Нашествие Даньчжинов
Шрифт:
– Ты к чему ведешь?
– Сам, сам попробуй! Только тогда будет толк. Мне ты можешь не поверить…
– Не будем играть в прятки, Пхунг. Говори. Я и так потратил много времени на тебя.
– Хорошо, скажу… Счастье для человечества как целевая установка божественных командиров отпадает. Так? Тогда что может быть взамен? Немного. Жажда власти, жажда известности, жажда богатства. Ради какой-то из этих «жажд» – готовность низвести человечество до состояния однородной бессамости. Только над такой массой можно стать всемогущими богами. Выходит, психическая доминанта божественных – низменная цель.
– Дальше! Я пока слушаю, Пхунг!
– Теперь о принципе сгребания. Это вовсе не гениальное изобретение –
– Все?
Ты торопишься. Я бы мог еще сказать об одномыслии и сиюминутности мышления создателей доктрины Невидимых Отцов. Об отсутствии малейших следов нравственных импульсов. О безадресной враждебности ко всему, что есть на свете, этом глубинном инстинкте всех, не имеющих своего мнения. И все для того, чтобы ты сам сделал вывод об уровне сознания твоих командиров.
– Ну? Какой уровень? Быстро!
– Доличностный. Одномерное мышление. Неспособное на самость. Программированное первичными желаниями, физиологией. Раньше о таких людях говорили – презренные рабы, а теперь – унасекомленные, тип неинтеллектуального сознания… Можно даже представить, откуда начинались «инопланетяне».
– Ты знаешь об «инопланетянах»? Прохвост! Ну, ну, и откуда начались?
– В некой армейской среде, где идеально осуществлялся принцип бездумного повиновения, наверх выбились самые унасекомленные и, как водится, получили доступ к секретным арсеналам и к новейшей научной информации. Ведь на войну до сих пор работают лучшие интеллектуальные силы наций… Эти господа обрели свободу от любых обратных связей – и в силу своих высоких званий, заслуг, преклонности лет, или просто вышли в отставку, на генеральскую пенсию, лишившись сдерживающего влияния уставов и казарменного распорядка. Но их никто не научил жить среди людей, не одетых в военную форму. Они не сдавали экзаменов на право и умение жить в гуще разнообразия и многомерности, потому что таких экзаменов не существует. Великий опыт древних инициации исчез. В условиях многообразия царят трудности, недоступные пониманию этих господ. Поэтому такие люди до гробовой доски возбуждают вокруг себя трудности первого рода, первобытную борьбу за жизнь. Только в обстановке таких трудностей они ощущают душевный комфорт и желание долго жить.
Ман Умпф молчал. Его чистое, без прыщей и морщин лицо было мрачно непроницаемым. Руки жили отдельной жизнью – сжимались в кулаки и разжимались.
– Широко известный тип, – продолжал я. – Малейший успех – и они уже уверены в собственной исключительности, раздувают свои куцые доминанты до космических масштабов. Внешне тусклое, серое, безобидное существо, а в душе притаился монстр… Дай ему маленькую, пусть символическую власть – и он начинает проявляться.
– Вывод, Пхунг!
– Вывод… Эволюция создает гениев как высшее качество бытия, энтропия создает монстров как предельное некачество. На пути монстризма – самосознание народов и отдельного человека, суть гениальности. Гений вырастает только из множества. Вот почему твои командиры ведут войну против многообразия жизни. «Инопланетяне» – религия монстров, где все по правилам максимализма. Наказывать – так с предельной жестокостью. Власть – так всемирная. Повиноваться – так до безумия.
– Важен результат! – Ман Умпф желчно рассмеялся. – А какими
– Вот и до тебя дошли, Ман Умпф. Ты не знаешь ни жалости, ни сомнений. Никакие доводы не действуют на тебя. Твой мозг интересует лишь то, что необходимо для достижения вбитой в тебя цели. Ты создан в казармах «Инопланетян» для выполнения любых команд. Поэтому ваши цели представляешь себе слабо, в общих чертах, в дозволенных стереотипах. Ты не должен разбираться в нюансах учения. Тебе привито ощущение великой цели, и этого достаточно. Ощущение величия цели – более сильная ипостась цели. Суть цели может быть самой идиотской, но ощущение – заряжает невероятной энергией таких, как ты. Еще хочешь?
– Давай! – процедил он сквозь зубы.
– Я заметил. Ты прекрасно обходишься без музыки. Ты, наверное, не видишь снов. Тебя не интересуют ни цветы, ни животные, кроме тигров. Тебе, по-видимому, недоступно ощущение жизненной силы, исходящей от всего живого. Любовь тебе, по-видимому, недоступна, и неизвестно, что ты делаешь с госпожой Чхэн. В тебе я не обнаружил и зачатков совести. Взамен всего этого ты наделен силой воли и компьютерной изворотливостью, умением использовать любые подручные средства для выполнения приказа. В тебе нечеловеческая поза превосходства над всем живым. Ты, по-видимому, – высшее достижение одномерности. Ты – искусственный человек, Ман Умпф.
Твоими руками какое-то насекомое переделывает мир под свои желания.
– Какой будет вывод?
– Ты кончишься с достижением цели, которую поставили перед тобой. Ты живешь только на пути к цели.
– Мне надоели твои проповеди! Ты обнаглел, Пхунг! Я больше не намерен тратить на тебя время.
– Все верно, Ман Умпф. Ты должен с ненавистью и раздражением встретить правду о себе. Она – вопреки программе, заложенной в твой мозг. Но у тебя есть время выделить эту программу – пока не убит Желтый Раджа.
Чхина шла по дну Ярамы и грезила наяву. Грезы – хороший способ отрешиться от страхов и трудностей. Ей виделось, что она идет по чистым тротуарам Чужого Времени в чудесных туфлях на высоких каблуках – и не падает! И еще ведет за руку очаровательного пухлого мальчугана. Это ее сын, и он родился в любви, при счастливом сочетании звезд и сразу совершенным восьмой ступени. Она оступилась, едва не упав, и подумала, что это Мантра обещает ей хорошее будущее, несмотря на плохие предчувствия.
Неожиданно она услышала далекий рев тигра и замерла на месте. Вот и еще… Странный рев – будто Желтому зажимают пасть. И, забыв об усталости, побежала на звук. Она продиралась сквозь заросли, увитые лианами, проползала на животе в грязи под упавшими деревьями-великанами… и снова вышла на берег Ярамы. Река, наткнувшись на Красные Скалы, делала крутой изгиб. С высокого каменистого берега Чхина разглядела острым зрением бесформенную груду какой-то массы, в которой завяз и бился полосатый зверь. В этой же полупрозрачной глыбе неестественно согнутый, неподвижный силуэт. Человек! Женщина!
Ман Умпф в черном дождевике, блестевшем под дождем, ходил вокруг этой странной ловушки и с деловым видом поправлял цепи. Потом сел в машину, похожую на джип Говинда, только без колес, и машина потащила ноздреватую глыбу, лязгая цепями и сдирая с поверхности земли траву, кусты и каменную мелочь.
Чхина следила за ними, пока они не скрылись в узком ущелье среди бурых скал. Она побежала по их следам. У развешанных на бамбуках скелетах обезьян остановилась, внимательно осмотрелась. Трудно было понять, что тут такое; интуиция кричала об опасности.