Наши нравы
Шрифт:
— Это она? — в волнении спросил Трамбецкий.
Чухонец молча кивнул головой.
— Скорей, ради бога скорей! — умолял Трамбецкий в неописанном волнении.
Валентина, конечно, и не ожидала, какого нежданного гостя посылает ей судьба. Благодаря Евгению Николаевичу Никольскому, изредка навещавшему ее в прелестном уголке в те дни, когда Валентина не ожидала Леонтьева, она совсем успокоилась, и мысль о муже мало-помалу перестала ее пугать, тем более что Евгений Николаевич уверял ее, что за мужем следят и, в случае чего, ему же будет худо. Еще на прошлой неделе был Никольский и снова настойчиво требовал
Валентина чувствовала себя первое время счастливой, порхала веселой птичкой по роскошным комнатам. Это все ей принадлежит. Прелестная дача, экипаж, блестящие наряды и, главное — маленькая шкатулка с брильянтами и банковым билетом на пятьдесят тысяч. А то ли еще будет? Леонтьев влюблялся с каждым днем сильнее и сильнее в свою «маленькую пташку» и, приезжая по вечерам, не знает, чем бы утешить свою любовницу… Но золотая клетка имела свои неудобства. Что толку в нарядах, когда их никто не видит, не восхищается и не завидует. Валентина искала блеска, общества, а вместо того веселую бабочку посадили в клетку, где негде расправить крылышек.
Сперва ее занимали грубые ласки безумного мужика, ей была в диковину эта дикая страсть, но скоро вспышки бешеной ревности нависли темными, грозными тучами над будущей жизнью «кроткой малютки».
Он хотел ее для себя, для одного себя, и намекал ей об этом, сжимая нежное создание в своих объятиях.
А она? Могла ли она сносить эти грубые ласки и проводить дни одна-одинешенька?
Не надо поддаваться ему. Недаром Евгений Николаевич учил ее, как вести себя с этим мужиком… Она и сама знает, и когда Леонтьев однажды рассердился, узнав, что у Валентины был Никольский, то она надула губки и заперлась в своей спальне.
И что же? Мужик умолял о прощении и, когда его простили, валялся в ногах и спрашивал, любит ли его она.
Другой раз он застал Шурку. Тогда мужик совсем вышел из себя, и когда молодой офицер поспешил уехать, он сказал Валентине:
— А не хочу, чтобы этот офицер ездил сюда. Слышишь?
— А если я хочу?
Словно лезвие стали сверкнули глаза мужика. Он тихо подошел к Валентине и взял ее за руку, так что маленькая ручка хрустнула. Что-то дикое было в лице мужика.
— Валентина! Не шути с огнем! — проговорил он как-то глухо. — Ой, не шути.
Она не забыла этой сцены, и хотя тот же Леонтьев за свою вспышку отдарил ей брошкой в пять тысяч рублей и позволил принимать ей кого она хочет, только любила бы она его, тем не менее мужик начинал ее пугать.
То ли дело Шурка. Он ничего не требовал и ничего не обещал. Свежий, румяный, веселый, он как-то умел удобно любить, и отдаваться ему было так легко и приятно. Одно только жаль, что не было у Шурки средств, и он не только ничем не дарил Валентину, но даже однажды попросил у нее тысячу рублей взаймы так мило и просто, что Валентина предложила две.
Но что более всего беспокоило бедную женщину — это сын.
Валентина сидела на террасе. Маленькой женщине было скучно. Она дочитала последнюю страницу романа и поглядывала на дорогу, поджидая Никольского. Вчера он сообщил ей, что приедет на днях поговорить по очень важному делу. Она улыбнулась, прочитывая записку, в которой слова «по очень важному делу» были подчеркнуты, и подумала про себя, что было бы лучше, если бы вместо Никольского приехал Шурка. Он давно не был. Что бы это значило?..
Радостный вопль, раздавшийся сверху, заставил ее встрепенуться. Вслед за тем она увидела Колю. Он стремглав пробежал мимо террасы.
Она вышла в сад и замерла от ужаса.
В нескольких шагах от нее стоял Трамбецкий и молча прижимал к своей груди мальчика. Оба ни слова не говорили, и только по лицам обоих текли обильные слезы.
XIV
КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ
Трамбецкий вздрогнул.
Среди дорогих роскошных растений, в нескольких шагах от него, стояла «прелестная малютка» в шикарном, соблазнительном костюме.
Бледная, беспомощная, испуганно глядела она прямо в лицо мужа. В тупом взгляде маленького красивого создания был страх животного, покорно ожидающего наказания.
При виде женщины, заставившей его столько страдать, дикой ненавистью сверкнули глаза Трамбецкого. В голову что-то стукнуло, в глазах помутнело. Наконец-то он лицом к лицу с врагом.
Он забыл, что перед ним распростертый враг-женщина, и рванулся к ней.
Валентина слабо вскрикнула, зажмурила глаза и закрыла лицо руками. Тупой страх охватил все ее существо.
— Папа, папочка! Что ты делаешь? — раздирающим голоском крикнул мальчик, хватаясь ручонками за руку отца.
Этот скорбный крик ребенка сразу отрезвил Трамбецкого. Он остановился. «В самом деле, что он делает?» Ему вдруг сделалось стыдно. Он взглянул на жену. Она все еще стояла, закрывши лицо руками и как-то покорно опустив голову.
Невыразимая тоска охватила все его существо. Смущенный, глядел он на жену и жалость мало-помалу охватывала его теплым, всепрощающим чувством.
— Валентина! — прошептал он тихим, ласковым голосом.
Она отвела руку и взглянула на него со страхом. Но страх быстро прошел, когда она увидала грустный, тихий взгляд, полный прощения и любви. Мальчик понял, что будет объяснение. Он отошел от отца и, грустный, пошел в сад.
— Валентина! Я не стану упрекать вас… Я ни слова не скажу о последнем вашем поступке… Когда-нибудь…
Он не мог продолжать: рыдания стояли в горле.
По мере того, как муж делался кротким, Валентина оправлялась. Теперь она без страха глядела на мужа и была готова к объяснению, собираясь еще попробовать силу своей красоты над своим мужем. Она вся как-то выпрямилась, поправила свои волосы и, казалось, готова была померяться с этим ненавистным человеком.