Наша война

Листер Энрике

Коммунисты четко представляли себе, что непонимание важности создания регулярной Народной армии было распространено в стране весьма широко. В Испании, где влияние анархистов было очень заметно, где революционное и демократическое движение было традиционно «антимилитаристским», идея создания регулярной армии, необходимости единого командования и железной дисциплины оказалась на первых порах непопулярной.

Когда же под давлением прогрессивных сил Ларго Кабальеро наконец издал декрет о создании регулярной армии, он проводился в жизнь настолько вяло и с такими трудностями, что на многих фронтах даже год спустя еще не было регулярных частей. На северном фронте, где война длилась немногим более пятнадцати месяцев, военные действия закончились прежде, чем были созданы регулярные войска под единым командованием. Правда, нужно признать, что на Севере ответственность за это несли скорее всякого рода «маленькие правительства» и «суверенные комитеты», чем центральное правительство. Военные руководители, такие, как генерал Льяно де ла

Энкомьеда, Франсиско Сиутат, Хуан Ибаррола, Кристобал Эррандонеа, Селестино Уриарте, Домиан Фернандес, Мануэль Альварес, Хавьера Линарес, Гарсиа Вайас, Модесто Арамбарри, Альфредо Саманьего, Нино Нанетти, впоследствии погибший, и многие другие, понимали необходимость создания на Севере боеспособной армии с единым командованием, стойко боролись за нее, но их усилия разбивались о сопротивление местных властей.

Если в конце концов и удалось положить начало созданию регулярной армии, то придать ей подлинно народный характер было трудно. Прието, будучи министром обороны, приложил максимум усилий, стремясь лишить армию ее народного характера, и большая часть командования действовала заодно с министром-социалистом.

Основные командные посты в армии и в генеральном штабе заняли профессиональные военные, выходцы из старой армии. Среди них были люди способные и лояльные по отношению к Республике, но были и лица со слабой профессиональной подготовкой и даже политические противники нашего дела. Республиканские и социалистические правители предпочитали иметь дело с профессиональными военными, пусть даже получившими дипломы военных академий 30–40 лет назад, и не желали видеть того, что среди рабочих, крестьян, интеллигентов, сражавшихся за Республику, выросло немало талантливых полководцев. Из 17 тысяч офицеров испанской армии значительная часть после начала мятежа оказалась в республиканской зоне. Из них в Народную армию вступило около 2000 человек. Основное ядро офицеров старой армии, присоединившихся к народной борьбе, — честные люди, доказавшие на протяжении всей войны свое искреннее сочувствие делу Республики. Но были и другие — те, что пошли с народом из-за верности данному слову, из патриотических побуждений или просто потому, что были возмущены вторжением в Испанию иностранных войск, — эти люди не понимали национально-революционного характера наглей войны и еще меньше сознавали необходимость народной армии. А между тем они занимали высокие командные посты в армии. Им недоставало веры в победу, и потому они не были способны делать правильные выводы из наших частичных боевых успехов. Эти профессионалы военного дела до конца войны продолжали смотреть на бойцов и командиров из народа как на новичков-ополченцев, которым не под силу победить тех, кем командовали их бывшие товарищи. Такие командиры не понимали, что армия, которую им доверил народ, сильна энтузиазмом и самоотверженностью своих бойцов, что такая армия способна добиться победы.

Некоторые из этих командиров неплохо проявили себя в начале войны, командуя отдельными разрозненными частями; но как только война стала принимать более организованные формы, когда началось создание Народной армии, они постарались занять посты в тылу, желая оказаться как можно дальше от выстрелов и уйти от ответственности за исход боев.

Я ничего не могу возразить против таких «отступлений». Многие из тех, кто работал в тылу, честно выполняли свой долг — на призывных пунктах, в учебных лагерях, в военных комендатурах и т. д. Но были и другие, которые предпочли изображать «великих стратегов» за столиками кафе и баров. Обсуждая и критикуя все на свете, они нередко выбалтывали секретные данные, которые вражеские шпионы (а в них не было недостатка на этих сборищах) немедленно передавали своим.

Мне вспоминаются два эпизода, связанные со сборищами «великих стратегов»: в одном я случайно оказался участником, в другом — свидетелем. Как-то приехав в Валенсию, я встретился в генштабе с полковником Мена. Он пригласил меня в кафе «Идеал», где встречалась группа офицеров, ожидавших назначения. Меня приняли радушно. Многие из собравшихся были моими старыми знакомыми, остальных мне представили. Среди них была жена одного генерала. Я тут же вспомнил, что этот генерал как-то уже знакомил меня со своей женой, а поскольку у меня плохая зрительная память, я решил, что уже был представлен этой даме, и напомнил ей о нашем знакомстве. Ну и попал же я в историю! Громовым голосом дама заявила, что та, с которой меня прежде знакомил ее муж, была его любовницей, а законная жена — она. Я стал извиняться, но она еще более громогласно ответила, что мне не за что извиняться, так как это муж, а не я наставил ей рога. Присутствовавшие, очевидно привыкшие к подобным «сценам», разразились хохотом, ну а во мне все это вызвало отвращение, и я поспешил откланяться.

В другой раз, приехав в Валенсию, я решил встретиться с художником-галисийцем Кастелао и еще несколькими земляками в кафе «Де ла Пас». Вскоре после моего прихода в кафе вошел майор. Ему навстречу из-за столиков поднялись офицеры, сидевшие в обществе дам, приглашая майора присоединиться к их компании. Я спросил, кто этот офицер, друзья ответили, что это майор Хесус Перес Салас. Подобные сцены не были редкостью. Некоторые начальники посылали в кафе двух-трех офицеров, которые должны были «завербовать» нескольких «красоток» и ждать своего «шефа», чтобы принять его «со всеми почестями» и предоставить ему

возможность выбрать даму. После войны этот Перес Салас обосновался в Мехико-сити; он был уже полковником, очевидно «заработав» это звание в «сражениях» подобного рода. Такие «полководцы» были способны решать за столиками кафе самые сложные военные задачи и с непревзойденным мастерством, сидя в ресторанах, приводили в движение войска и боевые средства; однако на поле боя эти критиканы не способны были командовать даже ротой. Было бы намного лучше, если бы такие командиры остались во вражеской армии, хотя наверняка к ним там отнеслись бы менее снисходительно, чем у нас.

И, наконец, еще одна категория военных. Это были «географически лояльные». Идеологически более близкие к фашистским мятежникам, чем к республиканцам, они оказались в наших рядах лишь потому, что мятеж застал их в республиканской зоне и они не успели уехать. Многие из них занимали высокие военные должности. Они отлично осознали характер войны, развязанной фашизмом против испанской демократии, понимали, какая армия нужна народу, чтобы победить в этой битве. И вполне сознательно вначале тормозили создание регулярной армии, а затем, когда она все-таки была создана, — всячески мешали ее действиям. Некоторые из них, окопавшись в штабах, саботировали военные операции или проваливали их, препятствовали созданию необходимых резервов или неправильно их использовали; стремясь помешать координации действий фронтов и армейских групп, выступали против эффективного единого командования, желая превратить свои секторы в независимые единицы. К этой группе офицеров принадлежали и те, кто в марте 1939 года подняли вооруженное восстание против законного правительства Народного фронта. Вступив в тайный сговор с иностранными державами, они предательски сдали Франко армию более чем в полмиллиона бойцов и территорию, превышающую 120 тысяч квадратных километров, с населением около девяти миллионов человек, хотя, несмотря на потерю Каталонии, была возможность продолжать борьбу. Но они действовали не только в армии.

В ходе войны создались условия для организации во франкистском тылу мощного партизанского движения. В оккупированной мятежниками зоне возникла база для создания партизанских отрядов — тысячи патриотов ушли в горы. Но все это не было использовано республиканскими правительствами и их министрами обороны. Ларго Кабальеро, Прието и другие представители высшего командования не только ничего не сделали для организации партизанской войны в тылу противника, но систематически отказывали стихийно возникавшим отрядам в помощи кадрами, вооружением и деньгами. Десятки делегатов из партизанских отрядов Андалузии, Эстремадуры, Галисии, Леона прибывали в республиканскую зону за оружием, указаниями и т. п. И вот тут-то чинились всяческие препятствия. Это был настоящий саботаж партизанской войны.

Коммунистическая партия требовала обратить особое внимание на эту форму борьбы. Вначале с помощью 5-го полка, а затем и ряда других воинских частей партия принимала меры по организации партизанского движения. Партия организовала в республиканской зоне несколько партизанских школ. Очень сжатый курс, рассчитанный на срок от шести до восьми недель, включал изучение тактики партизанской войны, некоторые элементы тактики пехоты, взрывного дела, топографии, стрелкового дела и политическую подготовку. Заняв пост министра обороны, доктор Негрин поддержал меры по организации партизанских отрядов. Был создан XIV Партизанский корпус, состоявший из четырех дивизий. Это был шаг вперед, хотя еще и не очень значительный. Силы XIV корпуса действовали в тылу врага вблизи фронтов и сражались героически; но одного корпуса было явно недостаточно. Следовало в этом отношении пойти дальше. В Леоне, Галисии, Саморе, Андалузии, Эстремадуре и других районах, оккупированных фашистами, действовали возникшие стихийно партизанские отряды, они просили помощи оружием и кадрами. И хотя правительство Республики имело возможность оказать им такую помощь, оно не сделало этого.

Сколько напрасно растраченного героизма! Какие огромные силы остались неиспользованными! А ведь мощное партизанское движение в тылу у франкистов могло оказать серьезную помощь Республиканской армии. Другой вопрос. Прието и кое-кто еще обвиняют Коммунистическую партию в том, что в армии было слишком много коммунистов — командиров и комиссаров. Верно. Нас было много. Например, в частях, бывших под моим командованием, почти сто процентов командиров и комиссаров были коммунистами или членами ХСУ. И не случайно говоря о погибших, я имею в виду главным образом коммунистов. Почему же об этом молчат наши «критики»? Они, отсиживаясь в тылу, почему-то не критиковали коммунистов, когда те рисковали жизнью на фронте. Путь на фронт был открыт для всех и каждый имел возможность доказать, на что он способен, заслужить чины и командные должности, как это делали мы, коммунисты.

Во время войны и после нее нашлись люди, которые обвиняли Рохо в симпатиях к командирам из числа милисианос, в том, что он предпочел их кадровым офицерам. А я помню, как Рохо не один раз пытался назначить на командные посты в действующие части профессиональных военных, но они категорически отказывались, предпочитая оставаться в тылу, подолгу ждать новых назначений и заниматься «стратегией» на сборищах в кафе. Число уклонявшихся от фронта стало настолько велико, что во второй половине 1937 года министр обороны отдал распоряжение отправить на фронт, в действующие части, офицеров, не участвовавших в боях в течение трех месяцев.