается, вылизывает себя; Малыш помогает ему в этом своим большим языком.
До сих пор Малыш нигде не бывал. Если я шел на работу, он провожал меня до ворот.
—
Но Малыш за ворота ни на шаг.
— Ну и сиди дома, трус! — говорил я и уходил.
Но вот однажды надел я на Малыша ошейник. Ему не понравилось. Давай он его лапами сдергивать. Но я пристегнул к ошейнику ремешок и потянул Малыша на улицу.
Малыш упирался, крутил головой, и я его едва вытащил на дорогу. В карман я положил несколько кусков сахару.
Во дворе дома, где живет кот Матвей, стояла девчонка Нинка, хозяйка Матвея.
— Дядя Ваня, — кричит Нинка, — куда это вы собрались?
— Гулять.
— Можно мне с вами?
— Можно, Нинка. Присоединяйся.
Девчонке Нинке скоро двенадцать лет. Она худенькая и при ходьбе немного косолапит. Но зато никто в деревне из ребят не скачет верхом на лошади лучше Нинки. Во время летних каникул Нинка помогает пастухам пасти колхозных овец.
Нинка взяла у меня ремешок и повела Малыша.
— Пойдемте в лес, — предложила Нинка. — В озере его искупаем.
В лес так в лес.
Было очень жарко. У крайнего на селе колодца мы остановились напиться.
— Надо и Малыша напоить, — сказала Нинка.
— Из чего же нам его напоить? — задумался я. — Из ведра нельзя...
— Обождите, я придумала!
И Нинка сбегала и принесла огромный лопух. Из лопуха мы свернули кулек, налили в него воды и дали Малышу.
В лесу мы шли узкой тропинкой. Малыша спустили с поводка, и он бежал впереди нас.
Иногда Нинка забиралась в кусты орешника рвать орехи и звала за собой Малыша. Но Малыш не шел. «Ишь, какая хитрая! — думал он. — В кустах темно, только сунь нос — обязательно кто-нибудь укусит...»
Наконец мы добрались до озера. Вода в нем, неподвижная, точно заговоренная, была покрыта солнечными пятнами. В густых зарослях тальника и лозины копошились птицы.
Нинка подобрала платье и пошла в воду.
— Малыш, иди ко мне. Здесь совсем мелко. Не бойся, дурачок, не утонешь.
Малыш бегал по берегу, нюхал прохладную воду, пробовал лапой, но войти в озеро не решался.
Нинка поймала Малыша, внесла в воду и бросила.
Ух, и жутко до чего сделалось Малышу! Вспомнил он бочку и закричал: «Ай-яй-яй! Погиба-аю!» Глотнул воды, еще глотнул, да что толку: всю не выпьешь. Плыть надо. И поплыл.
Вылез на берег, дрожит, зуб на зуб не попадает, в животе вода булькает.
Нинка протягивает ему кусок сахару — не ест даже сахар,
— Дядя Ваня, — шепчет Нинка, — а ну, как мы от него спрячемся? Только вы потихонечку.
Спрятались мы с Нинкой в кустах тальника. Малыш нам виден.
— Дышите носом, — приказывает мне Нинка, — а то через рот слышнее — сразу найдет.
Дышу через нос. Нинка тоже дышит через нос. Жалят комары.
Минуту дышим — спит Малыш. Другую дышим — спит. Пять минут сопим мы с Нинкой — спит себе Малыш и вовсе не собирается нас отыскивать.
— Это уже нахальство, — говорю я.
— Да, это уже нахальство, — соглашается со мной Нинка, поднимает комок сухой земли и швыряет в Малыша.
Малыш вскакивает, ничего спросонья не соображает — где он и что с ним — и пускается наутек в противоположную от нас сторону. Еле-еле Нинка его догнала.
Когда возвращались из лесу, Малыша пришлось нести на руках: он сильно устал и не хотел сам идти.
Каждый вечер на селе лают собаки. Уселся однажды Малыш на дворе, задрал морду и тоже начал, да только не лаять, а тявкать.
Надувается Малыш от усердия, ворчит и так и этак, тявкает: «Вот какой я уже серьезный пес вырос...»
Смотрю я на него и думаю: «Пес ты, пес, смешной Малыш, и что из тебя получится? И трус ты, и сладкоежка, и ростом не удался: шапкой тебя накрыть можно. Эх, пес ты, пес, один нос да хвост. Вот ты какой».
* * *
На осень и зиму я вынужден был уехать в город, в главное лесничество, и вернулся в село только весной.
Пес Малыш подрос, окреп, и на спине у него потемнела шерсть.
Меня он сразу узнал: начал суетиться, наступать на ноги, визжать.
Тетушка Улита пожаловалась было, что Малыш у нее горшок с тестом опрокинул, и как-то сырое яичко утащил и выпил, и у старой курицы-наседки хвост выдрал...
— Озорник, конечно, — закончила тетушка Улита со вздохом. — Но зимой с ним не так скучно было, все не одна. Орлик-то мой теперь уже в колхозе.
Не успел я с псом Малышом прожить и недели, как приходит ко мне Нинка и заявляет:
— Дядя Ваня, я возьму с собой Малыша.
— Погоди, а куда ты собралась?
— Овец на пастбище погонят, и мы с ребятами поедем. Помогать будем.
— Ну, а Малыш тут при чем?
— Как при чем? Пусть овец учится стеречь. Сторожем будет. А то куда это годится — растет из него башибузук!
— Да что ты, Нинка, — удивился я, — какой из Малыша сторож! Он за целый год и лаять толком не научился, а ты — сторож...
— Ничего, научится. Тетя Улита сказала: если подрастет, на драку злой будет. У него весь рот черный — верная примета.