Наше падение
Шрифт:
На его лице была гримаса. Глаза сузились в узкие щелочки.
— Не позволим? — спросила она.
— Полагаю, что нет, — сказал он, твердо глядя ей в глаза.
И впервые ей показалось, что между ними образовалась тонкая связь. Она подавила в себе желание обнять его так, как обнимаются друзья.
— Подумаешь об этом, хорошо? — спросила она.
Он кивнул, их глаза снова встретились, а затем он вернулся к возне с велосипедом.
«Между нами появился контакт» — подумала она, наконец, обрадовавшись тому, что вернулась домой.
В
Через три недели после похорон Вона Мастерсона у дедушки Авенжера начали возникать вопросы об украденном пистолете.
— Знаешь, что забавного в этом пистолете?
— Что забавного, дедушка? — спросил Авенжер, держа лицо пустым.
— И это не смешно, — ответил дедушка, он всегда говорил медленно и легко, будто вырисовывая слова.
— Я вот думаю, кто такой извне мог украсть мой «кусок».
Он всегда называл свой пистолет «куском», но в данный момент эти слова угрожающее повисло в воздухе: «кто такой извне…»
Авенжер не сказал ничего. Дед был щедр на слова. Авенжер никогда не останавливал его, когда он начинал говорить. Чаще всего он был хорошим рассказчиком и с удовольствием выкладывал всякие истории о долгих днях в полиции, особенно в те давние времена, когда ему приходилось участвовать в рейдах, проводимых в трудных кварталах города, где постоянно крутились хулиганы.
— Думаю, — продолжал дедушка, будто отвечая на заданный Авенжером вопрос. — Я всегда держу все двери на замке. Вопрос, как мог ко мне проникнуть вор? Ни каких признаков вторжения.
— Может, у него был ключ? — прожевал Авенжер.
— Ключ? — дедушка повернулся и приклеился к нему своими черными глазами — глазами полицейского.
— Может, это был один из тех скелетных ключей, о которых ты когда-то рассказывал. Они подходят ко всем дверям? — сказал Авенжер, и проглотил слюну.
— Ни к этой двери и ни к этому замку с особым полицейским засовом. Нет, общие правила для этого замка не подходят.
Дедушка продолжал пристально на него смотреть, а Авенжер старался ни побледнеть, ни покраснеть.
— Окна? — предположил он. — Ты иногда их открываешь, чтобы проветрить.
— Одно слово: невозможно, — ответил дедушка. Он всегда цитировал человека, которого звали Сэм Голдвин, который снимался в старых фильмах и говорил всякие сумасбродные вещи, например: «Кто-нибудь извне». — Кто полезет в окно на пятом этаже?
— Лестница? — рискнул Авенжер.
Дедушка не стал обсуждать предположение Авенжера. Он фыркнул, поднял глаза, и его взгляд вдруг приклеился к пробегающим мимо спортсменам. Он сидели на скамейке в Кенон-Парке, зеленеющем напротив школы. Сентябрьское солнце светило им в спину. Расслабив кости, дедушка закряхтел. Сорок пять лет он прослужил в полиции, большую часть из которых провел на «собаках». Почему-то он так называл свои ноги — «собаки». Он никогда не ездил на патрульной машине, всегда ходил пешком. «Вот, что неправильно в этом мире», — говорил он. — «На тротуаре не хватает
— Если я не нахожу чего-то лучшего, то я могу лишь сказать, что это была внутренняя работа, — сказал дедушка, вытянув ноги и скрестив руки на маленьком круглом животе. Он закрыл глаза.
Авенжер надеялся, что он вздремнул, нечто подобное с дедушкой регулярно бывало: в любое время дня и ночи он мог уснуть где угодно и в какой угодно позе.
— Что ты имеешь в виду, говоря «внутренняя работа»? — он пожалел о том, что спросил об этом лишь спустя минуту, в полной мере взвесив, что это может значить.
— Я имею в виду, что кто-то вошел и украл вещь, что снова невозможно. Только я живу там.
— Может, кто-нибудь из гостей? — сгримасничал Авенжер. Зачем же держать рот на замке?
— Не похоже, — сказал он слабеющим голосом. — У меня лишь четыре комнаты. «Кусок» был спрятан в шкафу, а пули в отдельном ящике. Вряд ли кто-нибудь из гостей стал бы рыться в двух разных местах…
Его голос совсем ослаб, и спустя момент он захрапел, отчего кончики его усов задрожали. Авенжер мягко вздохнул: «Ну вот…» Он был рад, что разговор закончился. Но он нахмурился и твердо поставил перед собой ноги, хотя они еле касались земли.
— Конечно же, я не помню, когда я мог им пользоваться в последний раз, — сказал дедушка, не на шутку напугав Авенжера, который уже думал, что это были звуки сна. Дедушка говорил, не открывая глаза, руки были сложены на круглом животе. — Может, однажды я по ошибке не закрыл дверь на ключ. Может, кто-то вошел… — снова молчание. — Кому можно в наши дни верить? Никому…
«Никому».
Слово отдалось эхом в сознании Авенжера, как и прежде «внутренняя работа».
Дедушка пытался закончить предложение, которое начал:
— Никому… на этом свете.
«Никому… даже тебе!»
Авенжер аж подскочил от тревоги, будто дедушка на самом деле это сказал, выдвинул обвинение — ему. Но старик продолжал дремать. Глаза были закрыты, и он сопел через полуоткрытый рот.
Авенжер закрыл глаза и тихо продолжал сидеть на скамейке, даже хотя шум, исходящий из носа дедушки, вдруг начал вызывать у него зуд. Но он не стал чесаться, он не шевелился вообще, даже веки не двигались. Он сидел, и у него в голове играло слово «никому». Это продолжалось, пока дедушка не проснулся, не зафыркал и не раскашлялся.
Они тихо ушли из парка.
Всю дорогу домой они молчали, что было еще хуже слова «никому». Дедушка не трепал ему волос и не похлопывал его по голове, как это было обычно. Они всего лишь распрощались на углу улиц Спрус и Эльм.
Телефон зазвонил, когда Бадди пришел из школы. Швырнув учебники на кушетку в салоне, он снял трубку. Затем пожалел о том, что ответил. На другом конце линии был Гарри.
— Не хочешь поразвлечься сегодня вечером, Бадди?
Голос был холодным, настойчивым, твердым, на этот раз с французским акцентом.