Нашествие теней
Шрифт:
Как только они начали подниматься на лестницу, верховная жрица задержала Талассу и что-то шепнула ей на ухо. Уртред снова оглянулся на человека со шрамом, одиноко сидевшего в углу. Уж не шпион ли? Тот поднял кубок, вздернув обезображенную шрамом губу и обнажив желтые зубы, и сделал знак, будто пьет за здоровье Уртреда, прежде чем осушить кубок до дна. В следующий миг Уртред чувствуя легкое пожатие Талассы, взошел на ступени.
ГЛАВА 18. БИТВА ПРИ ТРАЛЛЕ
Гроза прошла. Последний гром, будто катящееся в пустой бочке пушечное ядро, утих над равниной. И настала тишина — только капли падали с соседних крыш.
Джайал неподвижно лежал на камнях с кровоподтеком на виске, в том месте,
Душа отделилась от тела и кружила над ним, раздумывая, улететь ей или остаться. Однако тело, несмотря на это, на боль и на тьму вокруг, не утратило слуха и слышало, как чьи-то шаркающие ноги подходят все ближе. Шаги остановились, потом кто-то взял Джайала за ноги и поволок по мостовой; его голова колотилась о булыжник. С каждым ударом тьма перед глазами все больше сгущалась. Черно... черно... черным-черно...
И душа улетела прочь, чертя неровные круги над Серой Долиной. Тело осталось далеко позади: здесь, в Долине, Джайал в числе других душ будет ожидать конца времен и воскресения своего тела. Он опускался все ниже и ниже, но ничего не различал в пустой Долине, а она делалась все темнее и темнее. Наконец мгла сомкнулась полностью, и душа, хотя светилась сама, утратила зрение. Джайал летел во тьме, увлекаемый сильным течением.
Громовой рев наполнил тьму, и Джайал наконец-то прозрел. Какие-то серые формы проносились мимо, как прутья, уносимые водопадом. Значит, он на краю бездны Хеля, ожидающей всех умерших без покаяния, и сейчас бесконечно медленно низвергнется во тьму, куда не проникает никакой свет и откуда нет возврата. Так он проклят? И бледные тени вокруг — это души, осужденные вечно пребывать во тьме?
Течение влекло его. Вот как окончилось его бесславное существование: он не оправдал надежд отца и Талассы, потерял меч, а теперь он проклят. За что? Слишком много он нагрешил, чтобы понять причину, и поток ревет так громко, что думать очень трудно. Сейчас небытие поглотит его.
Он уже различал лица вокруг — изнуренные, со ртами, разинутыми в крике, недоступном человеческому уху, ужасающем и завораживающем одновременно, а течение становилось все сильнее. Потом впереди открылся провал, рев сделался еще громче, и в клубах тумана перед Джайалом разверзлась бездна Хеля.
Но на самом краю пропасти невидимая сила удержала его — так камень останавливает ветку на краю водопада.
Значит, ему не суждено погибнуть, а если суждено, то не теперь. Поток колебал его, но он чувствовал свою отдельность от него.
Его не оставлял страх перед рекой, могучей и неумолимой, влекущей его в темное подземное море, где гибнет все: разум, сознание своего бытия и надежда.
В его воспаленном мозгу мелькали призраки: знакомые лица, те, кто сражался вместе с ним и умирал в битве на болотах семь лет назад. Вортумин, Ядшаси, Эдрик, Полюсо — все они с разверстыми в крике ртами рушились в бездну. Джайал хотел бы коснуться их, но у него не было рук, он плавал в пустоте бестелесный. Он закричал, но и звука не было.
И душа его устремилась назад по спирали прошлого, ища ответа, вопрошая память.
И память вернулась — освобожденная память, которую его сознание подавляло все эти семь лет.
