Наши люди

Свинаренко Игорь Николаевич

– - Колоссальная катастрофа... Вокруг меня раньше умирали люди, которые были менее обожженные, чем я тогда...

Это все случилось в конце 1980-го, когда он ехал на прием к дантисту. Вот буквально накануне вернулся из Парижа, где записывал для тамошнего радио оперу "Антоний и Клеопатра" (он там в одиночку спел все басовые роли), переночевал в привычном богатом отеле "Монтре Палас", где до конца жизни жил его отец, сел в "Феррари", которую механик накануне пригнал из Лозанны, и поехал.

И вот на ходу, когда он мчался по трассе со страшной быстротой, или, как обычно в таких случаях

записывают в протоколах купленные гаишники, "на скорости 50 км в час", у машины отваливается левое заднее. Она врезается носом в разделительный барьер, и впереди, в багажнике (ведь у "Феррари" мотор, как у "Запорожца", сзади) что-то взрывается. Машина загорается, он в ней.

– - Я инстинктивно знал, какие меры принять: выключил немедленно бензин. Поставил на нейтралку и сначала тормозил, а после отпустил тормоз, чтоб дать машине развернуться и уйти с левого ряда. Я ясно думаю в такие моменты, я никогда не теряюсь, -- вспоминает он тот давний случай.
– - Пробовал осторожно тормозить, пока машина еще слушалась руля. И притормозил трением и ударом о правый барьер. Остановил машину. Все горит вокруг меня, а обе двери погнуты, не отрываются. Отчаянной силой я выбил окно, вылез из машины -- и прыгнул на землю, кувыркнулся, чтобы потушить себя, -- и в этом прыжке сломал себе шею...

Я клинически умер. Я имел это странное явление белого туннеля, с огнем в конце -- вы, может быть, читали о чем-то подобном. Я был вне тела... Это не было автогипнозом, потому что я мало знал об этом.

– - Было страшно?

– - Нет! Это было очень приятно. Облегчение, чувство, что скоро увидишь людей, которых любишь, -- меня это манило... Это странная вещь, я почувствовал, что могу это своей волей остановить. Я откуда-то знал, что в моей власти выбирать -- пустить себя в туннель, к этому желтовато-белому свету, -- или остановить себя, пострадать, выздороветь и сделать то, что я еще могу сделать на этой земле.

– - Вы так спокойно про это говорите! Это что, опыт человека верующего или...

– - Знаете, мне родители предоставили совершенно свободный выбор. Меня учили истории религии... Но взгляды у меня совершенно агностические, я не принимаю формальных ритуалов. Мне кажется, что догмы вредны! К примеру, давно пора ограничить население некоторых африканских стран, а некоторые запрещают там презервативы и аборты.

Да. А что разбиться можно -- так это всякий гонщик знает. Сколько я страшных аварий видел! Это спорт рискованный и опасный.

– - Так вы, значит, в том туннеле решили вернуться с полдороги.

– - Да... Это был тяжелый случай. Меня окунали в перманганат потассия (марганцовка.
– - Прим. авт.) и потом соскребали сожженное мясо, чтоб инфекции не было. Это страшно больно, и даже морфин не помогал. Потом морфин стали чем-то заменять, чтоб я не привык -- чему-то одному. Я ничего не мог -- даже читать: глаза были искалечены. Даже радио слушать: слух и тот уставал. Очень близких людей у меня немного -- может быть, дюжина... Когда у меня было это несчастье, они со всего мира приехали ко мне. Я люблю устрицы, люблю семгу -- они приносили мои любимые вещи, чтоб подбодрить меня.

У меня работал тот единственный орган, которым мы в обычной жизни слишком мало пользуемся, -- мозг. За те десять месяцев, что я лежал в клинике, я написал в голове

книгу. Это роман -- о параллельных возможностях человека. Пока не напечатан, -- я им недоволен и переделываю.

– - Ваш мозг там имел много времени думать о причинах аварии, так? Что же это было?

– - Кто-то вывинтил болты, вот колесо и отвалилось. Я машину не поставил на ночь в гараж, так что это легко было сделать.

– - И что, вы на ходу слышали стук, но не остановились посмотреть?

– - Нет. Это внезапно случилось.

– - Значит, подпилили. Если б развинчено! Вы б слышали.

– - Вибрация, да, была бы... Но я ее не почувствовал! Хотя имею хороший слух на машины...

– - Ну да, слух ведь у вас музыкальный.

– - Как ни странно, еще у одного человека -- у которого была машина той же редкой серии, с таким же, как у меня, пластиковым корпусом, для легкости -- случилась такая же авария, у него точно так же колесо отлетело.

– - Это что, леваки так бьют буржуев? Тут у вас в Швейцарии полно картинок с Че Геварой, на стенках через трафарет штампуют.

– - Я не думаю, что это политическое.

– - Может, месть за что-то?

– - За что? Политическими делами я не занимаюсь, я ни с чьей женой не водился -- в тот момент. Не могу понять -- за что?

Скорей всего от зависти! Я могу только себе представить, что кто-то увидел ночью "Феррари", стоящее перед дорогим отелем, с американскими номерами штата Флорида, со словом Palm Beach. И -- подпилил болты...
– - Он рассказывает про это тихо, спокойно, ему как будто дела нет до того, что вот кто-то собирался его убить и чуть не убил. Он продолжает рассказывать так, как будто говорит про скучные мелочи: -- Некоторые просто с ума могут сойти, если у кого-то больше денег, чем у них, они на все готовы ради денег! Вот страшный случай. В клинике одновременно со мной лежал мальчик, ему искалечили лицо фейерверками. Так его родители просили врачей не делать реабилитацию, чтобы он на суде выглядел пострашнее и можно было получить с виновных побольше денег. А ведь они были не нищие, владели гостиницами и ресторанами... И это -- швейцарцы! И это -- благополучная страна! "Феррари" тут, "Феррари" там

Набоков обещал мне показать одну из своих "Феррари". И вот мы едем с ним к дому, где он раньше снимал квартиру, -- а подземным гаражом он там до сих пор пользуется. В гараже он кивает на черный "Порше":

– - Это нашего швейцара машина, он на ней гоняет.

– - "Порше"? В каком смысле -- у швейцара?

– - Ну как? Он раньше был крупным менеджером, да остался без работы, ну и вот нашел место -- швейцаром трудится...

И это, замечу я, без какого бы то ни было кризиса, просто так, в рабочем порядке...

"Феррари" немного пыльная. Набоков достает платочек из кармана и протирает лобовое стекло. Я не верю, что он, такой высокий и крупный, в ней помещается, куда ж ему в эту табакерку! (И при этом вспоминаю его маленький детский педальный "Мерседес".) И тут он как бы на спор залезает, медленно заползает, складываясь и ужимаясь, в "Феррари"... И ведь надо же -- влез... Я страшно удивился.

– - Все-таки это страшно неудобно, -- сочувствую я стиснутому в тесноте владельцу некомфортной машины "Феррари".