Нашествие Даньчжинов
Шрифт:
Ну а кому выдаются дипломы с печатями? Помню, познакомили меня с преподавателем престижного колледжа. Он представился: «Философ», естественно, подразумевая, что работает профессиональным мудрецом. Но вся его мудрость заключалась в запасе замусоленных стереотипов, разрешенных к употреблению советом попечителей колледжа, очень набожных и ограниченных людей. Таких философов общественное сознание обожает на уровне инстинктов. Оказывается, эти парни укрепляют любой общественный гомеостаз, то есть работают на Покой. Вот почему ценные и нужные для общества идеи должны обладать невероятной пробиваемой силой. И наоборот. Чем значительней мысль,
Может, поэтому я, корчась на дне грязной ямы, думаю вовсе не о своих горбах…
Когда нет жизни на земле, полезай на дерево, говорят даньчжины. Чхина терпеливо ждала в развилке толстых ветвей, когда уберутся прочь красные волки. А они то уходили, то приходили, пугая женщину своей настойчивостью. «Наверное, клу передала им свою ненависть ко мне», – подумала она. И снова ночь. Чхина спала под промокшей накидкой, когда ее слуха коснулись странные звуки. Она проснулась в тревоге. Сквозь шум дождя пробивались слабые стоны или плач. «В дождь обычно не воют ни собаки, ни шакалы, ни гиены… – размышляла женщина. – Разве только верный домашний пес, когда хозяин умер…»
Снова пробились звуки.
– Это же ребенок! – прошептала Чхина. – Ребенок плачет!
И тут же решила, что это малыш, которого два года тому назад унесла гиена с крестьянского поля.
Она посветила фонариком вниз – волков не было! – и поспешно спустилась с дерева. Мысли о том, что объявился еще один «дикий ребенок» и что стая волков разорвет его, беспомощного и плачущего, ужаснули ее. Она побежала, не выбирая дороги, разрывая босыми ногами спутанные поникшие травы.
В конусе желтого света мелькали тугие струи дождя. Неожиданно в водяной стене появилось жалкое существо в скользком панцире из мокрой шерсти и грязи. Собачья морда тянулась к источнику света, черные замшевые губы свернулись в трубочку, будто зверь хотел поцеловать ре флектор. Из этой вибрирующей трубки и вырывались звуки, похожие на стоны и плач.
Все еще надеясь найти ребенка, Чхина побежала дальше и наткнулась на трупы животных – они лежали в безбрежной луже среди лопающихся пузырей. Она внимательно осмотрела местность при свете фонарика и обнаружила раздерганные человеческие кости. Вокруг плескала водяная стихия. Ей вдруг показалось, что людоед стоит совсем рядом, в темных зарослях. И что все это с красными волками сотворил он! Звери отравлены! Кто-то положил яд в приманку, в мертвого человека, но Желтый отнес его красным волкам. И вспомнились слова знающих людей, что красные волки заставляют тигров приносить им добычу. Значит, верно? Они заставили Желтого! Они уже привыкли к человечине… Так вот почему они шли за ней, а не охотились на выдр и водяных крыс, которых теперь можно легко добыть… Им нужна только человечина! О боги…
Сквозь водяной шум снова пробились стоны. В этих звуках Чхина ощутила невероятную нелепость Даньчжинского Времени, где все стало с ног на голову. Почему?! И словно подтверждая эти ощущения, умирающий волк снова выполз на огонек. То ли ему досталось меньше отравленной добычи, то ли он был самым сильным среди стаи и дольше всех сопротивлялся смерти, но вот он – снова тянет к рефлектору вытянутые дрожащие губы.
– Ты же хотел меня сожрать, – сказала она ему, веря, что он понимает. – А теперь хочешь, чтобы я спасла… Но я не знаю, как тебя спасти. Не умею. Я не знаю, какой яд ты съел… Значит, боги не хотят, чтобы я спасала тебя.
Она положила ладонь на скользкий
Чхина выпрямилась и сказала в темень, где, наверное, стоял людоед:
– Желтый Раджа! Может, ты бог? Скажи!
ПАСТЬ
Огромные массы раскисшей земли, камней, измочаленных деревьев, лохмотьев крепчайшего дерна неумолимо надвигались на террасные поля, приближаясь к стенам чхубанга. Ожила та беда, с которой боролись многие поколения крестьян и монахов. Чем беспощадней вырубались леса на склонах Сияющей Опоры Неба, тем грузней становилось тело Большого Оползня, тем многочисленней – его малые дети, сползающие в долины и ущелья. И вот пережато русло бурной Ярамы, появился новый водоем, прибавляющий в размерах с каждым часом, с каждой минутой… Дамоклов меч, занесенный над лысой головой Нашествия.
Говинд, потрясенный сознанием своего могущества, уходил прочь от беды. Под ногами захрустела ботва – здесь было монастырское поле репы, сгнившей по причине дождей, так и не успев созреть. Еще вчера здесь невозможно было дышать от горькой вони, а теперь – почти свежий воздух. Говинд оглянулся: оползень поглотил большую часть поля вместе с вонью! Жадная грязь, очищающая мир… Говинд увидел в этом глубокий мистический смысл. Нужны преступления и преступники! Само провидение желает даньчжинской крови, которая станет черной запекшейся грязью. Плодородной грязью. Из нее полезут новые ростки. Или все те же? И душу «героя» обожгло состраданием к нелепому миру духкхи.
Он шел и шел, погруженный в думы, хотя нужно было убегать со всех сил, чтобы опередить прорыв воды сквозь тело Оползня. И неожиданно увидел горстку перемазанных грязью людей, которые тащили, надрываясь, огромного каменного идола, уложенного на деревянные полозья лицом вверх.
– Герой, помоги! – донесся жалобный голос. – Не будем тебя ловить!
Несколько низших монахов, пяток совершенных старцев и два-три оскопленных «героя» сплотились в отчаянной попытке остановить Большой Оползень. Если воздвигнуть на его пути статую Небесного Учителя из черного камня, разве Оползень не усмирится?
Говинд в замешательстве смотрел на них. Как даньчжин, послушный сын своих даньчжинских родителей, он не мог остаться в стороне, когда тут такое дело. И в то же время ему не хотелось, чтобы статуя бога остановила Большой Оползень. Он должен быть вместе с Природой против людей! «Волонтеры Природы» – где-то слышал он, и это самое то! Это о нем!
Толстый грязный старик, в котором трудно было узнать Верховного Хранителя Подвалов, подошел к Говинду.
– Народ в беде, – задыхаясь, проговорил он. – Ты еще сможешь снова стать даньчжином, если правильно поступишь… Сейчас…
Волны грязи наползали на ноги людей, на статую, охватывая их со всех сторон.
Горечь, тоска и ощущение своего всесилия раздирали душу Говинда.
– Но я не хочу быть даньчжином! Ты разве не понял, монах?
– Это твой бог лежит в грязи, смотри… – тихий, прерывистый шепот.
– Как я вас ненавижу! – взревел «герой», отбрасывая котомку.
И вот он вместе со всеми в одной упряжке. Канатная лямка впивается в его грудь, пытаясь достать до сердца. И каменный покойник с равнодушным лицом медленно ползет вверх по склону навстречу сгусткам грязи.