Наша непостижимая бесконечность

Янг Саманта

— Она не плохая. — Я вдруг обнаружила, что защищаю ее. — Она совершила ошибку.

— Которая почти стоила тебе жизни. И ты простила ее?

— Не знаю, — прошептала я. — Не знаю. Но я вряд ли прощу себя, если разрушу ее отношения с Тео. Она любит его, Элоиза. Мы не можем лишить ее счастья.

— А как же мой папа? — выкрикнула она. — Он не знает, на что способна женщина, на которой он женится.

— Знает, потому что я рассказала ему.

Я тут же отскочила от Финна, потому что к нам зашла Хейли.

— Люди, вам правда пора перестать подслушивать, —

пробормотал Финн, и я истерически хихикнула.

Хейли, не моргая, смотрела на нас, и когда она увидела мои покрасневшие глаза, ее лицо исказилось от боли. В конце концов она сфокусировалась на Элоизе.

— Я рассказала ему на прошлой неделе, за несколько дней до твоего спектакля. Между нами было небольшое напряжение, но в итоге он простил меня. Можешь спросить его сама, когда он придет домой.

Элоиза с негодованием посмотрела на нее.

— Может, он и простил, но это не значит, что я тоже должна.

— Я и не жду этого от тебя.

— Почему ты ее бросила? Когда моя мать умирала, то переживала лишь об одном и просила прощения лишь за одно — за то, что оставляла меня. — В глазах Эль заблестели слезы. — Как ты могла добровольно бросить родного ребенка?

Я напряглась от вопроса Эль и от того, как Хейли старалась удержать эмоции под контролем. Почему-то мне никогда не хватало духа на то, чтобы задать Хейли этот вопрос, и она годами разочаровывала меня тем, что ей не хватало мужества, чтобы самой прийти ко мне с этим ответом.

Теперь она повернулась ко мне.

— Могу я поговорить с Индией наедине?

К моей руке притронулся Финн. Я оглянулась и — хотя мое сердце бешено колотилось, и меня начинало мутить — кивнула ему.

Он медленно встал и с каменным лицом прошел мимо Хейли, чтобы взять Элоизу за руку. Она напряглась и бросила взгляд на меня.

Ей я тоже кивнула, и она неохотно позволила Финну вывести себя в коридор.

Дверь мягко закрылась, но судя по тому, как мы обе вздрогнули, этот звук с тем же успехом мог быть таким же невыносимым, как скрежет ногтей по классной доске.

Хейли всплеснула руками и опустилась на стоящий у туалетного столика стул, а я в сгустившейся тишине села к себе на кровать. Внутри у меня все тряслось.

— За эти годы я столько раз хотела попробовать объяснить… но как объяснить необъяснимое? — Она беспомощно пожала плечами.

— Уж как-нибудь постарайся.

Она поморщилась от моего холодного тона.

— Легче сказать, чем сделать.

— Постарайся, — повторила я. — Знаю, это последнее, что тебе хочется обсуждать перед своей большой свадьбой, но если ты действительно готова сделать для меня все, что угодно, то сделай, пожалуйста, это.

В ее глазах заблестели эмоции.

— Тогда я начну с самого начала. Суть в том, что у меня было паршивое детство. Мы никогда не разговаривали о твоих бабушке с дедушкой, потому что ты никогда ни о чем не спрашивала меня, но ты должна знать, что они не были любящими родителями. Отец бил нас, а мать использовала меня вместо щита. Лучше ее, чем меня, говорила она.

Пораженная, я уставилась

на нее, против воли сочувствуя ей. Было неприятно осознавать, что все это время в моей жизни был человек, который понимал, через что я прошла. Я бы никогда не поверила, что у нас с Хейли будет общим такое.

— В детстве я не строила больших планов на жизнь. Я не мечтала стать врачом или юристом. Хотела лишь одного: выбраться из дома и все. И я не хочу сочувствия, Индия, не от тебя. Я не заслуживаю его. Мне просто нужно, чтобы ты знала, почему в восемнадцать я сбежала прямиком в руки твоего отца. Тогда он был способом убежать, и он любил меня. Никто никогда не любил меня. Я никогда не слышала этих слов, пока их мне не сказал твой отец.

Я помнила, как сильно он любил ее. Его любовь к ней заставляла меня копить обиду с каждым ударом, с каждым пинком, с каждым разом, когда он морил меня голодом или наказывал — все это было напоминанием о его любви и о том, как любовь может обернуться самой темной болью.

Что бы Хейли ни увидела у меня на лице, но она вздрогнула и уперлась взглядом в свои ноги.

— К тому времени, как я осознала, что не люблю его, у меня уже была ты. Я вынуждена была оставаться с ним, потому что не хотела, чтобы ты росла без отца. — Она горько рассмеялась от иронии своих слов. — Боже, ребенок, я так облажалась. Я осталась вместо того, чтобы забрать тебя и убраться оттуда. Я думала, что лучше быть любимой им, чем бояться в одиночестве. Но с годами я начала думать обо всех тех вещах, о которых люди мечтают в детстве. О том, чего я хочу от этой жизни, только для себя, и я знала, что твой отец никогда не позволит мне иметь это, потому что он слишком сильно меня любил. Он никогда не позволил бы мне отвлечься от себя на что-то еще.

Она говорила мне правду, потому что я тоже все это помнила. В детстве его поведение не казалось мне собственническим или деспотичным, но оглядываясь назад, я понимала, что с ней он был ровно таким. Мне вспомнился один вечер, когда Хейли вернулась с работы на полставки в супермаркете. Это было всего за несколько месяцев до того, как она ушла. Она принесла домой буклеты и усадила отца рядом с собой, чтобы показать их ему. Она хотела поступить в общественный колледж. Отец очень расстроился. Помню, как он кричал, что они уже говорили об этом и что они не могут себе это позволить. Хейли спорила с ним, пока он не наорал на нее и не вылетел, хлопнув дверью, из дома. Она всю ночь проплакала у себя в спальне.

Я боялась, что они разбегутся, и сердилась на нее, что она разозлила его.

Я была таким глупым ребенком.

На лице Хейли смешались сожаление и мольба.

— Стыдно признавать это — больше, чем ты когда-либо сможешь понять, — но я начала обижаться на тебя. Я смотрела на свою прекрасную дочь и сердилась, потому что застряла в другой дерьмовой ситуации, но на сей раз из-за тебя. Я оставалась с ним ради тебя. И ненавидела себя за то, что винила тебя. Так сильно ненавидела, что начала бояться, что превращусь в своего отца и причиню тебе боль. Поэтому я ушла.