Битва. Как долго она была пробелом в его воспоминаниях. Как долго он думал, что бежал с поля боя, как трус, бросив своих товарищей. Только торопливо нацарапанные заметки отца, найденные в седельной суме, убедили Джайала в обратном. А теперь он впервые сам вспомнил все, ярко и неодолимо.
Он снова оказался на поле смерти, как в предвечернее время дня сражения. Голые серо-коричневые болота простирались до черных зубьев гор, окружающих равнину. Позади был Тралл, тоже зубчато-черный, увенчанный цитаделью — единственная возвышенность на болотах. Солнце низко стояло на небе, и начинал моросить серый дождик. Багрово-черный дым висел над полем, и языки огня озаряли его.
Оба войска стояли одно против другого. По низкому взгорью, где находился
В шеренгах по обе стороны от Джайала парили ропот и брожение. То один, то двое, то несколько человек отделялись от рядов и скрывались в сумерках. Но в центре, где стоял Джайал, все еще реяли яркие знамена — те самые, что так гордо красовались перед горожанами ранним утром. На ветру развевались стяги старинных родов Огня — желтые, красные и оранжевые, а на камзолах поверх кольчуг, пусть изорванных и покрытых грязью, изрыгала огонь фамильная саламандра Иллгиллов, красная на белом поле.
Утром в армии Иллгилла насчитывалось двадцать тысяч человек: все годные к бою мужчины Тралла и окрестных гор и некоторое количество сурренских наемников. Но их дважды отбрасывали назад, к ярким шатрам воевод, и трудно было сказать, сколько осталось. Половина? Поле было усеяно мертвыми и умирающими, и крики последних поощряли дезертиров. Офицер неподалеку от Джайала сделал попытку остановить бегущих, по был растоптан ими. Только двести людей Джайала стояли твердо. Отборная рота Зажигателей Огня держала фронт, застыв в угрюмом молчании.
В сотне ярдов от них, за полосой изрытого болота, покрытого мертвыми и ранеными, стояла армия Фарана. Там, в отличие от войска Огня, господствовали черные, коричневые и пурпурные цвета, а выстроенная против Джайала гвардия носила маски в виде черепов. Маски белели в меркнущем свете дня, неотступно напоминая о смерти, которую сулили бронзовые мечи и булавы гвардейцев. Над полем в который раз пронесся унылый рев костяных рогов Червя, и черные ряды Фарана перешли в наступление на флангах, тесня и без того уже дрогнувших ополченцев. Недавняя ровная линия превратилась в подкову, направленную краями к шатрам военачальников.
Джайал с горечью вспоминал, как радужно был настроен утром, как выезжал на битву, чувствуя себя непобедимым. Но болото победило их — болото, черное и топкое, где не было спасения от града стрел и ударов бронзовых мечей. Конь Джайала пал еще во время первой атаки, сраженный стрелой в холку — как Джайал ни пришпоривал его, ряды Фарана нисколько не приближались. Джайал поднялся на ноги, несмотря на тяжелую кольчугу, и дотащился до своих рядов грязный и побитый, зная уже, что битва проиграна. С этого момента вал битвы перемещался лишь в одном направлении: обратно к Траллу. Перевес Фарана стал необратимым. Какой-то жрец благословлял оружие легионеров Джайала — когда он подносил руки к наконечникам копий, те вспыхивали фосфорическим огнем, призрачно освещая лицо старого жреца. Джайал узнал его — это был друг его отца, кудесник Манихей. Только в рядах копейщиков и наблюдалось движение — горделивая армия барона Иллгилла слишком выдохлась, чтобы шевелиться. Грязные латы солдат были иссечены, оружие затупилось в многочисленных стычках. Они обессилели не только телом, но и духом: скоро придет ночь, и дела станут совсем плохи. Только днем они могли еще надеяться победить, а с уходом дня умрет и надежда: скоро живые мертвецы, не выносящие солнца, встанут из мелких ям на болотах, где прятались весь день. Джайал знал, что этим битва и кончится. Мертвецы не чувствуют боли, в отличие от живых.