Наше дело правое

Раткевич Элеонора Генриховна

— Я предупреждал тебя! — Первым, когда хмельной солдат с багряной от пощечины щекой все еще глупо улыбался, отреагировал десятник. Он с ревом швырнул кружку в гнома и заорал: — Теперь воспитанием твоей бабы займутся мои ребята! На улицу ее!

Слова мольбы застряли в горле гнома. Он хотел просить о пощаде, сулить горы золота. Но оглушающий вопль отчаяния женщины, пьяный вой охочих до развлечений солдат, звеня в ушах незатихающим колоколом обреченности, остановили его. Он слышал лишь их и ничего более не замечал. Мир перед глазами утонул

в тумане, и только терзающие душу крики боли оповещали, к горю Саорма, что он еще жив.

Когда мастер пришел в себя, свет в окнах погас — наступил вечер. В очаге догорали остатки скамьи, коптили сальные свечи. Большинство перепившихся баронских солдат дрыхло тут же за столом или под ним. Только самые стойкие — десятник да Умберт — осоловело клевали носами, поминутно подливали в себя пиво и перебрасывались ничего не значащими фразами.

Кузнеца никто не охранял. Беспрепятственно выйдя во двор, он вскоре оказался у сарая, служившего конюшней, где все еще испуганно похрапывала пара мулов.

Миломея неподвижно лежала между тюков соломы. Казалось, она была мертва. В призрачном свете недавно взошедшей ущербной луны мертвецкая бледность ее тела ужасала.

— Доколе?.. — прошептал гном, падая на колени перед фрейлиной княгини. Слёзы неизбывной тоски и неудержимого горя текли по его щекам. Дрожащие руки закрыли лицо. Но спрятаться от неизбежного было невозможно. — Прости, я ничего не могу…

— Саорм, — перебил гнома слабый голос. Мастер встрепенулся, хватаясь за соломинку надежды.

Миломея была еще жива. Она попыталась приподняться, но без сил вновь упала. Кузнец подхватил ее и хотел заговорить, но дочь вождя боргов не позволила:

— Не отчаивайся. Ты кое-что еще можешь сделать. — Голос Миломеи подрагивал и с каждым словом ослабевал. — Вот, возьми этот медальон и отдай его моему отцу… Здесь локон моей матери — все, что у него осталось от нее и меня… И прошу именем Динхадара, именем твоего рода, ради жизни и правды, если уж нет сил больше держать боевой топор, обещай мне хотя бы спасти жизнь Алессио.

Ветер шуршал в соломе и убаюкивал уснувшую вечным сном дочь вождя боргов. Саорм, слушая перестук копыт мулов и скрип старого дерева, немо раскачивался и сжимал в широких ладонях холодеющую руку и медальон Миломеи. В сердце по-прежнему было пусто. Но затем, когда в сарай ворвался свежий, пахнущий морозом порыв ветра, что-то в душе неуловимо изменилось, заставило мастера, еще не осознающего, что он делает, подняться и выйти из конюшни.

Крепчал ветер. И Саорму чудилось, что далеко над лесом гудит гром, словно молот Динхадара гневно бьет о небесную наковальню и взывает к спящей душе воина.

Когда гном вошел в дом, ставший за один день ненавистным, вся отрешенность Саорма исчезла.

Баронские солдаты спали. Только место десятника было пусто, а наверху, на чердаке, бухали в потолок неуверенные шаги.

В несколько мгновений мастер вскарабкался по лестнице.

Десятник уже склонился под начинающим просыпаться ребенком. На ходу выхватив из-за голенища сапога острый длиннолезвийный кинжал, гном нагнал человека и ударил его в бок. Кольчуга хрустнула и поддалась стали и сильному удару. Бешено сипя, десятник развернулся, попытался найти у пояса клинок, но вместо этого получил удар снизу вверх под ребра и следующий в горло. После чего баронский солдат, хрипя, повалился навзничь и скоро затих.

Время неуверенности и слабости прошло. Пока в роду есть хотя бы один живой гном, жив и род, а значит, жива и честь рода.

Саорм в своей старой кольчуге, с дедовским топором за поясом, крепко обнимая агукающего младенца, с минуту смотрел с противоположного берега реки на тугие жгуты пламени, рвущиеся тысячами искр в звездное небо над его домом. Там горели мародеры, там сгорало тело несгибаемой Миломеи, там превращалась в пепел его прошлая жизнь и рождалась новая. Теперь у Саорма вновь были цель и вера в будущее.

— Ну что, маленький князь, будем догонять твоих ратников? — Не понимающий, о чем с ним говорит гном, малыш пытался ухватить его за бороду. — Пусть только попробуют отказаться от слова, данного князьям Дэ-Симмо. Их князь жив, и живо княжество. Оно ждет своих защитников. Скоро, очень скоро клич «Мечи Симмо» принесут твоему народу победу и свободу.

Мастер Саорм повернул в ночь и исчез в ней. Только похрапывание идущих вслед за ним мулов, удивленно вдыхавших морозный воздух, разносилось над засыпающей до весны землей.

Елена Белильщикова

ЕСТЬ ТОЛЬКО МИГ…

Призрачно все в этом мире бушующем, Есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь… Л. Дербенев

Февраль — кривые дороги. В этот хмурый месяц так легко сбиться с пути, заблудиться в одинаковых серых городах, заплутать в черных перелесках, сойти в метель с проезжего тракта в поля, укрытые снегом. Чуть оступись — и коварные сугробы похоронят навсегда. Чуть оступись…

Это утро выдалось промозглым. Шел мелкий снег, превращающийся на щеках в дождь. Непогода окрасила пустырь за аэропортом и взлетную площадку во все оттенки серого. Пара голых деревьев ежились вдалеке, а мокрый асфальт был покрыт коркой тающего льда. И только один элемент дерзко выбивался из общей, цельной картины. Девушка в ярко-красном пуховике стояла, наверняка уже не один час, в ожидании, переминаясь с ноги на ногу. Ее озябшие тонкие пальцы крепко сжимали букет желтых тюльпанов, слегка припорошенных снегом…