Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
– Вошёл сюда Человек, а Смерть не моги, чума не моги, злой дух не моги!…
И это было говорено женщиной-матерью девять раз - по числу ратников.
А потом уже бабушка Анея сделала заговор на вражеское оружие. И в эти минуты в тысячах киевских дворах последовали такие же заговоры.
«Завязываю я, мать-женщина, по пяти узлов на луках и всяком ратном оружии всякого стрельца немирного, неверного. Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, опутайте все луки, повяжите все ратные оружия; и стрелы бы вражеские до сынов, братьев, мужьёв не долетали, все ратные оружия их не побивали.
Да не убоишься стрелы, летящей в день!…»
И потекли со всех сторон к теремному княжескому двору, а вернее, к жертвенному огню людские толпы, заскрипели телеги, запряжённые лошадьми и волами и груженные ратными доспехами и съестными припасами - бочками с квасом, хлебами, солониной, вяленой рыбой, мешками с зерном гречихи и пшена (о хмельном и слово молвить нельзя).
За подводами шагали женщины, старухи, старики, дети, матери с грудными младенцами на руках, бежали мальчишки, чему-то радуясь и что- то крича друг другу.
Ратники шли молча.
Возле капища, сверкая латами и шлемами из светлого железа, выстроились княжеские дружины. Во главе рядов красовались на нетерпеливых жеребцах воеводы в своих самых лучших одеждах. Потом, после гимна богам и клятвы, они снимут их и облачатся в походные. А пока ждали Аскольда и Дира.
Доброслав и Дубыня верхом стояли недалеко от одного из жертвенных костров, а рядом с ними находился Бук в воинских доспехах, которым дивились киевляне. Слышались возгласы:
– Гляньте, люди, волк в железе!…
– Он что, рази тоже биться могет?
– спросил какой-то смерд.
– А ты попробуй - побейся с ним, - подначил кто-то из толпы.
Многие засмеялись.
А Бук словно замер. Как его хозяин и Дубыня, неотрывно смотрел на пламя, которое плясало в его холодных зрачках.
Жрец, что был рядом, бросил в костёр горсть какого-то порошка, и огненные языки, казалось, лизнули само небо; всё вокруг разом ярко осветилось, и тут из теремных ворот вылетели на гнедых конях князья киевские. Резко осадили возле дружин.
Когда забили восемь белых буйволиц и восемь белых кобылиц - по числу костров капища - и побросали в огонь, главный жрец поднял кверху свой жезл - все люди, собравшиеся здесь, пали ниц, верховые мигом спешились и распростёрлись на земле, лишь двое - Аскольд и Дир - преклонили колена.
Волхвы вначале тихо, потом всё громче и громче запели:
Даруй нам победу, бог, Держащий в ладонях гром, Звучащий, как рёв быка, Раненного насмерть. А за спиной ты имеешь стрелы, Огненные, как костры, Горящие в твою честь. Если нужно, ты бьёшь без промаха… Порази громом наших врагов, Испепели их грудь своими стрелами. Перун, мы тебе поклоняемся! … Даруй– Даруй вам победу, бог!
– громко повторила многотысячная толпа.
Лагир лежал на земле, его рука касалась руки Живаны, и он чувствовал, как она дрожит.
– Успокойся и повторяй то, о чём молвит народ, - тихо сказал он жене.
Она исступлённо зашептала, но громко говорить от волнения не могла. Тогда Лагир нежно обнял её, и она начала успокаиваться.
Повернула к мужу лицо:
– Все просят у Перуна победы, а я попросила, чтобы ты вернулся. Я люблю тебя.
Жрец опустил жезл, и люди стали подниматься с земли. Теперь подвели к кострам восемь черных волов и столько же жеребцов такого же цвета. После их сожжения все ратники дали клятву:
– Пусть мы будем прокляты от бога, в которого верим, - от Перуна, и Велеса, скотьего бога, и да будем жёлты, как золото, и пусть посечёт нас собственное оружие, если мы дрогнем в сражении и предадим свою землю.
6
Конным и пешим путём по высокому берегу Днепра пошли на Византию смерды, ремесленники и прочий киевский люд (и древляне тоже) под водительством Дира, численностью в двадцать тысяч. А по реке на двухстах днепровских лодьях, по шестьдесят человек в каждой, поплыли отборные воины.
На большом корабле Аскольда находился сам князь, а у правила - Селян, с которым немало рек и озёр хожено и перехожено. Одну колонну судов вёл за собой Аскольд, другую - Вышата. Опытного воителя и в переходах искусного Светозара киевский князь приставил к брату. С ними ещё был и древлянский воевода Умнай.
В свою лодью Вышата взял Лагира и его друзей. Аскольд - Светлана и его сына Никиту. Просился в поход и Марко, но мать его подняла такой крик, что дед заявил сразу:
– Подрастёшь - пойдёшь… Будешь в семье за кормильца.
– Во-о-о-н-а-а ка-а-к, - протянул мальчишка.
– Кормить всю ораву древлянскую - я, значит, большой, а в поход идти - малец.
Но на него с укоризной взглянул Ратибор, и Марко тут же опустил голову. Прощались с родными ещё раз на берегу Днепра, в нескольких десятков саженей от вымола.
Ратибору Аскольд дал в подчинение тридцать лодий, уравняв его в правах со своими боилами, каждый из которых тоже распоряжался столькими же судами.
На трёх находились жрецы. Эти лодьи они освятили под сжигание погибших. Волхвы тоже идут с воинством под самые стены Константинополя и будут вершить обряды погребения.
Как только кончилась городская стена, Днепр свернул влево, и открылись две протоки. Строй лодий тоже раздвоился. И шли так шесть поприщ. Кто шёл левой протокой, тот видел низкий берег острова, поросший ивами, на которых сушились рыбацкие сети; кто правой - лицезрел песчаный откос с ветхими домишками смердов.
Протоки кончились, и Днепр размахнулся во всю ширь, крутые берега как-то сразу отодвинулись вдаль, но зато колонны лодий снова сомкнулись, и Дубыня, стоящий возле Лагира, вдруг подбросил вверх свою шапку-блин и заорал: